Док прекрасно видел, что творится с молодым человеком, но никак не мог понять, почему этого упорно не замечает Аделаида. Каждое утро у них начиналось одинаково…
Сиреневый от недосыпа и от похмелья Дэн спускался к огромному, размером с футбольное поле, внутреннему тёплому бассейну, и нырял в его серебристо-голубоватые воды, не дожидаясь появления своей богини.
Док тоже делала пару кругов в приятной прохладе искусственной морской заводи, обмениваясь с Дэном, в лучшем случае, парой фраз. А потом приходила Аделаида…
К слову сказать, к этому рукотворному оазису по утрам прибивало не только нашу троицу… Но, как-то так повелось, что южное оконечье бассейна, с белоснежным песчаным пляжем забронировали за собой доктор и Дэн с Дели.
— Ты выглядишь бледной, дитя моё! — Док с тревогой всмотрелся в побелевшее, почти синюшное лицо Аделаиды.
— Да ладно! — вяло улыбнулась девушка. — Если сравнивать меня с Дэном, то я ещё молодец. Просто мама была права. После того, как я слетела с диеты, мой организм заштормил. Меня постоянно тошнит, мне всё время хочется чего-то эдакого… Словом, хочется того, чего нет на наших хлебосольных столах… Дэн говорит, что это у меня предсвадебный мандраж.
— А у него тоже???
— Док, миленький, ну вы же знаете всё! Дэн самый замечательный человек на свете. Я его обожаю. Но он никогда, слышите, НИКОГДА, не сможет стать мне кем-то, большим, чем друг. Я люблю своего будущего мужа и буду любить его всегда. Я выстрадала это чувство. А Дэн когда-нибудь мной просто переболеет, как ветрянкой в детстве. Как я сама… Ой… Ой-ой-ой…
— Господи, Дели, ты вся позеленела! Что с тобой? Тебе плохо?
— Меня сейчас вырвет… Ох, этот завтрак…
— Спокойно, дитя моё. Пульс… Пульс частит, но слабый. Покажи язык… Давление, конечно не измеряла?
— Мама два дня подряд приставала с этим давлением, теперь вы. Говорю же вам, всё со мной в норме. Просто сорвала желудок. Я никогда в жизни столько не ела. Поэтому всё время и тянет низ живота.
— Низ живота?!! И давно тянет? — Михаил постарался сохранять спокойствие.
— Откуда я знаю? Давно. Две недели, наверное, с тех пор как мы обосновались на Пу.
Из лазоревой глади бассейна пред очами Дока и Дэли материализовался такой же лазоревый Дэн. Он слегка дрожал, а бисеринки воды, казалось, венчали каждую нежную волосинку на его теле.
— Братцы, я чертовски замерз. Однако, судя по вашим физиономиям вы замерзли не меньше. Дэлька совсем в Белоснежку превратилась, да и вы, Док, цвета бодрого молодого огурца.
— Дэн, не паясничай! — сурово одёрнул парня Михаил. — Твоей подруге плохо.
— И чем же ей плохо? Миллионы её на месте. Жених на месте. Мы, друзья, на месте. Живи, да радуйся жизни.
— Дэн, не паясничай! — взмолилась Аделаида. — Мне, правда, очень плохо. Если сейчас я не съем чего-нибудь кислого, меня вырвет прямо на твои фиолетовые плавки.
— Вырвет? — усмехнулся грустный писатель. — Правда? О, если бы я сейчас сочинял роман, я бы закончил фразу словами «и тут девушка поняла, что она беременна от недостойного её человека»…
В этот момент Аделаида заметила приближающуюся в паре с Мустафой собственную маменьку, быстро откланялась, и сияя, словно утренняя звезда, унеслась им навстречу, забыв о тошноте. Правда, напоследок она бросила Дэну фразу «Дурак дурацкий!» и легонько шлёпнула его по затылку.
Зато Док так остался сидеть мумией у кромки воды, задумчиво ковыряя пятернёй белоснежный песок.
— Упорхнула птичка? — спросил, отфыркиваясь, вытряхивая воду из ушей, Дэн. — Вот и вся цена её любви к нам обоим.
— Ты сейчас, минуту назад, парень, сказал самую пророческую фразу в жизни.
— Не понял, Док! Объяснитесь?
— Аделаида беременна, сынок. И теперь мне не нужны никакие анализы ДНК и прочая ерунда, чтобы удостовериться в том, что она моя дочь. Дело в том, что у её мамы, — Михаил судорожно вздохнул и прокашлялся, — у её родной мамы был такой же сверхранний токсикоз. Я даже помню то утро. Мы проснулись, я босиком отправился на кухню ставить чай, затем заглянул в комнату, где моя девочка сидела с зелёным лицом и бисеринками пота на лице. Не забывай, Нина была цыганкой, а у них достаточно крепкое здоровье. «Ты себя плохо чувствуешь?» — встревожился я. Она отшутилась, но уже потом, много месяцев спустя призналась мне, что совершенно точно проинтуичила, почувствовала, что наша ночь любви закончилась появлением маленькой Алинки. Ты можешь не верить, но эта фамильная особенность — такой вот ранний токсикоз — сейчас проявляется и в моей дочери.
Дэн шумно выдохнул и откашлялся. Небосвод качнулся и слегка затуманился каким-то розовым цветом. Глаза противно защипало, а к губе скатилась то ли капля морской воды, то ли пота, а то ли самая пошлая на свете слеза:
— Значит, всё кончено? По-настоящему кончено? — Дэн, уже не стыдясь, заплакал в голос. — Чёрт! Чёрт, чёрт! Я всё еще надеялся, что она этим переболеет, что одумается, поймёт… Теперь, даже если она трижды одумается, этот ребёнок привяжет её прочнее корабельного каната.
