ым депутатам). Пресса отмечала непрофессионализм новых земств, которые в той же степени имитировали свою деятельность, «как статисты на подмостках театра изображают народ»[260]. К тому же, выборы проходили при повсеместной пассивности населения. В феврале 1919 года управляющий Акмолинским уездом докладывал управляющему областью: «Население совершенно не имеет представления, а если имеет, то самое смутное, о земстве… На местах совершенно почти нет людей, знакомых вообще с делом о земстве и техникой производства выборов»[261].
Записка министра внутренних дел В.Н. Пепеляева для союзников «Основы гражданского управления в освобожденных местностях»
30 мая 1919
[ГА РФ. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 334. Л. 87–87 об.]
При Колчаке избирательный закон был изменен: на городские выборы был распространен мажоритарный принцип, в земствах восстановлены степенные (непрямые) выборы, высокий возрастной ценз (25 лет) и ценз оседлости, избирательных прав лишены (как и до революции) военные, служащие правоохранительных органов и монахи[262]. Это привело к определенному повышению делового уровня органов местного самоуправления и некоторому сокращению влияния социалистов, но, тем не менее, они продолжали играть весьма активную роль в земствах и городах, порой превращая их в гнезда оппозиции. Наиболее «левыми» и оппозиционными земствами (проэсеровской ориентации) были Томское, Енисейское, Иркутское и Приморское. Сохранялась и пассивность населения: в земских и городских выборах 1919 года в Сибири приняли участие всего 25–30 % избирателей.
Вместе с тем колчаковское правительство отвергло проект «Сибземгора» (Сибирского союза земств и городов), предлагавшийся демократическими партиями по аналогии с существовавшим до революции Всероссийским союзом земств и городов («Земгором»), который больше занимался политикой, чем деловой хозяйственной деятельностью. Опять же показательно, что против этого проекта активно выступили кадеты, ранее (до революции) бывшие активистами Земгора, что еще раз подчеркивает сильное «поправение» из позиций. Основным аргументом было, что органы местного самоуправления должны заниматься местными хозяйственными делами, а не политикой. Вместо этого правительство утвердило 8 августа 1919 года проект В.Н. Пепеляева[263], допускавший временные объединения земских и городских самоуправлений для координации деятельности по конкретным деловым вопросам (например, социальное страхование, санитарный надзор, школьное образование и т. п.). При этом (министру внутренних дел предоставлялось право отменять постановления земско-городских союзов, противоречившие их уставам, а союзам, в свою очередь – право обжаловать действия министра в Сенате[264].
Подобные структуры власти действовали и на Юге при А.И. Деникине, с тем отличием, что роль Совета министров исполняло при нем Особое совещание (в котором аналогами министерств были управления), управляющие губерниями назывались по-старому губернаторами, управляющие уездами – начальниками уездов, главные начальники краев – главноначальствующими областями (с той разницей, что при Деникине объединялись в области все губернии, кроме казачьих областей, а при Колчаке объединялись в края лишь прифронтовые губернии, да и то временно). Да еще при Деникине не было органа, подобного Совету Верховного правителя при Колчаке.
Кадровый вопрос: прагматик Колчак на фоне идеалиста Деникина
В кадровом вопросе А.В. Колчак проявил себя незаурядным прагматиком. В противоположность А.И. Деникину, вследствие своих либеральных комплексов избегавшему принимать на службу администраторов, кадровых полицейских и жандармов «царского режима» (исключение Деникин делал для военных и служащих судебного ведомства), Колчак делал ставку на профессионалов и не только не стеснялся привлекать на службу «старорежимные» кадры, но охотно это делал. Так, начальником Главного тюремного управления при нем был назначен бывший томский губернатор Гран, товарищем (заместителем) министра внутренних дел – бывший петроковский (в Польше) губернатор Ячевский, список сенаторов пополнили бывшие камергеры императорского двора князь Куракин и Шелашников.
