щих политических условиях наша программа действий определяется одним словом – Колчак»[355]. И даже конференция партии энесов в Омске в январе 1919 года вынесла резолюцию о «всемерной поддержке» правительства Колчака, отмечая, что оно «стоит на уровне требований исторического момента, переживаемого Родиной»[356].
Среди видных общественных деятелей Сибири социалистического «происхождения», поддержавших тем не менее А.В. Колчака против большевиков, были лидер сибирской кооперации, старый народник А.В. Сазонов, первым бросивший крылатый клич «Да здравствует русский Вашингтон!» по адресу Колчака, и даже старый революционер-народоволец, отсидевший при монархии 14 лет в Шлиссельбургской крепости В.С. Панкратов (при Керенском охранявший Николая II и его семью в Тобольске) и другие. Оба названных деятеля были в числе лиц, подписавших обращение сибирской общественности к державам Антанты с призывом признать де-юре правительство Колчака в качестве всероссийского[357].
В целом же, несмотря на общее признание диктатуры, правые социалисты оставались при особом мнении и оставляли за собой право на критику правительства. Такие газеты, как омская «Заря» и ее преемница «Русь», харбинский «Вестник Азии», владивостокское «Эхо» и другие писали об «оторванности от широких общественных кругов», узости социальной опоры власти, основу которой составляли, по их мнению, буржуазия и кадетская партия, о «разладе администрации с органами местного самоуправления». Наибольшим нападкам с их стороны подвергались лидер правых кадетов, министр внутренних дел В.Н. Пепеляев и особенно стяжавший всеобщее озлобление министр финансов И.А. Михайлов. Между ними и кадетами не утихала острая полемика по вопросам государственного строительства. Особенно язвительной она была между ведущим органом кадетов «Сибирской речью» и рупором энесов и кооператоров газетой «Заря». «Сибирская речь» презрительно называла «Зарю» органом «обезьяньего народа бандерлогов», а «Заря», в свою очередь, иронически обещала подарить «Сибирской речи» на Рождество 1919 года «картонную царь-пушку с мешочком гороха для стрельбы по воробьям и меховые колпачки для ушей, чтобы не выглядывали».
Отношения основной массы социалистов к белым после переворота Колчака можно охарактеризовать как плохо скрытую враждебность. Прежде всего это наиболее крупные партии «демократического социализма» – эсеры и меньшевики. Но если меньшевики – последователи Ю.О. Мартова, будучи классическими социал-демократами и имея влияние в рабочих профсоюзах, при всем своем скрытом тяготении к солидарности с советской властью против белых, ограничивались в основном ролью пассивной оппозиции, иначе обстояло дело с эсерами. Будучи крупнейшей в России партией, набравшей 75 % на выборах в Учредительное собрание, популярной среди крестьян, социалисты-революционеры имели террористическое прошлое (как и их идейные предшественники – народовольцы) и были традиционно активны. В предыдущих главах отмечалось, что основная масса эсеров в этот период раскололась на две больших группы – откровенных сторонников временного союза с советской властью против «генеральской реакции» как более опасной, с их точки зрения, для судеб революции, во главе с признанным лидером партии В.М. Черновым и главой бывшего самарского Комуча В.К. Вольским, и поборников «третьего пути» под девизом «Ни Ленин, ни Колчак!», наиболее значительными представителями которых были эмигрировавшие к тому времени экс-глава Временного правительства А.Ф. Керенский и его близкий соратник, бывший глава омской Директории Н.Д. Авксентьев.
Но уже 20 июля 1919 года IX съезд партии эсеров принял окончательное решение о прекращении вооруженной борьбы с советской властью «перед лицом грозной опасности, грозящей всем завоеваниям революции… от рук Колчака, Деникина, Юденича и других представителей внутренней и внешней реакции»[358]. Аналогичную резолюцию об отказе от вооруженной борьбы с большевиками приняли еще раньше меньшевики на своем сибирском съезде 5 февраля 1919 года[359].
