– И что ты предлагаешь делать?
– Либо научиться отгораживаться, – Киреев постучал пальцем по виску, – и не позволять обидам и чужим мыслям касаться тебя. Либо давать им выход, прежде чем они нанесут вред.
– Бить грушу?
– Да хоть бы и грушу, что угодно. Спорт, хобби. Найти то, что помогает «перезагрузить» мозг. И делай это перед каждым занятием. Но я бы выбрал это как профилактику.
– Почему?
– В работе охотника, – Киреев поднял руку и начертил знак, – не всегда есть время на перезагрузку.
Третья сова медленно поползла к краю. Катя засопела, сосредоточилась, изо всех сил отгораживаясь от злости. На этот раз искры зажглись почти мгновенно. Студентка шагнула к Кирееву, рисуя знак, как вдруг мужчина отвернулся от совы и сфокусировал внимание на студентке. Третья фигурка застыла, наполовину свесившись с края. Теперь охотник отодвигал телекинезом саму Катю.
Девушка с ужасом поняла, что не может сделать и шага – ноги будто окаменели. Лицо охотника при этом оставалось безразличным, но Катя чувствовала гнев, исходивший от знака.
– Какого ты творишь?! – выкрикнула девушка, эмоции захлестывали ее. – Да что с вами со всеми не так? Я просто хочу обучиться знакам! Почему надо всегда мешать?
Киреев не реагировал на ее выпад и отталкивал назад.
– У тебя ничего не выйдет! – Катя сопротивлялась, но на нее словно двигалась многотонная плита. – Я не сдамся! Я не переведусь на аналитика! Я бросила ради этого все, что у меня было!
Киреев прищурился и убрал знак, Катя пошатнулась и плюхнулась на четвереньки. После эмоциональной вспышки девушку потряхивало. Она не могла осознать, почему орала на малознакомого человека, да еще на темы, которые действительно ее пугали.
Что, если все зря?
Третья сова пошатнулась и отправилась вниз к своим собратьям.
– Ты из-за этого так напрягаешься? Боишься, что зря бросила прошлую жизнь, и изо всех сил стараешься не напортачить?
– Как будто я одна такая, – Катя, насупившись, зашагала к Кирееву, спрятав руки в карманы джинсов. – Раньше я никогда не шла против течения. Это странно, но на самом деле даже не была бунтарем. Вгрызалась в гранит науки, меня все гладили по голове, и это было правильно. А потом я сделала самостоятельный выбор…
– И никто не гладит, а все только дают пенделя, а для родителей вообще – горе в семье? – усмехнулся Киреев. – Вот это точно не ново в «Оке».
Девушка уселась прямо на крышу, скрестила ноги по-турецки.
– Катенька, я, конечно, тот еще агитатор, но работать в «Оке» не значит потерпеть неудачу. И неважно, что думают другие. Подписывая контракт, мы получаем доступ к иной стороне мира, спасаем людей, но ни благодарности, ни признания здесь ждать не стоит. Разве кто-то благодарит волков, которые чистят лес?
– Охотники не убивают больных аддикцией.
– Хорошо, пример не очень, но идею ты поняла. Ты либо делаешь это, потому что хочешь, и принимаешь все последствия своего выбора, либо возвращаешься в обычный человеческий мир. Стяжать славу, ну, или медленно спиваться, растратив потенциал. Так почему ты подписала контракт?
– Наверное, я хотела сделать что-то действительно важное. Что-то… необыкновенное.
– Хотела быть супергероем? – уточнил он. – Но при этом ты боишься провала и боишься, что тебя не погладят по головке. А вот вчера, когда ты бежала за сестрой, чего ты больше всего боялась?
Разговор получался, пожалуй, слишком откровенным. Никогда ни с кем она не говорила настолько открыто. Даже странно. Она знала Киреева, по сути всего несколько часов, но говорить с ним было проще, чем с подругами.
Как это называют? Синдром попутчика?
– Что с ней случится непоправимое.
– А если бы случилось? – Спросил Киреев. – Что больше бы занимало: собственные самокопания на тему ошибок или все-таки факт смерти сестры?
Едва не выпалив «конечно же, сестра», девушка вовремя прикусила язык. Вопрос оказался не так прост. Конечно, она бы винила себя в произошедшем, ждала наказания или придумала бы его себе сама.
От Киреева не ускользнуло ее замешательство:
– Вот именно. Сидела бы, посыпала голову пеплом, думала о том, какая ты несчастная. И в итоге забыла бы, ради чего вся эта тема с охотниками вообще существует. Главное здесь – не твои страхи, не чувство собственной важности. Главное – другие люди и что ты можешь для них сделать.
Слегка склонив голову, он словно изучал ее реакцию, решая, что сказать дальше:
– Если перестанешь зацикливаться на себе, то станет проще. Ты бы видела свое лицо, когда ты просто вызываешь искры. На лбу написано «я боюсь облажаться». Обдумай это на досуге.
Катя нахмурилась: неужели она и правда так выглядит?
Значит, нужно просто расслабиться и не думать? Звучит не так сложно.
– Может, попробуем еще раз?
– Как пожелаешь.
Девушка встала напротив, но на этот раз хотя бы понимая, что же нужно делать – отгородиться от гнева. Всеми силами. Может, попробовать думать о чем-то другом? Первое, что пришло в голову, – кокон из серебряных нитей, закрывающий ее от мира. Они собирались в гладкую поверхность и в ее воображении отражали волны гнева, что шли от знака.
