лавировать – качество, необходимое для любого политика.
Борьба с анархией
4 марта 1917 года в Севастополе произошел большой митинг. Колчак выступил на нем, говорил о необходимости сохранения дисциплины и доведения войны до победного конца. Успех выступления был полный, его сопровождали овации. Тут же был избран «Центральный военный исполнительный комитет», позднее влившийся в состав «Румчерода» – Объединенного совета депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа. Черноморский комитет возглавил меньшевик, участник восстания броненосца «Потемкин» в 1905 году Канторович. С советами, матросскими и солдатскими комитетами Колчак поначалу старался сотрудничать, и это первое время ему удавалось. Позднее он из тактических соображений не возражал против предложения о торжественном перезахоронении останков революционного лейтенанта П. Шмидта и даже участвовал в нем.
Главной своей задачей в новых условиях Колчак считал сохранение боеспособности флота, тем самым исполняя свой воинский долг. Но теперь для этого приходилось применять известную гибкость. То были первые в его жизни уроки политической деятельности.
Революционная стихия вызывала у него отвращение. В эти недели он пишет Анне Тимиревой: «Десять дней я почти не спал… Я сознавал, что за мной нет нужной реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению… Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей»[62].
В первые месяцы революции ему удавалось удерживать Черноморский флот в подчинении, что представляло резкий контраст трагическим событиям на Балтийском флоте. Хотя и сюда вторглась разнородная митинговая, комитетская и партийно-политическая деятельность, но авторитет командующего первое время по инерции сохранялся. Колчак пытался освоиться в новой ситуации, не выпуская бразды правления флотом из своих рук. Справедливости ради, это сохранявшееся первое время после переворота относительное спокойствие объяснялось не только личным авторитетом Колчака, но и удаленностью Черноморского флота от революционной столицы и наводненных немецкими агентами балтийских портов, а также его большей боевой загруженностью. Колчак по мере сил и после Февральских событий продолжал активные действия, не допуская выхода в море кораблей противника и надежно блокируя Босфор. В первые же недели после переворота он вывел флот в полном составе в море, демонстрируя этим, что «революция революцией, а если противник попробует явиться в Чёрное море, то встретит там наш флот»[63]. Лишь с его уходом с поста командующего все вернулось «на круги своя»: корабли противника вырвались на оперативный простор и стали вновь бороздить Чёрное море, нападать на наши порты, корабли и транспорты.
В апреле 1917 года Колчак был вызван военным и морским министром А.И. Гучковым, с которым был знаком по работе в Государственной думе, в Петроград, а оттуда в Псков на совещание командующих сухопутными и морскими силами. Доклад Колчака о положении на Черноморском флоте произвел благоприятное впечатление.
В Петрограде Колчак встретился с председателем Государственной думы М.В. Родзянко, которому высказал опасение, что его флот может постигнуть та же участь, что и Балтийский, и советовался о средствах борьбы с разлагающей агитацией большевиков. Родзянко порекомендовал ему встретиться по этому вопросу с лидером правых меньшевиков, стоявших на революционно-оборонческих позициях, прославленным патриархом российской социал-демократии Г.В. Плехановым. Сам Плеханов вынес из встречи с Колчаком такое впечатление: «Храбр, энергичен, неглуп… Но в политике он, видимо, совсем невинен»[64]. Сам адмирал итоги беседы с Плехановым описывал так: «Я… сказал, что… обращаюсь к нему… с просьбой помочь мне, приславши своих работников, которые помогли бы бороться с этой пропагандой разложения… Плеханов обещал мне содействие в этом направлении, причем указал, что правительство не управляет событиями, которые оказались сильнее его»[65]. О том же Колчак просил и А.Ф. Керенского, и тот тоже обещал.
Из посещения Петрограда он вынес тяжелое впечатление, что «правительство бессильно»[66]. Выступая по возвращении на Чёрное море на собрании офицерского союза и делегатов армии, флота и рабочих с информацией о положении в стране и в столице, Колчак счел необходимым говорить предельно откровенно, обрисовал развал армии и жестко заявил, что в случае проигрыша войны Россия попадет в вековую зависимость от Германии. «Мы стоим перед распадом и уничтожением нашей вооруженной силы, – говорил он и прямо указывал на причину этого: – Старые формы дисциплины рухнули, а новые создать не удалось, да и попыток к этому, кроме воззваний, никаких, в сущности, не делалось…»[67] Речь Колчака была перепечатана всеми ведущими газетами.
