Тут-то и приключилась беда.
В поисках подходящего помещения для своего кабинета Буле бродил по пустующим комнатам и наткнулся на какой-то сейф. Любопытство заставило заглянуть. Там лежали странные черные тетради — огромные, толстые фолианты. Генерал перелистал одну из тетрадей — похоже, что это дневники. Кто их оставил здесь? Так Буле нашел дневники адмирала Канариса, за которыми долго гонялось гестапо.
Генерал и отправил их «по назначению». Почему он сделал это? Была на то одна причина. 20 июля 1944 года он был на совещании в «Волчьем логове», стоял неподалеку от фюрера, когда взорвалась бомба. Буле был тяжело ранен, чудом остался жив. Почему же теперь он должен жалеть заговорщиков?
Так дневники Канариса попали к штандартенфюреру СС, начальнику личной охраны Гитлера Хансу Раттенхуберу. А он уже передал их РСХА. По-видимому, это случилось 4 апреля. На следующий день ликующий обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер докладывал фюреру об удивительной находке.
Гитлер прочел несколько отрывков, отмеченных Кальтенбруннером, и понял, что много лет Канарис беззастенчиво предавал его, уверял в преданности, а сам плел огромную сеть, вовлекая в заговор всех своих сотрудников. Его не интересовали немецкие победы, он вел страну к поражению. Он презирал фюрера и мечтал расправиться с ним. Из-за его козней страну окружают враги. Забросив всю работу, он только и занимался заговорами, пытаясь отнять у фюрера власть. Гитлер был неистов, он не находил себе места от ярости. А чуть успокоившись, отдал приказ: «Уничтожить заговорщиков!»
Правда, «мягкий австриец» (как называли Кальтенбруннера в РСХА) не решился расстрелять адмирала без суда. Поэтому 5 апреля, под вечер, он предложил Мюллеру организовать процесс военно-полевого суда СС. Преседателем суда был назначен юрист-аппаратчик Гуппенкотен.
Мюллер вызвал его в четыре часа дня. Под какими-то предлогами Гуппенкотенн попытался уклониться — никому не хотелось обременять себя в конце войны еще одним преступлением, но Мюллер не терпел возражений. Его распоряжения были недвусмысленны: суд пройдет в концлагере Ораниенбург/Заксенхаузен; уже готовы судья СС Хофман и два заседателя, комендант концлагеря Кайндл и оберфюрер СС Зоман.
Первым перед судом предстал Донаньи. Утром 6 апреля в концлагере появился штандартенфюрер Гуппенкотен. Он проследовал в одно из строений рядом с лагерной комендатурой. Здесь будет проходить процесс. Члены суда уже ждали высокого гостя. Тот зачитал несколько фраз — обвинительное заключение.
Охранники принесли на носилках Донаньи — он был парализован. Заседание началось. Никто не вел протокол, не было никакого адвоката, а сам Донаньи защищаться был не в силах. К вечеру страшная комедия окончилась. Судья СС, Зоман и Кайндл, соблюдая правила игры, удалились на совещание. Потом прозвучал приговор: смерть. Судья продиктовал секретарше Гуппенкотена обоснование приговора (оно заняло две страницы), и бумагу увезли в Берлин. Фюрер мог радоваться — одним врагом у него стало меньше.
В 23.00 Гуппенкотен появился с докладом у Мюллера, но его ждал уже новый приказ о ликвидации. Тотчас надо было спешить в Флоссенбюрг, где проводился еще один процесс — по «делу группы Канариса — Остера».
На этот раз у шефа гестапо хлопот было больше. Йозефа Мюллера, Бонхеффера и Гере уже собирались везти из Бухенвальда в другой лагерь, в Шенберг. Пришлось отменить эту операцию и отправить узников в Флоссенбюрг. Туда же Мюллер вызвал из Нюрнберга судью СС Отто Торбека. Из Берлина в лагерь направлялась колонна машин: везли еще нескольких заключенных и штандартенфюрера СС. В воскресенье, 8 апреля, все они собрались на заседание суда.
Все шло по плану. Гуппенкотен подготовил обвинение и ознакомил с ним Торбека и двух заседателей. Обвинение основано было лишь на бумагах, найденных в Цоссене. О дневниках Канариса речи не было (через три недели Гуппенкотен по приказу Кальтенбруннера сожжет их в австрийском замке Миттерзилл).
В 16.00 привели первого обвиняемого — Остера. Гуппенкотен зачитал свои доводы: генерал-майор обвинялся в том, что уже много лет, как и Донаньи, изменял родине. Ссылаясь на документы, найденные в Цоссене, штандартенфюрер доказывал, что начиная с 1938 года Остер готовил свержение национал-социалистской власти и при посредничестве Ватикана вел переговоры с западными державами.
Услышав обвинение, Ханс Остер не стал его опровергать. «Да, я пытался свергнуть Гитлера», — сказал узник. Он был приговорен к смерти. Казнь назначили на следующий день, 9 апреля.
Потом настала очередь Канариса. В 8 вечера Лундинг услышал, что в соседней камере распахнулась дверь. Послышался звон снимаемых кандалов. По тюремному коридору зазвучали шаги.
Обвиняли Канариса в тех же преступлениях, что и Остера: знал о заговоре; покрывал действия заговорщиков; зимой 1939/40 года сам пытался подбить генералов вермахта к путчу; был в курсе переговоров в Ватикане.