Щекотливость ситуации состояла в том, что эсеры (как и меньшевики), в отличие от преследуемых властью большевиков, на практике оставались полулегальной оппозиционной партией. Разумеется, открытые вооруженные выступления против правительства и публичные призывы к его свержению были запрещены, поэтому со времен подавления колчаковцами очагов сопротивления перевороту в Екатеринбурге и Уфе, описанных выше, и закрытия призывавших к свержению «узурпатора» газет эсеры на это и не шли (во всяком случае, вплоть до разгрома колчаковской армии красными, когда в условиях агонии режима они возобновили мятежи в тылу). Однако под прикрытием легальности они, занимая хорошие позиции в местных органах земского и городского самоуправления и в кооперативах (в Сибири была очень распространена кооперация), имели гораздо больше возможностей для антиправительственной деятельности. Это проявлялось и в форме газетной критики, и шедших вразрез с постановлениями правительства деклараций, находившихся под их влиянием земских собраний и управ, и городских дум и управ, и в форме скрытой антиправительственной агитации среди населения. Большевикам, находившимся в подполье, было гораздо труднее, поскольку сам факт обнаружения принадлежности человека к большевистской партии уже влек за собой немедленное предание суду. А факт антиправительственной агитации конкретного эсера, члена легальной партии, надо было еще доказать. Поэтому борьба с подрывной деятельностью эсеров представляла настоящую головную боль для белогвардейских спецслужб.
При этом отношения между основной массой социалистов и кадетами резко обострились после переворота, участие кадетов в котором и поддержка ими власти Колчака были слишком явными. Газета иркутских кооператоров «Наше дело» прямо указывала: «Не кто иной, как гг. Жардецкие, Пепеляевы, являются идейными вдохновителями гг. Красильниковых»[360]. Они обвиняли кадетов, как и само правительство А.В. Колчака, в деятельности, направленной на «реставрацию дореволюционных порядков». Даже бывший министр юстиции эсер С.С. Старынкевич уже после своего увольнения в отставку в мае 1919 года, выступая в Иркутске, заявил, что правительство «изолировало» себя от демократии[361].
Со своей стороны, белая и кадетская печать видела косвенную вину в организованном большевиками восстании 23 декабря 1918 года самих эсеров и меньшевиков, «развративших» невежественные массы обещаниями прав без каких бы то ни было обязанностей[362]. Подводя итоги деятельности эсеров в Сибири, кадеты аттестовали их как «милостью чехов получивших власть людей, имевших 2-летний стаж образования в уездном училище и 20-летний стаж каторги за грабежи»[363]. Замечательную оценку деятельности эсеров дал впоследствии (уже в эмиграции) бывший управляющий делами колчаковского Совета министров Г.К. Гинс: «Глубокое заблуждение оппозиции, считавшей, что она опирается на народ, забывшей, что она – тоже русская интеллигенция, с тем же великим грехом отчужденности от жизни и миропонимания народных масс, мешало ей понять, что судьба наша будет одинакова. Мы с ними были на одном тонущем корабле, но в ослеплении своем они думали, что потонем только мы»[364].
Особенно активизировалась антиправительственная фронда с лета 1919 года с началом военных неудач колчаковской армии. Финансовую подпитку ей обеспечивали учреждения сибирской кооперации, в которых эсеры имели сильное влияние. Кадеты не раз призывали правительство ужесточить меры против разлагающей тыл агитации эсеров. «Сибирская речь» писала: «Проказы обезьяньего народа – партии социалистов-революционеров – принимают характер, заставляющий подумать о дезинфекции»[365].
В отличие от деникинского Юга, не представляли заметной величины и не проявляли активности крайне правые группы открыто монархической ориентации (за исключением Забайкалья, где они вели себя несколько активнее под крылом атамана Г.М. Семёнова, но и тот, как уже отмечалось, в мае 1919 года окончательно подчинился Колчаку). В одном из секретных докладов управляющего Иркутской губернией П.Д. Яковлева министру внутренних дел констатировалось определенное разочарование ультраправых итогами колчаковского переворота, поскольку «те надежды, которые они возлагали на омское правительство, не сбылись». Автор доклада отмечал, что это направление «умирает»[366]. Сходно оценивал правые партии сенатор А. Новиков, писавший председателю Национального центра М.М. Фёдорову, что они «силой не являются»[367]. По поводу настроений этих кругов среди сибирских кадетов гуляло популярное ироническое стихотворение омского фельетониста, писавшего под псевдонимом «Конёк-Горбунок», под названием «Держиморда Патриотов»:
Идиот из идиотов,
Держиморда Патриотов,
Одержим гражданским рвеньем,
Всем готов намять бока,
Недоволен обращеньем
Адмирала Колчака.
И ворчит он зло и хмуро:
«Разве это диктатура?!
Из одиннадцати десять
Надо было бы повесить,
Остальным же – в морду, в зубы,
Чтобы помнили всегда,
А газеты, книги, клубы
Изничтожить навсегда!»