— А вот тут бы я не зарекался, — проговорил Док и даже в сердцах сплюнул. — Потерять дочь во второй раз, теперь уже в новой золотой клетке, я не позволю. Мы, знаешь, парень, тоже не лаптем щи хлебаем…
— Что вы имеете в виду? — трезвея на глазах от стального голоса Михаэля, спросил несчастный парень.
— Ничего. Ничего, кроме того, что наша Аделаида должна стать ЧЕТВЕРТОЙ женой господина Юзефа. Она об этом, как ты догадываешься, и не подозревает.
— Четвёртой? — в ужасе переспросил Дэн.
— Да! И если в мире шейхов это нормально, то, боюсь, что моя гордая девочка вряд ли обрадуется подобной новости.
— Но надо же что-то делать?!
— Надо! Осталось понять — что и как?
Нани со спокойной душой оставила дочь и Мустафу в островной галерее искусств, где, с одной стороны, был прекрасный микроклимат, который не мог ни переохладить, ни излишне перегреть буйную Делину головушку, а с другой стороны, многочисленные смотрительницы являлись живым охранным браслетом, который точно предупредил бы всяческие вольности влюблённых. Мало ли… бережёного Бог бережёт. Вдруг у шейха изменятся планы и тогда безупречная репутация её дочери, лелеемая много лет, пострадает не так сильно. Эти очкастые старухи-смотрительницы подтвердят, что невеста с женихом даже за руки не держались.
Впрочем, Нани было чем заняться на острове. Эта полоумная русская со своим стареющим французским бой-френдом чуть было не выбили её из седла… Но та глупость, которая пришла им в голову, настолько упрочила все позиции миллиардерши, настолько затуманила, а потом окатила ушатом холодной воды все эти мелкие душонки… Мадам Готлиб была просто счастлива.
Сегодня за её хрустальным черепом должен был приехать Бибо Азнавур — величайший и самый закадочный аукционист мира. Сколько себя помнила Нани, Бибо не появлялся ни на одном аукционе. Более того, он почти никогда не встречался с клиентами ни с той, ни с этой стороны аукционного молотка. Но о его незримом присутствии знали все. И все на него молились.
Вот и сейчас, мадам Готлиб отчетливо понимала, что Азнавур, или человек, который будет его представлять, решат судьбу её трофея.
Карлос, добывший ей сокровище стоимостью полмиллиарда долларов, тоже, естественно, нервничал. С одной стороны, он понимал, что 90 процентов этой суммы уходят мимо его алчных лап, а с другой, понимал так же отчётливо, что рискни он пойти мимо Нани и вабанк, то и одного процента он бы не получил. Более того, все местные рыболовецкие судёнышки обнаружили бы прекрасный улов хищной рыбы, вызванной прикормкой из намотанных на винт потрохов синьора Карлоса…
Нани осторожно откинула полог своей гардеробной комнаты, потом подошла к туалетному столику, где в бархатной коробке хранилось сокровище, стоимостью почти с этот остров. Как ни уговаривала себя женщина, она так и не смогла разлучиться с черепом, спрятав его в сейф кабинета.
Правда, с тех пор, как этот раритет оказался в непосредственной близости от ей покоев, с самой Нани стали происходить какие-то мистические, и не совсем приятные вещи. Хотя, кто сказал, что мистика — из разряда «приятностей». Это скорее торжественное, тревожащее и смущающее душу чувство твоей ничтожности во Вселенной.
Нани вспомнила, как и когда она впервые загорелась идеей найти утерянный раритет. Но…. Вначале следует рассказать историю хрустального черепа..
Впервые хрустальный череп был найден в 1927 году в Центральной Америке довольно далеко от здешних мест экспедицией известного английского археолога и путешественника Ф. Альберта Митчелл-Хеджеса. Он взял в экспедицию свою дочь Анну. Руководитель раскопок и не подозревал, что она станет для всех счастливым талисманом. В апреле 1927 года, в день своего семнадцатилетия, Анна обнаружила под обломками древнего алтаря удивительный предмет. Это был изготовленный из прозрачнейшего кварца и прекрасно отполированный человеческий череп в натуральную величину. Правда, у него не хватало нижней челюсти, но через три месяца буквально в десятке метров нашлась и она. Оказалось, что эта хрустальная деталь подвешивается на идеально гладких шарнирах и приходит в движение при малейшем прикосновении. Все бы хорошо, да с теми, кто притрагивался к этому черепу, начинали происходить странные вещи. Впервые это случилось с самой Анной. Как-то вечером она положила удивительную находку рядом со своей постелью. Как обычно, легла спать. И всю ночь ей снились странные сны. Проснувшись утром, Анна в деталях смогла рассказать все, что видела. А видела она ни много ни мало — жизнь индейцев тысячелетия назад. Результаты экспертизы потрясли не только искусствоведа. Во-первых, исследование, проведенное в 1964 году в специальной лаборатории фирмы «Хьюлетт-Паккард», показало, что череп был изготовлен задолго до появления первых цивилизаций в этой части Америки. Кроме того, горный хрусталь столь высокого качества в этих местах вообще не встречается. И уж совсем поразительное открытие — «допотопный» череп, вес которого составляет 5,13 кг, а размеры 125,4 на 203,4 мм, и