Польза от такого подхода наиболее наглядно проявилась в деятельности правоохранительных органов. Статус и деятельность правоохранительных органов при Колчаке (как судебных, так и силовых), системы образования и отношения государства с церковью вообще представляют особый интерес, поэтому рассмотрим их отдельно. Колчаковское правительство обеспечило населению хоть какое-то (большего в условиях Гражданской войны ожидать было нельзя) подобие правопорядка. В противовес советской власти, уничтожившей независимость судов, была возрождена судебная система дореволюционной России, со времен реформы Александра II 1864 года являвшаяся одной из самых демократических в мире, основанная на независимости судей, гласности судопроизводства, равенстве всех перед законом, праве каждого на судебную защиту (адвоката) и институте присяжных. Был возрожден и возглавлявший ее Правительствующий Сенат, собравшийся в Омске в январе 1919 года в составе «временных присутствий» из имевшихся в наличии сенаторов до взятия Москвы[265]. Именно перед лицом Сената, после его торжественного открытия 29 января 1919 года, освященного омским архиепископом Сильвестром, принесли присягу на верность государству и законам сам Колчак и его министры[266]. Текст присяги Верховного правителя гласил: «Обещаюсь и клянусь перед Всемогущим Богом, Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом быть верным и неизменно преданным Российскому государству как своему Отечеству. Обещаюсь и клянусь служить ему по долгу Верховного правителя, не щадя жизни своей, не увлекаясь ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии государства Российского. Обещаюсь и клянусь воспринятую мною от Совета министров верховную власть осуществлять согласно с законами государства до установления образа правления, свободно выраженного волей народа. В заключение данной клятвы осеняю себя крестным знамением и целую слова и крест Спасителя моего. Аминь»[267]. Текст присяги членов правительства был сходным, лишь слова о власти Верховного правителя заменялись словами: «Обещаюсь и клянусь повиноваться Российскому правительству, возглавляемому Верховным правителем». Аналогичная присяга была установлена для членов земских управ на местах.
Более того, при Колчаке деятельность демократических судов присяжных впервые была распространена на Восточную Сибирь и Дальний Восток[268]. При этом, в соответствии с законом Временного правительства от 25 сентября 1917 года, для присяжных отменялся существовавший до революции имущественный ценз (сохранялся лишь ценз грамотности)[269]. Ранее как адвокатура, так и разделение суда и предварительного следствия распространялись только на суды общих инстанций (окружные суды и судебные палаты), не затрагивая низшие – мировые и волостные суды; теперь должность следователя вводилась и для мировых судов, а адвокаты допускались во все суды, включая волостные[270]. Кроме того, было отдельно разработано положение о судебном устройстве в «киргизских» (казахских) областях. Для них по российскому образцу создавались выборные волостные и уездные суды (аналогичные мировым судам в русских губерниях), а в окружных судах учреждались специальные «отделения по делам киргизов». Члены всех этих судов и присяжные, согласно положению, были казахами, казахским был и делопроизводственный язык (с переводом на русский для Сената)[271]. Также было издано Положение об улучшении по судебной части в Урянхайском крае (современная Тува), «в целях вызвать у жителей Урянхайского края, находящегося под протекторатом России и оспариваемого Китаем, прочные симпатии к Российскому государству»[272].
Особый порядок в чрезвычайных условиях Гражданской войны действовал лишь при расследовании дел, связанных с большевизмом. Подробнее мы рассмотрим его ниже в разделе, посвященном «белому террору».
Другое дело, что в условиях Гражданской войны восстановление судебной системы так и не было закончено. Особую роль, подобно всем остальным военным органам, играли военно-полевые суды, выносившие скорые смертные приговоры (к их числу обычно относят и военно-окружные суды в тылу, и собственно военно-полевые суды в прифронтовой полосе). К их ведению были отнесены все дела о тяжких государственных преступлениях. Был восстановлен и дореволюционный внесудебный институт административной ссылки по решению МВД[273].
Не надо забывать, что революция и Гражданская война расшатали все традиционные устои русской жизни, в том числе и основы законности и правопорядка. «Мы пережили ураган, – справедливо писала по этому поводу кадетская пресса, – который буквально разгромил те привычки населения, в коих держатся порядок и законность»[274]. А поскольку этот «ураган» к тому времени еще далеко не улегся, эти понятия становились весьма относительными.
В условиях диктатуры строгие кары полагались за посягательства на власть и жизнь Верховного правителя. В декабре 1918 года Совет министров ввел смертную казнь за покушение на его жизнь или на насильственный переворот (дополнение к статье 99 дореволюционного Уголовного уложения). За подготовку покушения на жизнь Верховного правителя грозила каторга (ст. 101), и даже за печатное или публичное оскорбление его личности – заключение в тюрьму (ст. 103). Умышленное неисполнение его указов и приказов также каралось каторжными работами (ст. 329)