играли войну».
Точно так же в Венгрии Канарис в период судетского кризиса обратился, как уже говорилось, к своим итальянским друзьям, чтобы поддержать усилия Вайцзеккера, направленные на достижение мирного решения. Мы, пожалуй, можем здесь отметить, что при всем единодушии Канариса и Остера по принципиальным вопросам акцент все же делался на разные аспекты совместно проводимой ими политики. Оба хотели сохранить мир и оба желали, чтобы преступная система исчезла. Но в то время как у Остера на первом месте во всех его планах стояла жгучая ненависть к Гитлеру и национал-социализму, Канарис в первую очередь заботился о предотвращении войны.
Подробности заговора, который в летние месяцы 1938 г. принял четкие формы, стали настолько известны из судебного разбирательства перед Международным военным трибуналом против главных военных преступников, из так называемого процесса на Вильгельмштрассе, из заседаний комиссии по денацификации в процессе против генерал-полковника Гальдера и из многочисленных публикаций внутри страны и за рубежом, что нет необходимости их здесь повторять. Канарис в эти недели и месяцы был предельно занят. Разведка создавала мозговой центр, из которого протягивались нити во все стороны: к генеральному штабу, к генералу фон Вицлебену, командующему Берлинским военным округом, войска которого должны были нанести удар, к Шахту и Герделеру, к Беку, который, правда, держался в стороне из-за лояльности к Гальдеру, к Вайцзеккеру и группе дипломатов, находившихся под прикрытием последнего, которые за границей специально через братьев Кордт вели в Лондоне переговоры с сэром Робертом Вэнзиттартом, целью которого было поставить Гитлера перед однозначной позицией Британии (и тем самым вынудить его отступить) или разоблачить его агрессивные намерения перед немецким народом. Известно также, что многообещающая попытка свергнуть Гитлера силами немцев и тем самым раз и навсегда положить конец опасности, угрожающей Германии и Европе со стороны национал-социализма, в последнюю минуту была задержана в результате визита Чемберлена в Берхтесгаден и затем окончательно сведена на нет Мюнхенским соглашением.
Как и его товарищи по заговору, Канарис был убежден, что Мюнхенское соглашение по вопросу судетских немцев было лишь «вторым по качеству» решением. Мир был еще раз сохранен, но внутри верховного главнокомандования вскоре выяснилось, что Гитлер не был удовлетворен, получив область судетских немцев. Также полная покорность нового чехословацкого правительства не могла удовлетворить его жажду власти. Его фантазии не хватило, чтобы представить себе Чехословакию в непосредственном соседстве с Германией и с собственным правительством.
Хотя Канарис, как и остальные участники заговора, был разочарован уступчивой позицией Чемберлена в сентябре 1938 г., он, однако, из всего этого не сделал заключения, что Великобритания и дальше будет безропотно при всех обстоятельствах соглашаться с захватническими планами Гитлера. Вооружение, которое началось в Англии сразу после Мюнхенского соглашения, каким бы оно ни было скромным по сравнению с лихорадочным темпом подготовки к войне в Германии, доказало ему, что приближается момент, когда Британская империя со всей своей мощью выступит против Гитлера. Он не улыбался, когда его знакомые, вернувшиеся из Англии, рассказывали ему о призывах в широких кругах британского населения выступить крестовым походом против Гитлера, в котором люди начинали видеть антихриста.
В противоположность большинству руководящих политиков и военных в Германии Канарис имел очень четкое и в основном правильное представление о характерных качествах, физической и моральной стойкости и выдержке английского народа. Он достаточно хорошо знал британскую историю, чтобы понимать, что военная мощь Британии всегда заключалась не в совершенной подготовке, а в неслыханной стойкости в сочетании со способностью к импровизации.
Весной 1939 г. он обсуждал с одним знакомым, который выполнял поручение в Британии, целый ряд сообщений политического характера, которые поступили к нему в последнее время из Лондона. Из них следовало, что во влиятельных кругах Англии обсуждают «теорию молниеносной войны», нашедшую широкое распространение среди немецких военнослужащих. Они повсеместно осознали, что на Великобританию на первых этапах войны (а она может длиться годами) огромная немецкая военная машина обрушит тяжелые удары. Однако эти удары никогда не принесут Германии победу. Потому что у Англии имеется большое преимущество в отношении стратегического положения, которое заключается не в том, что Англия лежит на острове, а в том, что неизмеримы энергетические источники империи, не говоря уже о Соединенных Штатах, которые находятся совершенно за пределами досягаемости немецкой военной техники, в то время как ни одно из жизненно важных сооружений в германском рейхе нельзя будет продолжительное время беречь от британских бомб. Медленно, но неуклонно британский военный потенциал вместе с военным потенциалом союзных держав преодолеет немецкий и через несколько лет Германия будет повергнута. Канарис заявил, что его мнение в основном совпадает с этими британскими аргументами и он попытается довести их до Кейтеля и руководства в армии и флоте. «Но, — добавил он с кривой усмешкой, — мне не повезет».
