В конце концов, особое совещание экономистов и юристов при Министерстве продовольствия и снабжения в мае 1919 года пришло к выводу, что борьбу надо вести с причинами дороговизны, а не с ней самой. В материалах совещания говорилось: «Уголовный закон (здесь и далее выделено мной. – В. Х.) рассматривает спекуляцию как деятельность, направленную на получение чрезмерной прибыли, не оправдываемой условиями производства и сбыта. Но установить границу между чрезмерной и нечрезмерной прибылью, учесть все условия производства и сбыта представляется совершенно невозможным. Экономика трактует спекуляцию как торговое действие, которому присуща большая степень риска, больший азарт. При таком определении нельзя провести грань между спекулятивной и нормальной сделкой, так как каждая торговая операция заключает в себе элемент риска и азарта. С обывательской точки зрения, спекулянт – всякий, кто получает больший процент на капитал, чем это допустимо по его, обывателя, мнению». В итоге совещание пришло к выводу о необходимости прекращения всяких карательных мер и замене их борьбой за нормализацию транспорта, конкуренции и других условий торговли, которые должны привести к стабилизации цен[430].
Опыт истории (в том числе «перестройки» эпохи М.С. Горбачёва) показывает, что для создания ажиотажного спроса на товары в кризисной ситуации достаточно исчезнуть с прилавков хотя бы некоторым из них. В обществе сразу возникает нервозность, тревожное ожидание новых дефицитов. Этой психологической атмосферой пользуются хищники из среды торговцев и работников снабжения, припрятывая даже имеющиеся в достатке товары на складах с целью взвинчивания цен. Но карательные меры здесь, по существу, бессильны. Те же большевики применяли в годы революции самые суровые кары к «мешочникам», вплоть до расстрелов, – но к появлению на прилавках дефицитных товаров и сокращению инфляции они не привели. Однако стоило им в 1921 году ввести нэп с его свободной торговлей и свободными ценами, как все появилось словно по мановению волшебной палочки.
Серьезную борьбу вела колчаковская власть с коррупцией, ставшей подлинным бичом белого тыла. Само правительство, одержимое добрыми намерениями, в условиях войны и народной нужды стремилось всячески ограничить привилегии власть имущих. Например, на железных дорогах право пользования целыми поездами отводилось только нескольким должностным лицам: Верховному правителю, начальнику его штаба, премьер-министру и командующим армиями. Приказами военного командования запрещалось использование в личных целях служебных автомобилей. Но реально на местах процветали не только всевозможный произвол и самовольное присвоение различных привилегий (когда на тех же служебных авто катались в рестораны, причем не только с женами, но и с кокотками), а и прямое взяточничество и вымогательство. Особенно велики были злоупотребления на железных дорогах. Однажды бесследно исчез в дороге целый маршрутный поезд с хлебом[431]. Порой исчезали целые эшелоны с обмундированием для армии.
За взяточничество, хищения и вымогательства были расстреляны ряд интендантских чиновников, арестованы начальник Омской уголовной милиции Суходольский, двое уполномоченных Министерства продовольствия и снабжения, начальник Томской губернской тюрьмы, возбуждено следствие в отношении министра продовольствия и снабжения Зефирова и главного начальника военных сообщений генерала Касаткина. Известны и отдельные случаи борьбы с произволом на местах: так, широкую огласку в прессе получили предание суду офицера, самовольно расстрелявшего бывшего председателя ревтрибунала в Бийске, расстрел по приговору военного суда поручика карательного отряда Нелюбина, в пьяном виде расстрелявшего нескольких крестьян-подводчиков «за медленную езду», и т. д. К сожалению, в большинстве случаев подобные преступления оставались нераскрытыми либо доходили до суда крайне медленно, как, увы, и сегодня (в отличие от дел о большевиках и других врагах режима). Произвол на местах, коррупция, общее моральное разложение получили в тылу широкое распространение и не способствовали престижу белой власти.
Произвол властей на местах был в равной степени характерен для красных и для белых в годы Гражданской войны, и это было естественно – и советская, и белогвардейская власть находились еще в стадии становления. При Колчаке он особенно проявлялся в злоупотреблениях и неоправданной жестокости отдельных окраинных казачьих атаманов – Г.М. Семёнова в Забайкалье, Б.В. Анненкова в Семиречье, И.П. Калмыкова в Уссурийском крае.
