— Вы уверены в этом, вице-адмирал? — спросил я, внимательно всматриваясь в её глаза, пытаясь оценить, насколько она сама верит в то, что говорит. — Военная дисциплина — сильная штука. Восстать против прямого начальства, даже по приказу вышестоящего офицера… Это непростое решение.
— Если бы речь шла только обо мне, контр-адмирал, я бы не была так оптимистична, — ответила Хромцова. — Но здесь другой случай. — Она кивком головы указала на Ивана Константиновича и Таисию, сидевших напротив. — Обращение нашего императора и княжны-регента может перевесить страх перед местными командирами и министром Граусом. В конце концов, первая присяга каждого военнослужащего — императору, а не конкретному начальнику.
Я перевел взгляд на голографическую карту, мысли лихорадочно заработали, выстраивая логические цепочки и просчитывая варианты. План начинал вырисовываться в моей голове — рискованный, со множеством неизвестных переменных, но все же… план, который мог сработать.
— Вот что мы можем сделать, — сказал я, решительно поднимаясь с места и обходя стол, чтобы стоять рядом с голографической проекцией. — Вице-адмирал Хромцова возвращается на «Палладу» и тайно собирает на селектор всех потенциально лояльных офицеров. Это должно быть сделано максимально конфиденциально, чтобы не вызвать подозрений.
Хромцова кивнула, слегка наклонив голову и сощурив глаза, словно уже просчитывая детали реализации этого пункта.
— Далее, — продолжил я, указывая на голографическую модель кораблей эскадры, медленно вращавшуюся над столом, — эти офицеры, действуя согласованно, организуют на своих кораблях трансляцию по общим каналам. Но прежде чем это сделать, они должны собрать экипажи в централизованных локациях.
— Под каким предлогом? — спросила Таисия, барабаня пальцами по столу и пытливо глядя на меня из-под своих длинных ресниц.
— Вариантов множество, — ответил я, разводя руками и начиная перечислять. — Учебная тревога, объявление важных новостей от командования, внеплановый инструктаж по новой системе безопасности… Главное, чтобы большинство экипажа оказалось в одном месте, а не было рассредоточено по кораблю малыми группами.
— Понимаю, — медленно кивнула Агриппина Ивановна. — Действительно, так будет гораздо проще контролировать ситуацию. Рассредоточенные группы могут стать очагами сопротивления или быть нейтрализованы поодиночке. А собранные вместе люди…
— … видят количественное превосходство единомышленников, — закончил я за нее, щелкнув пальцами. — Именно. Человеческая психология работает предсказуемо — большинство предпочтет присоединиться к большинству. Это как лавина: сначала скатывается маленький камешек, потом он подхватывает другие, и вот уже мощный поток несется вниз, сметая все на своем пути.
— И когда экипажи будут собраны, — продолжила за меня Таисия, выпрямляясь в кресле, — я обращусь к ним как княжна-регент, призвав к верности законному императору.
Я кивнул, удовлетворенный тем, как быстро она ухватила суть плана. Мне нравилась эта черта в Таисии — несмотря на юный возраст, она схватывала на лету даже самые сложные концепции.
— Мы запишем ваше обращение заранее, Ваше Высочество, — сказал я, мысленно прикидывая, какое оборудование понадобится для качественной записи. — А потом лояльные офицеры обеспечат его трансляцию на своих кораблях.
— Но как же остальные командиры? — спросила Таисия, слегка нахмурившись и покусывая нижнюю губу — привычка, от которой она так и не смогла избавиться, несмотря на все усилия своих наставников. — Они наверняка попытаются прервать трансляцию и купировать все наши последующие действия.
— Для этого у меня и существуют преданные люди на ключевых постах, — ответила Хромцова, подавшись вперед и понизив голос, хотя в аудиенц-зале кроме нас никого не было. — Они должны обеспечить бесперебойную передачу сигнала и при необходимости… нейтрализовать те или иные, так скажем, помехи.
Мягкая формулировка не обманула никого из присутствующих. Все понимали, что речь идет о фактическом мятеже на кораблях, что может означать применение силы против офицеров, верных Граусу. Возможно, даже кровопролитие. Это была неприятная мысль, но в гражданской войне редко получается обойтись без жертв.
— Единственное, что меня смущает, это если мы даже и получим поддержку пятнадцати кораблей, — заметила Хромцова, хмуро глядя на голографическую модель и машинально потирая запястье, — это все равно оставляет нас в численном меньшинстве. Остальная часть моей эскадры плюс крейсера Суровцева…
— На нашей стороне уже будет фактор внезапности, — сказал я, прерывая её мрачные размышления и указывая на красные значки кораблей Суровцева. — Если сработает эффект домино, и один корабль за другим начнет переходить под наш контроль, психологическое давление на оставшихся будет нарастать. К тому же, контр-адмирал Суровцев не рискнет открыть огонь по кораблям вашей эскадры, пока не будет уверен, кто на чьей стороне. Это даст нам время для маневра.