Когда состоялась эта беседа, вторжение в Прагу стало уже свершившимся фактом. Канарис смотрел на все происходившее с некоторым фатализмом. Он заранее отлично понимал, что вскоре после успеха Гитлера в судетском вопросе ни один генерал не отважится участвовать в восстании. Он также заранее знал, что западные державы хоть и поднимут большой шум, но практически не сделают из присоединения Чехословакии никаких непосредственных выводов, во всяком случае, не предпримут никаких военных мер. Уж если ради Бенеша не допустили начала военных действий, то ради Гахи наверняка ничего не предпримут, тем более что — Канарис хорошо это знал — британское вооружение, в частности, противовоздушная оборона, не слишком далеко продвинулось по сравнению с прошлой осенью. Несмотря на это он не сомневался, что эта новая военная прогулка будет иметь для дальнейших планов Гитлера печальные последствия. В действительности фюрер ведь некоторое время воображал, что его проделка с Чехословакией через несколько недель будет забыта.
16 марта Канарис сам прибыл в Прагу, чтобы там присутствовать при передаче ему так называемого второго бюро чехословацкого генерального штаба (это было, как и во Франции, названием секретной службы связи, т. е. разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского генерального штаба, один из которых был последним австрийским военным атташе в Праге. Ехали в автомобиле через покрытые снегом горы в Богемию. Во время поездки Канарис и его сопровождающие по-разному отметили недостатки в моторизации введенных немецких войск. Канарис был в плохом настроении. Он снова стал осуждать чехов за то, что они не оказали Гитлеру никакого сопротивления.
Заявления о помощи, которую предлагали Чехословакии Англия и Польша вскоре после введения германских войск в Прагу, укрепили Канариса в его мнении, что чаша терпения в Лондоне наполнилась до краев и что при следующем акте насилия она переполнится.
Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантии безопасности для Польши он воспринял как следующий знак предостережения. По случаю доклада у Гитлера в мае он смог констатировать, что и Гитлер убедился в том, что присоединение Чехии не скоро забудется; одновременно создалось впечатление, что Гитлер затевает какие-то совершенно новые планы, о том что речь идет о сближении со Сталиным, ему не сразу могло прийти в голову.
Сразу после возвращения из Праги Канарис возобновил свои попытки убедить генералов в необходимости сопротивления дальнейшим авантюрам. Наступившее вскоре обострение отношений с Польшей показало ему, что опасность надвигается. У нас есть запись из его дневника, которая была типична для формы его изложения и которую мы поэтому приводим слово в слово. Она датирована 17 августа 1939 г., то есть была сделана за несколько недель до того, как стало известно о большом ударе Гитлера — о переговорах с Советским Союзом. (Хотя Канарис знал через свои связи с министерством иностранных дел, что действия, направленные на то, чтобы нейтрализовать Советский Союз, идут полным ходом, он, однако, в тот момент еще не был убежден в том, что переговоры будут успешными.)
Запись в дневнике сообщает следующее: «Беседа с генерал-полковником Кейтелем 17.VIII.1939: Я сообщаю Кейтелю о моих переговорах с Йостом[12]. Он говорит, что не может сам позаботиться об этом деле, так как фюрер его не проинструктировал, а только передал ему, что мы должны предоставить в распоряжение Гейдриха польские униформы. Он согласен с тем, чтобы я проинформировал генеральный штаб. Он говорит, что не слишком доверяет подобным предприятиям, но что, мол, ничего не поделаешь, раз это приказ фюрера. Он не может спросить фюрера, как он мыслит выполнение этого спецзадания. В отношении Диршау он решил, что предприятие может проводиться только силами армии[13].
Тогда я сообщил ему о моем разговоре с Роаттой[14]. Он мне сказал, что будет рад, если Муссолини прямо и ясно скажет Гитлеру, что он не будет участвовать в войне. Он (Кейтель. — Прим. авт.) говорил, что он считает, что Муссолини все же согласится. Я ответил ему, что, на мой взгляд, это исключено. Так я считаю после разговора Чиано с Риббентропом, о котором я еще раз подробно ему сообщил. Он (Кейтель. — Прим. авт.) говорил, что фюрер сказал ему противоположное. Итак, я прихожу к выводу, что фюрер ему — Кейтелю — говорит не все. Я говорю ему даже, что от графа Мароньи я узнал: король Италии Альфонс сказал несколько дней назад, что он ни при каких обстоятельствах не поставит свою подпись, если Муссолини предъявит ему ордер о мобилизации.