Разгневанный Лютвиц хлопнул дверью.
Ранним утром 11 марта генерал-майор Рейнхардт, командующий сухопутными войсками, оставшийся верным республике, появился у Носке. Он предупредил, что от Лютвица, если он будет уволен, следует ожидать неповиновения. К такому же выводу пришел и Сект. Он подготовил приказы о взятии под стражу ближайших друзей Лютвица — Пабста, Каппа, Бауэра, Шницлера. Носке подписал их.
Правда, друзья Пабста в управлении полиции предупредили заговорщиков. И все-таки Носке уволил Лютвица и направил секретную телеграмму его преемнику, генерал-лейтенанту фон Олдерсхаузену. В ней министр предостерегал всех офицеров от любой попытки насильственного смещения правительства.
В эти трудные минуты Канарис и Трота медлили с выбором. 11 марта Трота уехал в отпуск. Канарис внешне вел себя как вполне лояльный помощник министра. Но что творилось у него в душе, оставалось загадкой. В эти дни с ним часто виделся адъютант Троты, капитан первого ранга Эрих Редер. Будущий гитлеровский главнокомандующий ВМФ, он на всю жизнь невзлюбил «этого путаника».
Тем временем по пути в Дебериц Лютвиц встречает Эрхардта. Он сообщает ему о ссоре, случившейся у президента, а затем спрашивает, готов ли Эрхардт тотчас выступить со своей бригадой в Берлин. Эрхардт говорит, что войска изнурены учебными маршами и сегодня ничего предпринять не удастся. Однако в субботу утром (13 марта) бригада будет стоять у Бранденбургских ворот.
Однако уже на следующий день, 12 марта, командир авиабазы в Деберице барон фон Фрайберг замечает подозрительную суету и сообщает об этом в Берлин. Олдерсхаузен знакомится с докладом барона и ту же связывается с Рейнхардтом. Вечером 12 марта они вызывают с совещания Носке и Троту, которого успели отозвать из отпуска. У Носке появляется идея: пусть Трота поедет к Эрхардту и поговорит с ним по душам. Адмирал отказывается: «Если Эрхардт решился, то уже сегодня выступит на Берлин. Все переговоры и уговоры я считаю невозможными, наоборот, это произведет на него очень плохое впечатление».
Тем не менее Носке надавил на него, и вот в 19.30 Канарис и Трота появляются в лагере морской бригады. Трота сразу же направляется к Эрхардту, а Канарис осматривает лагерь. Сомнений не остается. Эрхардт готов к походу на Берлин.
Впрочем, оба посыльных, лавирующих между Носке и его противниками, в 20.30 отчитываются перед Носке и Гилзой в таких выражениях, что министр рейхсвера убеждается: в ближайшее время не стоит опасаться мятежа в Деберице.
Однако оба осведомителя оставили для себя лазейки. Так, например, Канарис признал, что «с таким отличным войском, как эта бригада, все эти впечатления могут оказаться обманчивы. К походу она может подготовиться в кратчайшие сроки».
Министр все же решил: «Если сегодня Эрхардт не выступит в поход, то завтра никакой опасности уже не будет».
Всего через пару часов бригада Эрхардта пришла в движение. Вскоре походные колонны приблизились к Берлину. В первом часу ночи Носке узнал, что путч начался. Министр понял, что парламентеры одурачили его. Он перестал доверять им.
На экстренное заседание в министерство рейхсвера (оно началось в 1.30) Канариса вообще не пригласили, Троте пришлось ощутить на себе неприязнь министра. Носке спросил: «Кто готов поехать в войска, чтобы призвать их выступить против морской бригады?» Только Рейнхардт и Гилза подняли руки, остальные — включая и Троту — молчали.
В начале четвертого кабинет начал обсуждать, нужно ли вести переговоры с Эрхардтом. Еще через час Гилза и Носке скрылись, а правительство отправилось в Штутгарт. В предрассветных сумерках 13 марта 1920 года разгорался, как назовут его историки, Капповский путч.
Через несколько часов солдаты Эрхардта заняли Берлин.
КОНЕЦ КАРЬЕРЕ?
Однако тут случилось то, что никогда не забудут морские офицеры. Против взбунтовавшихся командиров выступили нижние чины. В Вильгельмсхафене палубные офицеры и члены экипажей смещают начальника базы и своих офицеров; командование берет на себя судовой механик. В Киле члены экипажа и рабочие верфи выступают против вождя путчистов Левецова; ему приходится бежать.
Офицеры поставили на карту флот и… проиграли. Путч длился всего пару дней. Всеобщая забастовка и лояльность большинства генералов рейхсвера сорвали замыслы Каппа и Лютвица.
Капитан-лейтенант Канарис снова оказался в тюрьме. В камере он встретил многих своих товарищей. Все были арестованы по подозрению в государственной измене. Впрочем, через несколько дней Канариса выпустили на свободу, но время неприятных допросов только начиналось.
20 апреля помощником статс-секретаря при министерстве рейхсвера назначен был Кристиан Шток. Ему поручили возглавить комиссию по расследованию мартовских событий. Она проверяла поведение всех подозрительных офицеров. Сперва комиссия Штока принялась за министерство рейхсвера. Одним из первых был вызван Канарис. Однако несмотря на его связи с Каппом, комиссии не удалось доказать, что он участвовал в подготовке путча.
