Но и эти реформы, в конечном счете, были половинчатыми, как и освободительные реформы Александра II. Проблемы не были до конца решены. Большинство крестьян продолжали страдать от малоземелья вследствие бурного демографического роста. Попытки П.А. Столыпина решить этот больной вопрос, не затрагивая помещичьего землевладения, не дали ожидаемого эффекта, да и программа переселения малоземельных крестьян в Сибирь была рассчитана на 20 лет. Росли и политические амбиции окрепшей буржуазии и либеральной интеллигенции. Старая государственная система все хуже справлялась с новыми задачами. А упадок религиозности, неизбежный при кризисе традиционного общества, лишал монархию сакрального ореола в глазах народа.
Кроме того, сам по себе вынужденный характер реформ, порожденных революционными событиями 1905 года (по сравнению с теми же реформами 1860-х годов, которые выглядели добровольным почином власти), не мог восстановить пошатнувшийся престиж монархии. Вскоре после гибели П.А. Столыпина, последнего крупного реформатора и сильного государственного деятеля в истории дореволюционной России, в канун мировой войны усилилась борьба придворных кланов и связанное с этим влияние Григория Распутина, под которое подпала и императрица Александра Федоровна. Упадок авторитета власти явился одной из немаловажных предпосылок революции 1917 года, накануне которой император Николай II оказался в политической изоляции.
«Последней каплей» стала Первая мировая война, к которой Россия с ее внутренними проблемами была морально не готова. Небывало затяжная и кровавая война принесла народу миллионные жертвы, ухудшение жизни в тылу, подчинила себе всю экономику, чего не бывало в войнах прошлых времен. При этом специфически «позиционный» характер нудной окопной войны без особых побед и поражений раздражал, а ее цели оставались непонятными малограмотным массам русского народа. В отличие от Германии и Франции, в России не было такой патриотически-пропагандистской обработки населения в духе подготовки к войне. Цели и смысл войны были понятны образованным людям, следившим за политикой и читавшим газеты. Что же касается полуграмотных народных масс, то тут впору вспомнить слова генерала А.А. Брусилова: «Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя»[50]. В народе нарастало глухое недовольство, брожение, чему способствовала активная пораженческая пропаганда в тылу немецкой агентуры и партии большевиков.
В такой сложной обстановке усилившаяся чехарда министров лишний раз демонстрировала слабость власти, а делиться этой властью с буржуазно-либеральной оппозицией в лице Государственной думы император не желал. При внешнем спокойствии на фронте и в тылу, все сколько-нибудь опытные политики по ряду признаков предчувствовали приближение грозы. Правительство и двор демонстрировали непонимание всей серьезности ситуации.
Развязка наступила в феврале – марте 1917 года. Стихийно начавшиеся в 20-х числах февраля выступления рабочих в Петрограде за несколько дней переросли в вооруженные столкновения с полицией и революцию. На сторону восставших перешли войска Петроградского гарнизона, состоявшие из тыловых солдат, не желавших отправки на фронт (лучшие гвардейские части, охранявшие столицу в мирное время, находились как раз на фронте). 27 февраля правительство пало, а 2 марта находившийся на пути из Ставки в столицу Николай II под давлением высшего генералитета и Государственной думы отрекся от престола в пользу брата Михаила, который, в свою очередь, под влиянием той же Думы на следующий день отказался от принятия престола до созыва Учредительного собрания – будущего демократического парламента. Тысячелетняя монархия и трехсотлетняя династия Романовых рухнули в одночасье.
Лидеры Государственной думы сформировали Временное правительство, к которому и перешла власть и состав которого утвердил Николай II одновременно с актом отречения. Это придало свершившемуся перевороту видимость законности, и в таком виде его вынуждены были признать армия и страна. Даже искренние монархисты оказались в растерянности, и не случайно во всей русской армии лишь два генерала (граф Ф.А. Келлер и хан Г. Нахичеванский) заявили о непризнании отречения и выразили в телеграммах уже отрекшемуся императору готовность «подавить мятеж» (оба после этого были уволены из армии). Именно поэтому Февральский переворот был признан быстро и легко по всей стране, в отличие от последующего Октябрьского. В этом принципиальная разница между ними: Временное правительство, назначенное Николаем II, и Учредительное собрание, на волю которого положился великий князь Михаил Александрович в своем манифесте об отказе от престола, были формально легитимны, тогда как советскому правительству, созданному после Октябрьского переворота, никто власть не передавал, а утвердивший его создание II Всероссийский съезд Советов не был легитимным органом власти, в отличие от Учредительного собрания, которое не признало диктатуры большевиков и поэтому было ими разогнано.
Для военачальников, проникнутых великодержавным патриотизмом, главным оставалось доведение до победного конца войны. Опасение внутренней смуты во время войны явилось для них основным стимулом к признанию нового правительства.
