– В общем, товарищи офицеры, задача поставлена, и ее надо выполнять, – закончил Черняховский. – А теперь давайте обдумаем, как это лучше сделать. Я вас вызвал еще и потому, что возможности своей техники вы знаете лучше.
Все трое склонились над картой, вырисовывающей совсем не радужную картину. Однако Петров отреагировал почти сразу, ткнув карандашом в узкую щель между холмами.
– Какая здесь почва?
Черняховский, кажется, не удивился. Да и чему удивляться? Несмотря, казалось бы, на сухой климат, заболоченные участки тоже редкостью не были, и загнать в грязь танк по самую башню у некоторых умельцев получалось. Оставалось скомандовать вышколенному адъютанту, и через десять минут, за которые они успели попить отличного китайского чаю, благо этого трофея было завались, с остродефицитным лимоном, в комнату, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкий дверной косяк, шагнул старшина-разведчик. Колоритный такой дядька, невысокий, но широкоплечий, массивный, с короткими усами и ежиком начинающих седеть волос. Узнав, что от него хотят, он пожал плечами и выдал:
– Камень, товарищ генерал. Вчерась сам бачил…
Ну что же, камень, это хорошо. Стало быть, танки пройдут без проблем. Петров кивнул довольно и объяснил свой буквально на ходу родившийся план, рискованный, но дающий все же неплохие шансы на успех.
Расклады-то, в общем, выглядели простыми. Провести танки в обход холмов, там, где их сложно обнаружить, а потом ударить глубоко вклинившимся японцам во фланг. Такой удар моментально создавал угрозу окружения достаточно крупных групп, ориентировочно совокупной численностью до полка. Естественно, у японцев хватало сил для того, чтобы парировать эту угрозу, но для этого пришлось бы ослабить все остальные направления. В этот момент небольшой группой планировалось пробиться к окруженному батальону, ну а там… Там уж по обстоятельствам.
Генерал Фрунзе, выругавшись, отбросил в сторону некстати заклинившую СВТ и схватился за пистолет, но это уже не потребовалось. Японцы начали отступать. Не паникуя, сохраняя какое-то подобие дисциплины, но все же отступать. Не такой уж несгибаемый дух оказался у сынов Ямато, и, как только пулеметная очередь практически разорвала надвое с дикими воплями бегущего впереди и размахивающего саблей офицера, из них будто стержень выдернули. Откатились назад, как и в предыдущие разы. И ведь поспать не дали, сволочи…
Вообще, ночная атака вполне могла принести японцам успех, но тут уж расстарались саперы. Слили бензин из баков разбитых автомобилей, соляру из подбитых танков, нашли какое-то количество бочек, фляг, да и просто бутылок и, заполнив их горючим, закопали метрах в двухстах перед окопами. А когда японцы ночью полезли, подорвали и получили великолепную стену огня, на фоне которой атакующих можно было расстреливать, как уток. Не будь этой солдатской задумки, все повернулось бы совсем иначе – просто числом бы задавили узкоглазые.
Но и без того потерь хватало. Сейчас держать оружие могло всего человек семьдесят, остальные отправились или в госпиталь, или… или оставалось надеяться, что священники все же правы, и там, за чертой, есть что-то, кроме небытия. Повезло еще, что японцы, похоже, выдохлись, но эта передышка временная. Как только к ним подойдут подкрепления, обороняющимся придется совсем тяжко. И так держаться приходится на силе духа и солдатской смекалке.
При этой мысли генерал помимо воли улыбнулся. В самом деле, сегодняшний фокус с огненным фугасом не единственный. Чуть не каждый день что-то новое придумывают. Даже вон, когда его самолет здесь грохнулся, и то не растерялись. Развернули его – и отработали через полчаса по наступающим японцам, благо ШКАСы и двадцатимиллиметровые пушки не пострадали, и боекомплект он не успел истратить даже наполовину. Все это богатство, отработав по японцам в упор, проложило в их рядах кровавые борозды, да такие, что любо-дорого смотреть.
Жаль только, что боекомплект так быстро закончился.
– Ну, все, Тимур Михайлович, опять мы живы.
Фрунзе оглянулся. По траншее, безуспешно пытаясь отряхнуть грязь с полы шинели, шагал капитан Чачвадзе, единственный офицер батальона, держащийся на ногах. Остальные тоже или в госпитале, или погибли. Чачвадзе же заговоренный. Все смеется, что это потому, что он горец, хотя, как Фрунзе уже знал, в горах капитан ни разу не был. Коренной ленинградец, грузинского в нем только фамилия. Хотя удача и впрямь с ним. Вон головой трясет – мина рядом взорвалась. Другого бы в клочья разнесло, а у него только контузия, не из самых сильных. Даже слух не потерял, и ни одним осколком не задело.
– Живы, да, – генерал устало опустился на дно окопа. – На сколько нас еще хватит, не знаю.
– Ничего, до утра больше не полезут, – жизнерадостно отмахнулся Чачвадзе. Его генеральские погоны собеседника, в отличие от многих других, в ступор не вгоняли. Сказалась тут убегающе малая разница в возрасте, или просто смерть, ходившая рядом, уравняла всех в правах – черт его знает. – Глядишь, наши и помогут, наконец.