Адмирал и тут стал препираться. Он опровергал все аргументы Гуппенкотена. Любые доводы судей он обращал в свою пользу. Когда Канарис в очередной раз заявил, что был среди заговорщиков только затем, чтобы узнать их планы и вовремя их пресечь, судьи прервали слушание и вызвали Остера. Началась очная ставка.
Два бывших друга резко заспорили, когда судья стал зачитывать показания адмирала. Остер возмущенно повторял, что тут все неправда, Канарис всеми силами участвовал в Сопротивлении. В отчаянии пытался прервать его адмирал: «Да послушай же ты! Я лишь делал вид, притворялся!» Генерал, также волнуясь, кричал: «Нет, нет, неправда. Я говорю только то, что знаю. Я же не подлец». Канарис развел руками. Торбек спросил его, нет ли лжи в словах его бывшего помощника. Адмирал тихо промолвил: «Нет».
Он получил такой же смертный приговор, как и Остер.
Осталось заслушать еще троих обвиняемых. Канариса же повели назад, в камеру. В 10 вечера Лун-динг услышал, как загромыхала дверь у соседа, потом звякнули кандалы. Датчанин подождал еще пару часов, пока в бараке все успокоилось, потом постучал в стену. Сперва было тихо, но вот раздался ответный стук. Канарис сообщал: «На последнем допросе сломали нос. Мое время прошло. Изменником родины не был. Свой долг перед Германией выполнил. Останетесь живы, передайте привет жене».
Интересная деталь: адмирал сообщил о поврежденном носе. Однако Теодор Айххольцер, переносивший тело казненного адмирала, не заметил на его носу никаких повреждений.
В начале шестого 8 апреля 1945 года адъютант лагеря Баумгартнер занимался последними приготовлениями к казни. Во дворе строились караульные. Появился лагерный врач, штурмбаннфюрер С С Герман Фишер. В западной части двора — там, где была стена с деревянным навесом, — виднелись крюки и петли. Эсэсовцы проверяли их прочность.
Фишер вошел в бункер, и караульные стали выводить осужденных. В шесть утра Лундинг услышал шум в соседней камере. Дверь ее растворилась. По тюремному коридору кто-то прошаркал босиком. Откуда-то, со стороны ванной комнаты, донеслась новая команда: «Раздеться!»
Обреченные на смерть двинулись по коридору на выход. В щелку датчанин увидел седую голову адмирала. За ним шли еще 4 человека — Остер, Гере, Зак, Бонхеффер.
«Осужденных, — докладывал Фишер, — по одному выводили к виселице; им пришлось подниматься на маленькие лесенки. Потом на шею каждому надевали петлю и выбивали лесенку из-под ног».
С низкорослым адмиралом Канарисом пришлось немного повозиться — он не доставал до петли, веревку пришлось удлинить. «Адмирал умер спокойно», — отметил врач.
Казнь Цезаря и его соратников эсэсовцы хотели сохранить в тайне, но уже через два часа все заключенные в бункере знали о том, что произошло.
Принц Филипп Гессенский, также томившийся в лагере, видел, например, не только кучу одежды, оставшуюся от казненных, но и книгу, которую напоследок читал Канарис, — биографию императора Фридриха II, написанную Эрнстом Канторовичем. Страницы книги были испещрены замечаниями адмирала.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Казалось бы, зачем оно нужно, это самое послесловие? Что сказано, то уже сказано… И все же нам хотелось бы добавить несколько слов в заключение.
Свои выводы, прочтя книгу, вы, конечно, сделаете сами. Ну а мы скажем о том, к чему пришли мы. Оказывается, иногда опасно бывает приближаться к первоисточникам. Факты развеивают мифы — при пристальном рассмотрении все выглядит отнюдь не столь грандиозно и совершенно, как казалось издали.
И «дом на набережной», и его шефы, и созданная ими служба на практике оказались далеко не столь всемогущими, как это принято считать. Почему же тогда и поныне о них зачастую говорят с таким пиететом не только в Германии, где издавна царит культ сильной личности, но и у нас, где врагов долгое время было принято не только уничтожать, но и унижать?
Рискнем высказать догадку: в данном случае на врагов вожди СССР пытались переложить свои собственные промахи. Вспомните, что нам говорили: «Превосходящие силы гитлеровцев вероломно напали на нашу мирную страну…» И при этом старательно прятали в тень цифры, согласно которым получалось, что «мирная страна» имела на вооружении больше танков и самолетов, чем Германия с Италией, вместе взятые.
Война с Гитлером была неизбежной. Об этом в предвоенные годы в нашей стране говорилось повсеместно, и СССР готовился к ней. Фюрер просто сыграл на опережение и тем поставил «вождя всех народов» в трудное положение.
Многочисленные факты, свидетельствующие в пользу такой концепции, вы можете почерпнуть хотя бы в книге Виктора Суворова «Ледокол». С выводами бывшего шпиона, а ныне историка многие не соглашаются, но игнорировать приводимые им аргументы уже не решается никто.
Итак, война началась, но вовсе не по тем правилам и не в те сроки, что ей предписывались в Генштабе Красной Армии. Сама эта армия, руководимая неопытными, а то и попросту бес