Характерный штрих: при всем своем сложном отношении к монархии, именно Колчак организовал полноценное расследование дела о расправе большевиков с царской семьей, поручив его опытному следователю по особо важным делам Н.А. Соколову, которому предоставил самые широкие полномочия. Последний провел кропотливую работу и на основе раскопок, сбора и анализа документов, поиска и допросов свидетелей установил время, место и обстоятельства трагедии. Правда, останки убитых до отступления белых из Екатеринбурга в июле 1919 года найти не успели.
Большим делом стала реорганизация милиции под руководством директора Департамента милиции, а затем министра внутренних дел, видного кадетского лидера В.Н. Пепеляева (у Деникина аналогичную роль выполняла «государственная стража»; любопытно, что ни Колчак, ни Деникин не решились восстановить традиционное название «полиция», довольно-таки скомпрометированное в глазах широких масс народа при старом режиме). При этом о милиции, доставшейся по наследству от правительства А.Ф. Керенского и демократического Сибирского правительства, сам Пепеляев выражался так: «Революционная милиция представляет собой такую язву, от одного произнесения имени которой порядочные люди приходят в содрогание. Перед этой язвой поблекли и стали пустяками недостатки царской полиции»[276]. В пороках правоохранительной системы он винил не «старый режим», а революционное «безвременье». До прихода к власти Колчака в работе милиции царили произвол, коррупция и моральное разложение. В Семипалатинске дошло до того, что начальник милиции самовольно арестовал городского голову (!), мотивируя это «неисполнением приказа командира корпуса об очистке города»[277]. Нередко самоуправство милиции доходило до порки провинившихся граждан. Коррупции во многом способствовала низкая зарплата милиционеров.
Не боясь обвинений в «реакционности», Колчак и Пепеляев стали привлекать на службу в милицию старые полицейские кадры, как профессионалов своего дела, независимо от их политических убеждений[278] (напомним, что старые правоохранительные органы – полиция и жандармерия – были уничтожены еще Временным правительством). Среди них были и профессионалы сыскной полиции – по-нынешнему уголовного розыска. Начальники милиции Перми и Читы до революции были полицмейстерами. В 30 городах Сибири, Урала и Дальнего Востока были открыты учебные курсы и школы милиции.
В итоге, по воспоминаниям одного из министров, «в несколько месяцев милиция настолько укрепилась, что представляла из себя достаточно стойкую силу»[279]. Для нее была введена новая форма, был свой ОМОН (буквально) – пеший и конный[280]. В ее рядах проводилась чистка. В частности, за хищения бриллиантов был арестован начальник столичной омской милиции Суходольский; за пьянство и произвол предан суду начальник новониколаевской уездной милиции, за злоупотребления и махинации арестован начальник милиции Щегловска (ныне Кемерово)[281], арестован начальник тобольского ОМОНа. В порядке централизации управления, еще до колчаковского переворота (в октябре 1918 года) милиция была передана из ведения земств и городов в МВД[282]. Справедливости ради, однако, надо признать, что недостатки в работе милиции до конца так и не были изжиты: так, даже в сентябре 1919 года, как явствует из приказа по МВД № 934, на некоторых участках столичной омской милиции дежурные не могли назвать министру номер телефона ОМОНа[283]. В том же месяце в г. Камень Алтайской губернии польский военный суд расстрелял начальника милиции Ипатова по обвинению в содействии большевикам[284].
При этом полномочия милиции были достаточно широкими. Так, с февраля 1919 года милицейским чинам временно, в условиях войны, разрешалось задерживать подозреваемых в государственных преступлениях на срок до двух недель без санкции прокурора. Эти полномочия были даже шире действовавшего до революции знаменитого «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», которое периодически применялось лишь в областях, объявлявшихся в состоянии «усиленной и чрезвычайной охраны». Здесь же в условиях военного времени они распространялись на всю территорию, занятую белыми.