Все повторилось. Фигурка совы медленно ползла к краю, Катя смогла затормозить телекинез, но стоило Кирееву усилиться, и фигурка задрожала.
Не выдерживает…
В голове возникали образы ссорящихся родителей, озлобленной сестры и даже рассерженного кота…
– Напевай что-нибудь, – подсказал Киреев. Его тихий голос вырвал девушку из непрошеных воспоминаний. – Что угодно. Смешное, нелепое. Отвлекись.
– Я не умею… – пробормотала Катя, но тут же лихорадочно попыталась вспомнить хоть одну песню.
– Лучше получу я в ухо, лучше в челюсть получу, но зато я буду холост, буду жить я, как хочу! – отчеканила девушка первое, что пришло на ум. В эту секунду Киреев громко рассмеялся, теряя концентрацию. Катя продолжала ритмично повторять куплет, невольно улыбаясь; искры загорелись совсем ярко. Студентка подошла вплотную к охотнику. Тот поднял руки:
– Убила. Такая приличная девочка – лингвист, а напевает «Сектор газа».
– Тяжелое детство, резиновые пряники, коляска без дна, – пошутила в ответ Катя, опуская руку. – Так ты отвлекаешься? Песнями?
– Внезапно, правда? По мне не скажешь, что я художник с тонкой душевной организацией.
– Так ты художник?
От сильного порыва ветра застывшая на краю фигурка закачалась и полетела прямо на крышу гаража.
– Ну вот, – грустно выдохнула девушка.
– Дай последнюю, – Киреев протянул руку. Студентка принесла ему сонную сову с чашкой кофе в лапах, в смешном колпаке, сдвинутом набок.
– Будем считать, что заслужила, – он протянул ей фигурку с таким выражением лица, будто выдавал орден. – А теперь, пожалуй, мне нужна пауза после твоего «успокоения», да и тебе тоже.
– Мы сегодня уже не будем тренироваться? – немного грустно спросила Катя, осторожно поглаживая трофейную сову. На самом деле студентка была порядком измотана и не имела ничего против перерыва, но конец тренировки означал и конец их встречи. В то же время не только усталость могла помешать: ветер усиливался, кофта уже не согревала. На горизонте появились тяжелые дождевые тучи, и где-то вдали гремели первые раскаты грома.
Пожалуй, на сегодня действительно все.
– Не стоит перенапрягаться. Тебе еще обед готовить.
Катя лишь грустно хмыкнула, а Костя же поспешил добавить:
– Если хочешь продолжить, то можно завтра.
– Хочу. А это не очень нагло с моей стороны?
– Мне даже приятно все это вспомнить, – Костя потянулся за костылем и не спеша поднялся. – Может, у меня прирожденный талант к преподаванию. Надо же кому-то заменить Арину Валерьну. Рано или поздно.
Катя поспешила открыть для охотника дверь.
– Ты тоже у нее учился?
– Да кто только у нее не учился. Вся Москва ее. Можно сказать, что она самый влиятельный человек в «Оке». После великого и ужасного товарища Волкова, конечно.
Глава «Ока». Забавно, Катя даже никогда его не видела, только слышала.
– Ты давно охотник?
– Лет десять, кажется, если не считать учебы…
– Всего? – Катя нахмурилась и тут же встретилась с недовольным прищуром Киреева.
– В смысле, Свиридова?
– А… ну, – Катя замялась. – Я думала, что нас всех набирают либо сразу после универа, либо на последнем курсе и…
– Что я работал лет двадцать, и мне было три дня до пенсии? – уточнил он.
– Двадцать пять, – созналась Катя и поспешила добавить: – Но ты хорошо сохранился.
– А вот это обидно, – протянул он. – Твой обед должен быть практически как у Гордона Рамзи, чтобы я тебя простил.
– Как Гордон Рамзи я могу лишь материться на кухне.
– Ну для начала неплохо. И еще, для справки. Поступил я на учебу в восемнадцать, в нулевом, закончил в четвертом, значок – в пятом.
Катя приехала к Косте и на следующий день, и на следующих выходных. Как-то незаметно они начали общаться практически постоянно. То переписываясь, то перезваниваясь, то зависая на кухне почти до рассвета после очередной практики. Поначалу разговоры были больше об учебе и мире охотников, но вскоре почти не осталось тем, которые бы они не обсуждали. Кино, книги, сериалы и, самое главное, воспоминания. С Костей было так просто, будто их и не разделяла разница в возрасте – охотник был на девять лет старше. Единственная тема, которую старательно обходил Киреев, так это что с ним случилось. Катя, боясь задеть охотника, и не спрашивала.
Вскоре каждый день начинался с сообщения: «Доброго утра! Как ты?», а засыпала Катенька, только прочитав его пожелания спокойной ночи. Девушка бережно клала телефон у подушки и не сразу закрывала глаза: вдруг Костя напишет что-нибудь еще?
Киреев любил поболтать, а Катя взахлеб слушала его истории, восхищаясь бесконечными приключениями. Он часто говорил о некоем «друге», с которым прошел огонь и воду. Кате казалось, что охотник безумно скучал по тем временам, особенно когда пришлось