– Помогут, куда они денутся…
Оба замолчали, прекрасно понимая, что шансы дожить до этого невелики. Батальон таял, как снег под солнцем. Та же СВТ, которая так подвела… Надо, кстати, посмотреть, что же с ней. Утром, когда можно будет видеть хоть что-то, кроме языков медленно затухающего пламени. Так вот, эту винтовку Фрунзе взял у погибшего солдата, но и тот взял ее у кого-то. В снайперском варианте винтовка была, такие кое-как обученным мальчишкам последнего призыва не дают. Стало быть, оружие сменило как минимум трех владельцев. Показатель, ничего не скажешь.
Эх, если бы не госпиталь, батальон давно пробился бы к своим, но раненые висели гирей на ногах. И оставить их нельзя, что японцы делают с пленными, видели многие, и истории рассказывали такие, что кровь леденило. Вот и оставалось им стоять и умирать. И надеяться, надежда – она, как ни крути, умирает последней.
В этот момент слева грохнуло, над головами прошелестел снаряд, и рвануло. Не очень внушительно, миллиметров этак на сто, если по калибру, зато неподалеку и смачно. И тут же раздался треск пулеметов, навскидку, сразу не менее десятка, причем в основном крупнокалиберных – их солидный басок ни с чем не спутаешь. Чачвадзе аж подпрыгнул:
– Ну, все, генерал, похоже, накаркал ты.
– Опять идут?
– Ага, – капитан на секунду по-птичьи склонил голову к плечу. – С фланга обошли, гады.
В этот момент раздались вопли. Японские – их птичий язык ни с чем не спутаешь. Только если сами крики были вполне ожидаемыми, то их интонации – совсем даже наоборот. Паника в них была, и дикий, на уровне животных инстинктов, испуг. Чачвадзе поудобнее перехватил свой ППШ и рысью понесся по траншее, Фрунзе – за ним. Шагов через десять он сообразил, что держит в руках все ту же злосчастную СВТ, но бросать оружие, пусть и неисправное, не стал. Знакомая тяжесть в руке придавала уверенности, да и, если дойдет все же до рукопашной, засветить прикладом такой дуры можно с чувством. Впрочем, далеко бежать не пришлось.
– Товарищ капитан! Товарищ капитан! – совсем молодой солдат, держа наперевес трехлинейку, на штык которой Чачвадзе едва не напоролся, выскочил им навстречу. – Товарищ капитан! Наши!
Этого не могло быть, но это случилось. Доисторическими чудовищами выползали на них из подсвеченной никак не унимающимся пожаром темноты знакомые силуэты танков. Т-44, Фрунзе видел их не раз, но только сейчас по-настоящему ощутил, как они огромны. Следом за этими неуклюжими на вид, но стремительными в бою машинами шли силуэты поменьше – бронетранспортеры. И пехота, прикрывавшаяся их броней. Все это жуткое великолепие неудержимо двигалось вперед, плюясь огнем и сметая остатки японцев, которые с дикими воплями разбегались – и падали, срубленные пулеметными очередями.
Головной танк остановился у края траншеи. С лязгом откинулся люк, и наружу вылез коренастый человек в изрядно запачканном машинным маслом потертом комбинезоне. Ловко спрыгнул, обвел всех веселым взглядом, делавшим типично рязанское лицо невероятно обаятельным, и поинтересовался:
– Ну, кто здесь генерал Фрунзе?
– Я.
– Майор Петров. Генерал, мы прибыли для обеспечения вашей эвакуации.
– Я без своих людей никуда не уйду.
Поразительно, как быстро этот батальон стал для него своим. Однако Петров ни капли не удивился, кивнул только:
– Разумеется. Мы предполагали, что ваше решение будет именно таким, и прихватили машины для эвакуации раненых. Грузите их, только быстро, пока японцы не опомнились. Сами пойдете в танке, или на броневике?
– Лучше в броневике, – Фрунзе представил себя внутри тесной, громыхающей коробки танка, и лезть в нее сразу расхотелось. – Там дышится лучше.
– Понятно, – с неопределенной интонацией протянул танкист. – Курт, головой отвечаешь.
– Яволь, – из темноты выдвинулась темная фигура, увенчанная фуражкой с высокой тульей. – Майор Борман, герр генерал. Прошу.
Немец? Фрунзе удивился, но так, слегка. В конце концов, среди его летчиков немецких добровольцев хватало, почему бы им и в пехоте не быть? Просто раньше не видел. А Борман, между тем, довел его до штабного бронетранспортера, махнул рукой, мол, залезайте, и отправился куда-то по своим делам. Оставалось только подчиниться и наблюдать за тем, как к госпиталю подъезжают тяжелые крытые автомобили, в которые сноровисто переносят раненых. Эвакуация шла четко и быстро, да и людей сейчас хватало.
Раненых погрузили с прямо-таки невероятной скоростью. Все слишком хорошо понимали, что шанс выжить у них один-единственный и второго не дадут, поэтому, несмотря на усталость, трудились как проклятые. Хорошо еще, японцы понимали, что с ними способны сотворить восемь русских танков, и в героев играть не пытались. Залегли, отбежав метров на пятьсот, и оттуда пуляли из винтовок в белый свет, как в копеечку. От этого бестолкового огня вреда, в общем-то, не было, разве что одному старшине, тут же покрывшему самураев отборным русским матом, прострелили случайно полу шинели. Учитывая, что она к тому времени уже походила больше на ком грязи, заметить дырку даже с пары метров вряд ли получилось бы. Но старшина был расстроен и обижен на весь свет, так что ругался долго и неизобретательно.