Весной 1917 года выступления командующего флотом встречались еще шумными аплодисментами. Большевики тогда на Черноморском флоте заметного влияния еще не имели, руководящую роль играли эсеры и меньшевики (позднее – анархисты). Более того, когда в начале мая распространились слухи о возможном приезде в Крым В.И. Ленина, на делегатском собрании из 409 человек 340 голосовали против его приезда, 49 воздержались и лишь 20 высказались за. На этом основании ЦИК Севастопольского совета постановил не допускать приезда Ленина[68].
Несколько раньше, в конце апреля, Черноморский ЦИК постановил послать делегацию моряков Черноморского флота в поездку по стране с агитацией за продолжение войны. Делегация побывала в обеих столицах, на Балтийском флоте и на фронтах.
Казалось бы, усилия Колчака приносили свои плоды. Об его успехах в борьбе с противником и анархией писали в прессе. Слава и престиж адмирала росли. Но он понимал, что положение зыбко и неустойчиво. Кроме того, с отъездом делегации, общая численность которой превышала 300 человек, уехали наиболее патриотично настроенные матросы и солдаты. О степени анархии, воцарившейся к тому времени в России, красноречиво свидетельствует шифротелеграмма начальника штаба Черноморского флота капитана 1-го ранга М.И. Смирнова из Севастополя Колчаку в Петроград от 19 апреля 1917 года (когда он находился там по вызову Гучкова), в которой говорилось: «Общее мнение команд таково: если придется заключить мир с неприятельской демократией, свергнувшей монархов, то проливы должны быть нейтральными, не принадлежать никому, причем способ обеспечения свободы проливов должен быть установлен на мирной конференции, если же мир будет заключен с монархическими правительствами, то проливы должны быть наши»[69]. Остается удивляться еще, как в подобных условиях Колчаку удавалось столько времени удерживать свой флот в повиновении.
Наконец волна разложения докатилась и до Черноморского флота. В середине мая матросский комитет эсминца «Жаркий» потребовал отстранения от должности командира своего корабля. А.В. Колчак вынужден был вывести эсминец из состава действующих сил в резерв. Затем последовал инцидент с помощником начальника Севастопольского порта генералом Петровым, которого местный Совет бездоказательно обвинил в злоупотреблениях и потребовал от Колчака арестовать его. Адмирал с достоинством ответил, что даст санкцию на арест только официальному следствию, если оно обнаружит действительные признаки преступления. Тогда Совет самовольно арестовал генерала. В ответ на это Колчак, привыкший к безоговорочному исполнению своих приказов, обратился к правительству с прошением об отставке, видя, что реальной возможности противостоять бесчинствам распоясавшихся «совдепов» не остается.
Телеграмма командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В. Колчака военному и морскому министру А.И. Гучкову об отъезде в Петроград делегации матросов и солдат
30 апреля 1917
[РГАВМФ. Ф. Р-342. Оп. 1. Д. 3. Л. 160]
Для улаживания конфликта лично прибыл новый военный и морской министр А.Ф. Керенский. Колчак позднее вспоминал: «Керенский как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, которое, в сущности говоря, за эти два-три месяца всем надоело… Я доказывал ему, что военная дисциплина есть только одна, что волей-неволей к ней придется вернуться и ему…»[70]
В сопровождении Колчака Керенский объезжал корабли, много выступал, демонстрировал напоказ свой демократизм, здороваясь за руку с матросами. Результатами поездки министр остался доволен: «Вот видите, адмирал, все улажено; теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг»[71]. В конце концов ему удалось убедить Колчака остаться на своем месте.
Но после отъезда Керенского положение не только не улучшилось, но продолжало ухудшаться. Этому в огромной степени способствовал приезд в конце мая делегации от Балтийского флота из большевиков и сочувствовавших им анархистов. Многие из делегатов были попросту переодетыми в матросскую форму партийными функционерами, которых Я. Свердлов лично инструктировал: «Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Агитаторы упрекали моряков-черноморцев в потакании «царским» офицерам и адмиралам. После этого влияние офицеров стало быстро падать.
Начались и нападки персонально на Колчака. Распространялась сплетня о якобы имевшихся у него крупных помещичьих имениях, о том, что из-за них он будто бы кровно заинтересован в продолжении войны и т. п. Честному человеку, ничего не нажившему за все годы службы и не стремившемуся к обогащению, было оскорбительно слышать это. Большая часть личного имущества адмирала погибла в начале войны после обстрела немцами порта Либавы (Лиепая), где жила до войны его семья и откуда его жена вместе с семьями других офицеров поспешно эвакуировалась, в общей панике бросив все, что не могла увезти в своих руках. С тех пор, по словам самого Колчака, все его имущество заключалось в каюте в его чемоданах. На одном из митингов, отвечая на клевету, публично брошенную в его адрес, адмирал с иронией сказал: «Если кто-нибудь… найдет у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу охотно передать, потому что их не существует в природе»