Еще советские исследователи подсчитали по обнаруженным в архивах агитационным брошюрам, выпущенным правительственными органами Колчака и Деникина, что их авторами были (в процентном соотношении): на территории Колчака: 65 % – кадеты, 30 % – бывшие октябристы, 5 % – бывшие черносотенцы; на территории Деникина: 56 % – кадеты, 31 % – бывшие октябристы, 8 % – бывшие черносотенцы[404]. Эти данные лишний раз подтверждают абсолютное преобладание кадетов в политических и пропагандистских структурах белогвардейских режимов, и прежде всего – режима А.В. Колчака, т. к. окружение А.И. Деникина было несколько правее. Под редакцией незаурядного публициста В.А. Жардецкого главный кадетский рупор в Сибири – омская газета «Сибирская речь» превратилась в настоящего трубадура режима А.В. Колчака и лично Верховного правителя. Схожими были и пропагандистские методы и приемы рупоров кадетской прессы при Колчаке и Деникине: статьи «Свободной речи» К.Н. Соколова и «Великой России» П.Б. Струве по тону и направлению не отличались от «Сибирской речи» В.А. Жардецкого и «Отечественных ведомостей» А.С. Белоруссова-Белецкого.
О попытках сделать пропаганду более доступной говорит инструкция Осведверха культурно-просветительным отделам при штабах армий, военных округов, корпусов, дивизий и полков: «Беседы и лекции должны быть по возможности не отвлеченными… должны носить характер непринужденный, естественный, без непонятных для аудитории иностранных слов, без длительных периодов с большим количеством придаточных предложений… Продолжительность лекции не должна превышать 45–50 минут, так как дольше внимание слушателей утомляется. Если тема лекции не укладывается в этот срок, то необходимо разбить ее на две части и между ними делать перерыв в 10–15 минут… Брошюры должны быть не больше половины печатного листа, написаны простым языком, не только без иностранных слов, но и без интеллигентских оборотов и выражений. Шрифт крупный… Воззвания следует различать двух сортов – «заборные» (напечатанные на одной стороне, наклеиваемые на видных местах) и «домашние», раздаваемые по рукам, печатаемые с двух сторон… Первые выпускаются для быстрого воздействия на толпу, рассчитанного на ее инстинкты, они должны быть зажигательными и могут быть ценны исключительно в минуты потрясений. Вторые имеют целью воздействовать более длительно и глубоко на чувства и рассудок отдельного индивида, что достигается при прочтении в интимной домашней обстановке, а не мимоходом на улице»[405].
Осенью 1919 года власти приступили к организации сети курсов военных информаторов, готовившие профессиональных агитаторов в войсках (первые такие курсы были открыты в Томске)[406]. Для фронтовиков устраивались выездные концерты артистов (прием, который впоследствии широко использовал И.В. Сталин в годы Великой Отечественной войны).
Но слишком поздно белые спохватились в этом вопросе, и изобретательности у них не хватало: как мы уже отмечали, в деле пропаганды они далеко отставали от своего врага. Не случайно даже умеренно либеральная «Сибирская жизнь» упрекала Колчака за то, что обращение к пропаганде запоздало[407]. Да и распространение агитационной литературы было организовано плохо: по информации начальника Осведверха Г.И. Клерже, она поступала на фронт лишь с «оказиями» или через специально командированных офицеров в штабы армий[408].
Понимая недостаточность пропаганды, белогвардейская пресса ставила задачи нравственно-политического воспитания масс. «Задача восстановления страны, – писал “Свободный край”, – не может быть достигнута при содействии обывателей, а нуждается в активной поддержке граждан. Перед властью, таким образом, встает живая задача, заключающаяся в перевоспитании масс»[409]. При этом газета подчеркивала, что эта задача невыполнима без устранения подрывающих авторитет власти злоупотреблений и коррупции.
Но времени на решение воспитательных задач в условиях Гражданской войны катастрофически не хватало…
В целом следует признать, что все усилия белых в этом направлении были мало профессиональны и явно недостаточны – по сравнению с красной пропагандой их можно назвать кустарными. Это и неудивительно: ведь большевики были исключительно опытными и превосходно подготовленными агитаторами и пропагандистами, в то время не знавшими себе равных в этом отношении. В итоге слабость пропаганды стала одной из основных причин поражения белых армий.
Глава 6Теория на практике: экономика, социальная и национальная политика
Быт и нравы тыла
Своеобразным колоритом отличались быт и нравы белого тыла. Стремясь придать своей временной столице внушительность и блеск, Колчак ввел в Омске обычай, аналогичный петербургскому: подобно тому, как там со времен Петра Великого и до наших дней ежедневно ровно в полдень с кронверка Петропавловской крепости стреляет пушка, он установил точно такой же порядок в своей сибирской столице.