Я снова перевел взгляд на голографическую модель, словно в ней можно было увидеть будущее. Миниатюрные корабли продолжали свой бесконечный танец в пространстве, бесстрастные и безразличные к тому, что их реальные прототипы вскоре могут быть втянуты в смертельную схватку. На карту поставлено слишком многое. Один неверный шаг, и мы окажемся в ситуации, гораздо худшей, чем та, в которой находимся сейчас.
— Это… рискованный план, — произнесла Таисия после долгой паузы, выдохнув. Свет от голограммы отражался в её глазах, придавая им странный, почти нечеловеческий блеск. — Но, кажется, единственно возможный в данных обстоятельствах.
Хромцова молча кивнула, соглашаясь с оценкой, и задумчиво побарабанила пальцами по столешнице, словно отбивая неслышную мелодию.
Я обвел взглядом присутствующих, остановившись на юном императоре, который все это время хранил молчание, внимательно следя за нашей дискуссией. Его детское лицо было сосредоточенным, но за этой маской скрывалось что-то большее — глубина, которую трудно было объяснить.
— Ваше Императорское Величество, — обратился я к нему, слегка наклонив голову. — План потребует участия Вашей сестры. Но решающее слово остается за вами. Вы наш император, и ваше мнение для нас закон.
Иван, который все это время внимательно следил за обсуждением, выпрямился в кресле. Его детское лицо приняло серьезное выражение, которое казалось почти неестественным на таких юных чертах.
— План хороший, господин контр-адмирал, — произнес он, и я снова поразился той властности, которая пробивалась сквозь его детский голос. — Но в нем есть существенный недостаток.
Мы с Хромцовой переглянулись, невольно обмениваясь взглядами удивления и легкого замешательства. Какой недостаток мог заметить восьмилетний мальчик, который ускользнул от внимания опытных военных?
— Какой же, Ваше Величество? — спросил я, теперь уже с неподдельным интересом. За время, проведенное рядом с юным императором, я уже не раз убеждался в его необычайной проницательности.
— Обращения к космоморякам бывшей 5-ой «ударной» дивизии одной только моей сестры будет недостаточно, — твердо сказал Иван, скрестив руки на груди — жест, который у взрослого выглядел бы авторитарным, а у ребенка почти комичным, если бы не серьезность момента. — Я должен сам говорить с ними.
Таисия бросила на брата встревоженный взгляд, который не укрылся от моего внимания. В её глазах промелькнула тревога, смешанная с невольной гордостью за его решимость.
— Иван, это может быть опасно, — мягко произнесла она, протягивая руку и осторожно касаясь его плеча. — По нашей легенде тебя нет на «Афине». Если план провалится…
— Если план провалится, — перебил ее мальчик с неожиданной твердостью, стряхивая её руку движением, больше подходящим взрослому, уверенному в своей правоте человеку, — то мы все равно проиграли, независимо от того, выступал я или нет. Но если есть хоть малейший шанс на успех, я должен использовать его. Я — император. Не ты, Тася.
В последней фразе прозвучали интонации, которые я никогда раньше не слышал от Ивана. Что-то чересчур властное, почти… царственное. На мгновение мне показалось, что перед нами сидит не восьмилетний мальчик, а умудренный опытом монарх, за плечами которого десятилетия правления.
— Если наша единственная надежда — привлечь на свою сторону простых «моряков», — продолжил Иван Константинович, — то им нужен не политический аргумент княжны-регента, которую они знали как капитана-командора Романову, а прямое обращение их императора. Любой подданный Российской Империи воспитан с идеей верности династии и центральной власти. И я, как единственный законный представитель нашего рода, должен обратиться к этому чувству.
Хромцова собралась было возразить, нахмурив брови и подавшись вперед, но Иван неожиданно поднял руку в жесте, останавливающем дальнейшие дебаты. Этот жест был настолько властным, настолько уверенным, что даже видавшая виды вице-адмирал замолчала на полуслове, невольно вспомнив крутой нрав покойного императора Константина — его отца.
— Присягу верности приносят не регенту, вице-адмирал, — сказал он, не повышая голоса, но вкладывая в каждое слово такую непоколебимую уверенность, что она словно физически заполняла пространство аудиенц-зала. — Ее приносят императору. И мой голос должен быть решающим в этом воззвании.
В словах мальчика была логика, которую невозможно было опровергнуть.
— Ваша воля закон для нас, Ваше Императорское Величество, — первой нарушила молчание Агриппина Ивановна Хромцова, склонив голову в знак согласия. Её лицо оставалось бесстрастным, но я заметил, как в глазах промелькнуло что-то похожее на изумление, смешанное с неимоверно возросшим уважением.
— Хорошо, — кивнул Иван, чуть расслабляя плечи и позволяя себе легкую, почти детскую улыбку, которая на мгновение напомнила о его настоящем возрасте. — Тогда решено. Вице-адмирал возвращается на свой флагман и координирует действия лояльных офицеров. Контр-адмирал Васильков подготовит необходимое техническое обеспечение для трансляции. Моя сестра и я запишем обращения к экипажам. Если ещё остались вопросы?