Но с революцией ситуация в тылу и на фронте в корне изменилась к худшему. Отсутствие демократических традиций, политической культуры широких масс малограмотного населения (для примера: попробуйте дать свободу 5-летним детям), внезапный резкий переход от умеренно авторитарного монархического строя к опьяняющей безбрежной свободе привели к стремительному развалу государственности. В детстве я был удивлен, услышав от деда, что начало революции больше всего запомнилось ему, в то время мальчишке… грязью на улицах. На мой удивленный вопрос, какая связь между этим и революцией, дед пояснил просто: «Царя свергли, свобода, полицию разогнали. Раньше, если дворник свой участок не уберет, его городовой штрафовал. Теперь штрафовать стало некому, дворники работу забросили, как и большинство, стали пьянствовать да на митинги ходить».
Временное правительство, состоявшее из прославленных думских либеральных ораторов и политиков, лишенных, однако, опыта управления, в этой ситуации не сумело нащупать верные пути для наведения порядка, несмотря на неоднократную смену его персонального состава, оказалось под влиянием революционизированных «Советов рабочих и солдатских депутатов». Допущенные им с непростительным легкомыслием такие шаги, как «демократизация» армии, роспуск профессиональных правоохранительных органов, всеобщая амнистия и отмена смертной казни (в условиях войны!), дали толчок разгулу анархии, развалу государства и армии, за считанные месяцы преступность в стране выросла в 8 раз. Этим воспользовались большевики, развернувшие демагогическую агитацию за немедленный мир любой ценой и немедленное проведение самых радикальных социальных преобразований. В отличие от других партий, они умело приспосабливали свою пропаганду к низкому уровню сознания масс, используя и элементарные классовые инстинкты и разжигая социальную вражду (знаменитый лозунг «Грабь награбленное!»).
Демократическая интеллигенция, раньше сама много и красиво говорившая о благе народа как о высшем законе и своими действиями немало способствовавшая подготовке революции, но, в сущности, не знавшая и не понимавшая народной психологии, теперь оказалась в растерянности перед лицом разбушевавшейся стихии и не сумела противостоять разрушительной пропаганде демагогов и популистов. Даже такая демократическая и социалистическая по своему направлению газета, как омская «Заря», в годы Гражданской войны стоявшая в глухой оппозиции к правительству Колчака, вынуждена была тогда признать, что трагический поворот русской революции оказался возможен благодаря «безнациональности русской демократии, отсутствию в ней чувства Родины»[51].
В армии и на флоте началось быстрое разложение, чему в огромной степени способствовал пресловутый «приказ № 1» Петроградского «совдепа», по существу упразднявший традиционные формы воинской дисциплины и ограничивавший власть командиров выборными солдатскими комитетами (позднее его требования были закреплены печально известной «Декларацией прав солдата»). Армия начала стремительно разлагаться, митинговать. Все чаще солдаты и матросы отказывались выполнять приказы, дезертировали. В особенно разнузданных формах это проявилось на Балтийском флоте, на котором революция послужила сигналом к форменному бунту с кровавым самосудом над адмиралами и сотнями офицеров; в числе других был убит и командующий флотом вице-адмирал А.И. Непенин. (Между прочим, резкий контраст в этом отношении представляла Германия: там даже после поражения в войне и революции практически не было случаев самосудов над офицерами.)
За исключением наиболее революционизированных Балтийского флота и Петроградского гарнизона, остальные соединения русской армии и флота приняли революцию пассивно, в растерянном либо настороженном ожидании. Но последующие события разлагающе подействовали и на них.
Огромный интерес представляет позиция А.В. Колчака как будущего лидера Белого движения в дни Февраля. В советское время, когда российская монархия оценивалась как «реакционная», было принято клеймить белых сплошь «ярыми монархистами». Но времена изменились: сегодня образ монархии стал довольно популярен в обществе, а в условиях возросшей конфронтации с Западом гораздо более ругательным стало клеймо «либерала» (чаще всего используемое по ассоциации с реформами 1990-х, с классическим либерализмом имевших весьма мало общего). Коммунисты уловили изменившуюся конъюнктуру: сегодня они, наоборот, обвиняют белых в «либеральном западничестве», смешивая их при этом в одну кучу с Временным правительством 1917 года. За точку отсчета берут события Февраля 1917 года, которые в СССР трактовались как «буржуазно-демократическая революция», произошедшая вследствие массового и стихийного народного недовольства, а сегодняшние трубадуры СССР, напротив, представляют их как организованный переворот в результате заговора либеральной элиты и высшего генералитета. В их изложении события вкратце выглядят так: «слабого» царя предало его окружение, затем свергнувшие его заговорщики и либералы-масоны развалили страну, а большевики спасли ее от краха и «собрали» заново (хотя на самом деле пик развала пришелся как раз на первый период после Октября). Соответственно, белые в «новой» трактовке коммунистов предстают уже не монархистами, а «либералами-февралистами» и «предателями царя» (учитывая то, что в числе лиц, способствовавших его отречению и последующему аресту царской семьи, были и «отцы-основатели» Белого движения генералы М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, хотя их поведение в те дни было продиктовано ситуацией и попыткой хоть как-то спасти монархию, а не заговором). О том, что большевики сами боролись против монархии много лет, при этом «скромно» умалчивается.