При режиме Колчака (единственном из всех белогвардейских режимов Гражданской войны) параллельно военной контрразведке была возрождена профессиональная политическая полиция – государственная охрана, положение о которой было разработано под руководством того же В.Н. Пепеляева и утверждено 17 июня 1919 года[285] (сам проект ее учреждения был выдвинут его предшественником на посту министра А.Н. Гаттенбергером и утвержден 7 марта 1919 года[286]). У Деникина функции общей и политической полиции совмещала государственная стража, что на практике показало свою неэффективность, поскольку работа секретных политических спецслужб отличается особой спецификой. По существу же, при Деникине функции спецслужбы, аналогичной советской ЧК, выполняла лишь военная контрразведка. Но и того хуже: во все эти «силовые» правоохранительные структуры Деникин принципиально не брал профессионалов «царского режима», а поскольку служба в них давала большие возможности, в результате их заполнили на Юге различные сомнительные личности, зачастую тыловые армейские офицеры, уклонявшиеся от фронта. Моральные и служебные качества этих органов при Деникине были крайне низкими, о чем он сам с горечью признавал в своих воспоминаниях, говоря, что многие из органов контрразведки, по сути, превратились в «очаги организованного грабежа»[287].
При Колчаке дело было поставлено иначе. Во-первых, как уже было сказано, наряду с военной контрразведкой была воссоздана профессиональная политическая полиция – государственная охрана. Во-вторых, в контрразведку и государственную охрану стали набирать профессионалов царской жандармерии. В составе Департамента милиции МВД (аналог дореволюционного Департамента полиции) был создан Особый отдел государственной охраны. Управляющим Особым отделом был назначен кадровый «царский» жандармский генерал-майор В.А. Бабушкин. Соответственно, центральное управление военной контрразведки, подчиненной Ставке Верховного главнокомандующего, возглавил «царский» жандармский полковник Н.П. Злобин. С учетом опыта противника – советских чекистов, колчаковское правительство намного расширило (по сравнению с дореволюционными) штаты политической полиции. До революции жандармские управления (с охранными отделениями при них) существовали только на уровне губерний (и отдельно – на железных дорогах), в связи с чем кадров для борьбы с революционным движением катастрофически не хватало, да и количество общей полиции на душу населения было в авторитарной Российской империи вдвое меньше, чем в демократической Франции. При Колчаке же создавались не только губернские и областные управления государственной охраны, но и уездные отделения и отдельные пункты в городах. Из 19 губернских и областных управлений государственной охраны при Колчаке в архиве сохранились послужные списки 11 начальников, из которых 8 были жандармскими офицерами с большим опытом службы в чинах от ротмистра до генерал-майора[288]. По сравнению с милицией, государственная охрана пользовалась высокими отзывами[289], хотя ее развертывание так и не было завершено в полном объеме, да и профессиональных кадров не хватало (на Юге у Деникина, напротив, они были в избытке, но он их не использовал).
Проведенные меры обеспечили высокую отдачу. В результате их ядро большевистского подполья в Омске и других крупных центрах Сибири и Урала было уничтожено в ходе блестящей спецоперации колчаковской контрразведки и государственной охраны в апреле 1919 года[290].
Активное привлечение А.В. Колчаком на службу профессионалов «царского режима» как в сфере гражданского управления, так и – в особенности – в правоохранительные органы, воссоздание профессиональной политической полиции выгодно отличают его как прагматика от А.И. Деникина, подверженного либеральным комплексам и боявшегося принимать на службу «царских» администраторов, полицейских и жандармов. Вообще, организации тыла Колчак уделял значительно больше внимания сравнительно с Деникиным, понимая, что от этого во многом зависит победа на фронте.
Политика диктатуры отражалась и в организации системы образования. Правительство А.В. Колчака восстановило местные попечительские органы государственного надзора за учебными заведениями (во главе с уполномоченными – аналог дореволюционных попечителей учебных округов), ранее упраздненные демократическим Сибирским правительством, что привело к развалу единой образовательной системы (правда, в вузах, с учетом принципа университетской автономии, полномочия этих органов ограничивались совещательным голосом)[291]. При этом традиционная выборность руководства вузов, по сути, уничтоженная большевиками и восстановленная сменившей их демократической властью в 1918 году, при Колчаке сохранилась. Министерство народного просвещения работало над проектом реформы среднего образования в направлении создания единой школы (в этом вопросе они не расходились с большевиками, упразднившими прежнее деление школ на гимназии, реальные училища и т. д. уже в 1918 году). Обсуждался вопрос о реформе орфографии (уже проведенной большевиками), но во избежание путаницы он был отложен до конца войны. В общем и целом, в этом вопросе белые, как и Временное правительство, придерживались позиции, сформулированной незадолго до революции Академией наук: она признала необходимость реформы орфографии, но рекомендовала переходить к ней постепенно.