В обстановке военной диктатуры военные власти зачастую не считались с гражданскими. Главный начальник Уральского края С. Постников писал в Совет министров о «расправах без суда, порке даже женщин, смерти арестованных якобы при побеге» и отмечал, что ему «неизвестно еще ни одного случая привлечения к ответственности военного, виновного в перечисленном»[432]. То же отмечал А.С. Белоруссов-Белецкий в цитированном письме М.М. Фёдорову 10 марта 1919 года: «Произвол глупый и грубый царит повсюду, особенно в глухой провинции, и озлобляет население»[433]. В сводке Особого отдела государственной охраны за апрель 1919 года сообщалось, что при подавлении Кустанайского восстания местные военные власти самовольно брали заложников[434]. Дошло до того, что в Канске атаман Красильников в апреле 1919 года публично повесил без суда городского голову Степанова[435]. Премьер-министр П.В. Вологодский писал в дневнике: «Общий голос – мы много обещали, а мало даем. Главное зло – произвол и насилие агентов нашей власти на местах… Крестьяне далеко не на стороне нашего правительства… Особого тяготения к советской власти нет, но хотят своей власти, крестьянской»[436].
По мере сил власть боролась с этими явлениями, что вызывало живой отклик среди населения. В архиве сохранилось письмо крестьян села Ново-Петропавловского Атбасарского уезда Акмолинской области от 14 мая 1919 года командиру колчаковских соединенных казачьих отрядов, подавлявших большевистское восстание, полковнику Катанаеву (активному участнику колчаковского переворота), в котором говорилось: «10-го мая через наше селение проехал отряд казаков, вслед появились к нам киргизы, начали нас грабить на поле пашни, много забрали у нас рабочих лошадей, сбруи и семян… Мы вынуждены были пожаловаться начальнику отряда, который обратил особое внимание. Тут же были созваны киргизы, и виновники из них 5 человек лично при нас расстреляны, и все насилия и грабежи прекратились, за что господину начальнику отряда от имени общества приносим экстренную благодарность и всему храброму казачьему войску; мы ранее не верили и верить не будем солдатам-дезертирам и агитаторам-большевикам, которые не подчиняются обществу и никаким властям, вышли из воли своих родителей (выделено мной. – В. Х.)… Также от имени общества ручаемся, что все дезертиры и замеченные лица будут нами представлены, и в том подписуемся»[437]. А в селе Богородском Амурской области сход крестьян, озлобленных бесчинствами и грабежами партизан, вынес 30 марта 1919 года «приговор», гласивший: «1) Настоящим объявляем, что мы признаем только Всероссийское правительство, находящееся в городе Омске. 2) Обязуемся поддерживать всеми силами и всеми мерами указанное правительство. 3) Обязуемся не допускать в свою деревню красноармейцев и их агитаторов. 4) Обязуемся всех хулиганов – красноармейцев, появляющихся в нашей деревне, обезоруживать и представлять в город к надлежащей власти, а в случае нашего бессилия доносить властям в срочном порядке»[438].
Приказ А.В. Колчака по армии от 6 мая 1919 года призывал офицеров и солдат «вселить в население уверенность, что она (армия. – В. Х.) создает порядок, а не нарушает его…, чтобы личность каждого и его имущество были неприкосновенны, чтобы каждый мог спокойно работать и пользоваться плодами своего труда»[439]. Комментируя этот приказ, «Отечественные ведомости» указывали, что крайне важно обеспечить практическое проведение его в жизнь, чтобы он стал для войск «памяткой», а любые отклонения рассматривались «как прямое вредительство и измена»[440]. В дополнение к этому, приказ начальника штаба Верховного главнокомандующего от того же числа обязывал «строжайше запретить бесплатное пользование чем бы то ни было от населения»[441]. Был разработан законопроект об ограничении права производить реквизиции только в крайних случаях через Министерство продовольствия и снабжения с обязательным утверждением Советом министров, хотя в «исключительных случаях» военного времени такое право давалось также военным властям через реквизиционные и оценочные комиссии, которые должны были выплачивать населению компенсацию за реквизированное[442]. В обычных же случаях правительство рекомендовало уполномоченным по снабжению армии приобретать продовольствие у населения путем свободной торговли.
Но на практике это не всегда исполнялось. Незаконные реквизиции, произвол и злоупотребления оставались распространенным явлением. По этим и другим причинам нарастало недовольство широких слоев населения. Нередко оно выливалось в открытые выступления против власти – как, например, шахтерские волнения в Кузбассе и Черемховских копях под Иркутском.
Примечательно, что поборы на армию с населения и произвол являлись главными причинами недовольства широких масс как на белой, так и на красной территории, поскольку злоупотребляли этим и те, и другие. Прямо по легендарному фильму «Чапаев»: «Белые пришли – грабят, красные пришли – грабят». В результате крестьянские волнения вспыхивали в тылу у тех и у других.