Новый министр рейхсвера Отто Гесслер — социал-демократы отказались еще раз выдвинуть кандидатуру Носке — не погнушался прибегнуть к услугам Канариса, когда речь зашла о наведении порядка на флоте. Однако он не стал держать возле себя Канариса. Большинство бывших помощников Носке были ему не по нраву. Он вскоре выпроводил слишком высокомерного Гилзу, пришлось уйти и Канарису. 23 июля 1920 года его переводят в Киль старшим офицером адмиралтейства. Задание, полученное им, гласило: устранить последствия недавних беспорядков и помочь в строительстве нового балтийского флота.
Когда Канарис прибыл к своему новому шефу, начальнику штаба балтийского флота Мойзелю, то нашел лишь карикатуру на флот. Суда и склады разграблены, команды не приучены к дисциплине, кадров не хватало. Флот оказался, пожалуй, в том же состоянии, в каком пребывал столетие назад, когда Пруссия только намеревалась создать свой собственный военный флот. Германии пришлось передать союзникам или затопить все крупные суда.
То что осталось, теперь было сосредоточено в Киле, на Балтике. После 1918 года Северное море и Атлантика оказались закрыты для немецких судов. Лишь на Балтике позволено было иметь небольшой рейхсфлот. Ему предстояло поддерживать связь с Восточной Пруссией, отрезанной теперь от остальной страны, и по мере сил соперничать с польским флотом. При этом агенты и наблюдатели комиссии союзников по разоружению зорко следили за тем, чтобы на немецких кораблях не было орудий.
Однако Канарис, Мойзель и их товарищи не падали духом. Пока что они тщательно отбирали матросов, боролись с воровством и оснащали свою маленькую флотилию. «Благодаря целеустремленной, неустанной работе, — аттестовал своего нового помощника Мойзель, — он внес выдающийся вклад в налаживание процесса обучения персонала».
Занимаясь восстановлением флота, Канарис вовсю использовал свои личные связи. После роспуска морских бригад осенью 1920 года он переманил на Балтику лучших офицеров из штабов Эрхардта и Левенфельда.
В декабре база в Киле пополняется линкорами «Шлезвиг-Гольштейн» и «Гессен», крейсерами «Фетида» и «Берлин», шестью торпедными катерами, а также в качестве резерва еще одним линкором, одним крейсером и торпедным катером. В марте 1921 года появляются еще корабли, в том числе восемь торпедных катеров. Все их объединяют в эскадренное соединение под началом «командующего военно-морских сил Балтийского моря». Штаб располагается поначалу в Свинемюнде, а затем переезжает в Киль.
По мере появления новых кораблей честолюбие Канариса и его товарищей росло. Пока депутаты в рейхстаге спорили о том, чем будут заниматься военно-морские силы, станут ли они чем-то вроде безобидной береговой полиции, как того желали левые, или же примутся активно охранять прибрежные воды страны, в Киле исподволь восстанавливали крупный и вполне боеспособный флот. Канарис, как и офицеры, окружавшие его, не расставались с мечтой о том, что Германия вскоре станет мировой державой, а для этого нужен был сильный флот.
Канарис видел выход. Нужно создать секретный людской резерв и путем настойчивой пропаганды прививать людям мысль о том, что стране нужен мощный, боеспособный флот. После неудачи Кап-повского путча сами офицеры уже не вмешивались открыто в политику. Работой среди населения занялись их добровольные помощники из числа разного рода праворадикальных организаций, находившихся на полулегальном положении.
Идеи Канариса нашли живой отклик у одного из его товарищей — капитан-лейтенанта Отго Шустера. Вместе они заинтересовали своими планами большинство офицеров базы. Начальник базы контр-адмирал барон фон Гагерн и начальник штаба Мойзель глядели сквозь пальцы на конспиративную деятельность своих подчиненных.
Канарису же прежде всего требовались деньги. А поскольку никто официально не стал бы финансировать секретную подготовку флотских кадров, необходимо было найти конфиденциальный источник.
В это время разведотдел на базе возглавил давний знакомый Канариса Рихард Протце — тот самый, что некогда был палубным офицером на учебном паруснике. В хитрости и смекалке он не уступал своему бывшему воспитаннику. Он развернул в Киле и других балтийских портах сеть агентов, которые наблюдали за политически неблагонадежными моряками и оберегали тайные склады оружия от лазутчиков и соглядатаев союзников.
Теперь агенты Протце стали помогать Канарису. Решено было продать часть запасов, хранившихся на огромном секретном оружейном складе под Килем. Вот и появятся деньги на подготовку кадров.
Орудийные механизмы и оптические приборы погрузили в лодки и доставили в Копенгаген на склад датской экспедиционной фирмы «Bendix». Другая фирма — «Daug & Со.»— тотчас занялась продажей.
Первая распродажа прошла успешно. Вскоре клиенты стали просить о новых поставках оружия. Датские посредники тоже предлагали продолжать операции, ведь и они неплохо заработали: 60 процентов вырученных средств пошло на нужды немецких военно-морских сил; остальное пополнило кассы посредников.