Быт белого Омска и вправду отдаленно напоминал столичный город. По улицам разъезжало множество автомобилей, извозчиков-лихачей на рысаках. Бросалось в глаза обилие иностранных солдат, среди которых выделялись англичане своей бравой военной выправкой и канадцы в экзотических меховых халатах и остроконечных шапках. Даже в обстановке Гражданской войны в городе с избытком хватало продовольствия по низким ценам, обед в лучшем ресторане стоил не дороже 6–7 рублей.
И такая ситуация была не только в Омске. По воспоминаниям очевидцев, «зимой 1919 года Сибирь изобиловала мясом, маслом и чудным пшеничным хлебом»[410]. Все это резко контрастировало с полуголодным положением регионов, находившихся под властью большевиков.
Зрители старых советских фильмов о Гражданской войне задавались вопросами: почему же при «правильных» большевиках фильмы демонстрируют разруху и повальный дефицит товаров (списываемые на ту же войну), а при «вражеских» белых в тех же фильмах в городах работают магазины, рестораны и театры, и почему-то не видно нищих, несмотря на ту же войну? Что это, Антанта их «кормила»? Нет. Таким образом, даже советские фильмы невольно отражали абсурдное несоответствие пропаганды исторической реальности.
Разумеется, обстановка войны и разрухи накладывала неизбежный отпечаток и на Сибирь, и даже на белую столицу. За исключением продуктов, все остальные товары были непомерно дорогими. Из-за дефицита угля, керосина и электроэнергии бывали перебои с освещением. В городе не хватало домашней прислуги, водовозов. Водопровод исправно работал только в центре города, канализация была плохой. Наплыв военных и гражданских чиновников, а также беженцев увеличил численность населения города к лету 1919 года до 600 тыс. – в 5 раз по сравнению с дореволюционной. Из-за этого практически не было свободного жилья, комнаты сдавались по бешеным ценам. Даже правительственные учреждения были стеснены в помещениях, а многие служащие, не найдя квартир, жили прямо в своих канцеляриях, где деловые бумаги «живописно» перемежались с туалетными и постельными принадлежностями.
В наиболее тяжелом положении оказались беженцы. Многим из них приходилось жить за городом в землянках, в антисанитарных условиях, что способствовало распространению эпидемий (особенно тифа). Большую благотворительную помощь беженцам оказывал американский Красный Крест, безвозмездно снабжавший их бельем, одеждой, обувью и медикаментами.
Неизбежным в обстановке Гражданской войны был и рост преступности, бандитизма. Однажды в Чите был даже совершен налет на железной дороге на поезд самого министра путей сообщения Устругова (впрочем, удачно отбитый охраной).
Жизненный уровень населения Сибири и Урала был хотя и низким из-за войны, но в среднем значительно выше, чем в Советской России, где в обстановке «военного коммунизма» царили голод, всеобщий дефицит и полная хозяйственная разруха. Во всяком случае, продовольствия в «Колчакии» хватало с избытком. Что было общим в годы Гражданской войны, так это неумеренное пьянство, притом, что большевики продлили действие введенного с началом Первой мировой войны «сухого закона» (он действовал до 1924 года, и несмотря на это, процветало самогоноварение), а их противники, напротив, отменили его.
Другой вопрос, что при относительном – по сравнению с красными – материальном благополучии, моральный дух белого тыла оставлял желать много лучшего. В буржуазной и просто обывательской среде господствовал махровый эгоизм. Пресса негодовала по поводу ничтожно малых денежных пожертвований от имущих классов в помощь армии, в то время как в тылу шли «гомерические кутежи» и «просаживались» огромные суммы в ресторанах, казино и кабаре. Некоторые современники сравнивали нравы белого Омска с Римом эпохи упадка империи. Томская газета «Сибирская жизнь» в июле 1919 года писала, что имущие классы, призывая народ к патриотизму, прежде сами должны подавать им пример собственным поведением. «На фронте – жертвы, в тылу – вакханалия наживы», – писала омская «Наша заря»[411]. «Сибирская жизнь» с возмущением описывала случай, когда в Томске отобрали помещение у отдела внешкольного образования и воспитания солдат, в то время как в театрах по-прежнему шли пьесы водевильного содержания, а богачи разбрасывали актрисам баснословно дорогие подарки[412]. Газета с негодованием вопрошала: что нужнее в условиях войны – просвещение солдат или развлечение публики в тылу увеселительными пьесами?
Самые благородные идеи зачастую опошлялись до неузнаваемости. Омская «Заря» в статье «Пир во время чумы»