А после установки чипа? Полковника как подменили! Четкая речь, молниеносные решения, безупречная логика. Прекрасно, конечно, я все душой за Кузьму Кузьмича рад, но что-то в этом было… неестественное. Как будто человека заменили очень качественным роботом.
И теперь этот «оптимизированный» Гинце, который имплантировал в себя такой же чип, был ближайшим советником императора. Человек, который раньше не мог договориться с поставщиком о скидке на нужную аппаратуру, теперь ворочал миллионами империалов и строил дворцы до неба. И, судя по всему, именно его советам Иван Константинович и следовал.
Мы подошли к развилке коридоров. Направо — путь к посадочной площадке, налево — административное крыло.
— Так что, на площадку? — спросил Борисевич, явно надеясь, что я одумаюсь и полечу с остальными.
— Сначала хочу проверить одну догадку, — ответил я.
В этот момент адмиралы тоже достигли развилки. Спор не утихал ни на секунду.
— … абсолютно безответственный подход! — гремел Пегов.
— Безответственный? — Хромцова вскинулась как кошка, которой наступили на хвост. — Это вы называете мой тридцатилетний опыт безответственным?
— Опыт хорош, когда он ведет к правильным решениям! — парировал вице-адмирал Балтийского флота.
— Господа, — обратился я к коллегам, повысив голос. — Прошу прощения, но я не полечу с вами.
Спор оборвался как отрезанный. Все повернулись ко мне с одинаковым выражением изумления. Словно я только что заявил, что собираюсь станцевать канкан в розовой пачке.
— То есть как это? — Гревс выглядел так, будто у него отказал универсальный переводчик. — Александр Иванович, вы что, решили остаться на планете? Сейчас? Когда через девять с половиной часов на орбите будет ад?
— Мне нужно кое-что проверить, — уклончиво ответил я, не желая раскрывать свои подозрения. — Кстати, хочу навестить профессора Гинце. Меня все еще беспокоит этот новый дворец. Куча империалов на мрамор, когда флоту не хватает запчастей — это явно требует объяснений.
— Дворец? — Пегов смотрел на меня как на сумасшедшего. Или как на человека, который предложил тушить пожар бензином. — Васильков, у нас три вражеских флота на подходе, а вас волнует архитектура? Может, еще обои обсудим? Или выберем шторы для тронного зала? К черту это строительство!
— Меня волнует, куда уходят ресурсы, — спокойно ответил я, стараясь не реагировать на сарказм. — И кто именно принимает решения. Потому что, судя по сегодняшнему представлению, это точно не восьмилетний мальчик.
Хромцова прищурилась, и я увидел в ее глазах проблеск понимания:
— Вы что-то подозреваете, Александр Иванович.
— Возможно, — я пожал плечами, изображая безразличие. — В любом случае, корпорация «Имперские Кибернетические Системы» находится здесь же, в правительственном квартале. Пятнадцать минут ходу. Я ненадолго…
— Делайте что хотите, — махнул рукой вице-адмирал Пегов с выражением человека, умывающего руки. Видимо, подумал, что от меня все равно от вас сейчас толку — как от пятой ноги собаке. Без дивизии, без конкретных полномочий… Собственно, зачем он вообще нам нужнен?
Он не договорил, но смысл был ясен как космический вакуум. Я усмехнулся, хотя внутри кольнуло:
— Именно поэтому у меня есть время на расследования. Через час присоединюсь к вашему селектору. Если, конечно, вы к тому времени не передушите друг друга. Хотя это решило бы проблему единого командования — останется самый живучий.
— Очень смешно, — буркнул Арсений Павлович, покосившись на Хромцову.
— Я стараюсь, — откликнулся я. — В конце концов, юмор — единственное, что у нас осталось. Юмор и девять с половиной часов.
Адмиралы начали расходиться, направляясь к посадочной площадке. Вице-адмирал Хромцова бросила на меня последний оценивающий взгляд — похоже, она что-то заподозрила. Пегов и Гревс демонстративно меня игнорировали. И только Настасья Николаевна задержалась.
— Александр Иванович, — она подошла ближе, и я уловил легкий аромат ее духов. Что-то цветочное, неуместно мирное для военного времени. — Вы правда думаете, что сейчас подходящее время для… расследований?
— А когда подходящее? — я встретил ее взгляд. — Когда вражеский флот будет обстреливать планету? Или когда мы будем подписывать капитуляцию?
Зимина покачала головой, и прядь темных волос выбилась из-под фуражки:
— Вы невозможны. Абсолютно невозможны. Враг на пороге, флот без единого командования, а вы собираетесь играть в детектива.
— Я предпочитаю думать об этом как о поиске решения, — возразил я. — Настасья Николаевна, поверьте, я не собираюсь прятаться в тылу. Но продолжать биться головой о стену бессмысленно. Нужен другой подход. Нестандартный.
Она внимательно посмотрела на меня, и я на мгновение увидел в ее глазах что-то… личное? То выражение, которое никак не вязалось с образом сурового боевого офицера.
— Вы всегда были… особенным, — тихо сказала она, и я заметил, как она нервно теребит край воротника. — Еще в Училище. Помните проект по тактике обороны астероидных полей?
— Когда я предложил использовать сами астероиды как кинетическое оружие? — усмехнулся я. — Преподаватели чуть в обморок не упали. Профессор Мельников назвал это «безответственным варварством».
— Но это сработало в симуляции, — напомнила Настасья, и на ее губах появилась легкая улыбка.
Я удивленно посмотрел на нее:
— Откуда вы это помните? Мы же не пересекались в Училище. Вы были на два курса младше, и я…
Настасья покраснела — это было так неожиданно, что я на мгновение потерял нить разговора.
— Я же вам говорила, — она отвела взгляд, разглядывая что-то чрезвычайно интересное на стене коридора. — Я была от вашей компании без ума. Вся наша женская половина курса сохла по вашей четверке.
— Да, помню, — сконфуженно ответил я, чувствуя себя полным идиотом. — Вы действительно упоминали. А я же в свою очередь вас так и не вспомнил. Простите.
— Ничего удивительного, — она пожала плечами, но в голосе проскользнула старая обида. — Вы тогда были окружены женским вниманием сверх меры…
— Сверх меры? — усмехнулся я. — Это было… давно.
— Да, давно, — согласилась Настасья, и что-то в ее тоне заставило меня внимательнее посмотреть на нее.
Повисла неловкая пауза.
— Я всегда… — Зимина запнулась, потом тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. — Неважно. Александр Иванович, просто… будьте осторожны. И возвращайтесь быстрее. Мне кажется, именно вы можете найти решение. Вы прирожденный лидер, всегда им были. Люди идут за вами, даже когда ваши идеи кажутся безумными.
— Лидер и даже без дивизии, — с иронией напомнил я. — Красиво звучит, но толку мало.
— Дивизия — это просто корабли, — возразила она, и в ее голосе появилась сталь. — А лидерство — это способность вести за собой. И у вас она есть. Была в Нахимовском. Есть и сейчас.
— Настасья Николаевна, — начал я, но она перебила:
— Просто Настя. Думаю, после всего, через что мы прошли, можно обойтись без формальностей.
— Настя, — повторил я, пробуя имя на вкус. — Спасибо. За веру в меня. Сейчас это… важно.
Она кивнула и направилась к выходу, но у самых дверей обернулась:
— Контр-адмирал Васильков?
— Да?
— Найдите ответы. И найдите их быстро. У меня плохое предчувствие насчет всего этого.
С этими словами она вышла, оставив меня наедине с мыслями и ароматом цветочных духов.
— Эй, Александр Иванович! — окликнул меня Борисевич, который терпеливо ждал окончания нашего разговора. — Раз уж остаетесь, пойдемте-ка. Провожу вас в аппартаменты Гинце. И по дороге расскажу пару анекдотов — а то вы больно задумчивый. Про что думаете? Про врага или про молодую адмиральшу?
— И то, и другое одинаково опасно, — пробормотал я.
— О, это точно! — губернатор расхохотался. — Знаете, что опаснее вражеского космофлота? Влюбленная женщина! А знаете, что опаснее влюбленной женщины? Женщина, которая ждала двадцать лет! Ха-ха!
— Генрих Христофорович, — вздохнул я, — боюсь, даже ваши шуточки сейчас не помогут.
— А вот это мы еще посмотрим! — Борисевич подмигнул и начал на ходу. — Значит, встречаются как-то три адмирала: русский, американец и китаец. Американец говорит: «У меня флот из трехсот кораблей!» Китаец отвечает: «А у меня — из пятисот!» Русский задумался и говорит: «А у меня зато есть Васильков!» Ха-ха-ха!
Я невольно улыбнулся:
— Это вы сейчас сами придумали?
— А то! — гордо заявил генерал-губернатор. — У меня талант! Вот еще: знаете, что сказал адмирал, когда его флот окружили? «Отлично, теперь можем стрелять в любую сторону!» Это, кстати, почти правда — адмирал Ушаков так однажды сказал. Или Нахимов? Черт, память уже не та.
Мы повернули обратно, и я размышлял о странности ситуации. Может, в этом безумии и есть своя логика. В конце концов, если мир рушится, почему бы не встретить конец с улыбкой?
За панорамным окном анфилады, на посадочной площадке, офицерские шаттлы один за другим взмывали в небо, унося адмиралов к их флагманским кораблям. К их дивизиям. К их иллюзии контроля над ситуацией. Реактивные струи расчерчивали голубое небо Суража-4, оставляя белые росчерки — как будто кто-то пытался зачеркнуть неудачный день…
— Кстати, о советнике Гинце, — продолжал Борисевич, пока мы шли. — Знаете, что он вчера за ужином сказал? Что эмоции — это просто химические реакции, которые можно и нужно оптимизировать. Представляете? Я ему говорю: «Густав Адольфович, а как же любовь, дружба, радость?» А он мне: «Дофамин, окситоцин, серотонин. Все измеримо, все контролируемо». Бррр! От таких речей у меня мороз по коже! Это ж не человек, а калькулятор!
— Старик всегда был склонен к рационализму, — заметил я.
— Рационализм — это одно, — возразил губернатор. — А вот это… Знаете, я вчера видел, как он смотрел на закат, когда мы после ужина вышли на балкон. Таисия Константиновна была… Так вот Густава Адольфович посмотрел пять секунд и говорит: «Прелом