[550]. В свою очередь, один из идеологов белой России П.Б. Струве подчеркнул, что «борьба с большевизмом не может вестись за счет силы и единства России»[551].
Эти слова стали политическим кредо патриотической части русской эмиграции на долгие годы. Его она придерживалась и в годы Второй мировой войны, став в оппозицию Гитлеру и в ряды Сопротивления, в противоположность тем эмигрантам, которые были готовы сотрудничать «хоть с чертом, но против большевиков». К чести русской интеллигенции и русской эмиграции, последних оказалось меньшинство.
Более того, в своей пропаганде белогвардейцы часто делали упор на то, что актив большевистской партии и Красной армии состоит из «международного сброда авантюристов», чуждых русским людям. В одном из приказов Колчак называл Красную армию «кровавой армией германо-большевиков, с основой и примесью немцев, мадьяр, латышей, эстонцев, финнов и китайцев». В этом была доля правды: активную роль в Красной армии играли латышская дивизия, «интернациональные батальоны» венгров или мадьяр (из военнопленных австрийской армии), китайцев и корейцев (последние отличались особой жестокостью). На Восточном фронте их численность в красных войсках одно время доходила до 30 %. А всего, по подсчетам исследователей, из 2 млн иностранных военнопленных в Гражданской войне в России приняли участие 700 тыс. чел.[552]
Нередко в обстановке Гражданской войны в России враждебные друг другу народы сводили счеты между собой. Так, один из предводителей венгерских коммунистов, бывший лейтенант австрийской армии К. Лигети в одном из выступлений прямо заявил, что «на полях Сибири решается исторический чешско-мадьярский спор»[553].
В общем русле национального вопроса выделялся еврейский вопрос. Вопреки распространенному (особенно на Западе) мнению об «антисемитизме» белых, А.В. Колчак считал, что еврейство в своей массе «буржуазнее и консервативнее» русского населения, и если оно должно нести ответственность за Троцкого, Свердлова и Йоффе, то в той же мере, как русские – за Ленина, Крыленко и Луначарского[554]. И это несмотря на то, что сохранились сведения о том, что он без симпатий относился к евреям (об этом вспоминали и его министр Г.К. Гинс, и встречавшийся с ним в 1917 году Г.В. Плеханов[555]). Но при этом адмирал был достаточно разумным и широко мыслящим человеком, чтобы понимать бесперспективность антисемитской политики. Колчак отменил изданный начальником гарнизона Кустаная 25 февраля 1919 года приказ о выселении из города всех евреев[556]. После этого Омское отделение Национального совета евреев Урала и Сибири подало премьеру П.В. Вологодскому пространную «Записку о тревожном положении евреев в прифронтовой полосе»[557], где, сетуя на предвзятое отношение к евреям, отмечалось, что большевиками являются в основном «отбросы еврейского народа», и приводились противоположные примеры евреев, расстрелянных большевиками, отмечались факты участия евреев в покушении на Ленина и убийстве Урицкого, реквизиции большевиками имущества состоятельных евреев и т. д. В заключение авторы записки просили принять меры для прекращения антисемитской пропаганды в войсках. На полях записки стоит приписка Вологодского от 14 марта 1919 года: «Доложено. Такая же записка оказалась поданной Верх[овному] Пр[ави]-телю, который приказал по войскам прекратить юдофобскую агитацию»[558]. После этого были уволены два редактора газеты «Русская армия» и несколько сотрудников Осведверха, допустившие антисемитские выпады.
Проблема в том, что евреи были единственным народом в Российской империи, подвергавшимся до революции прямой национальной дискриминации, правда, не по принципу крови (как в нацистской Германии), а по признаку веры. Для евреев иудейского вероисповедания до революции существовали «черта оседлости», процентная норма при поступлении в вузы и гимназии, запрет состоять на госслужбе и другие ограничения; евреи-«выкресты» (перешедшие в православие ради карьеры, как дед по матери В.И. Ленина Израиль Бланк), становившиеся изгоями в еврейской среде, приобретали все права. Памятны были и еврейские погромы, возродившиеся в годы Гражданской войны. Не случайно среди евреев было много активистов революционного движения и, в частности, высокий процент членов большевистского руководства, что, в свою очередь, провоцировало среди белых ненависть к «жидовским комиссарам».
Между тем, евреи-большевики редко поддерживали связь не только с мировой еврейской диаспорой, но и с собственной, считая себя интернационалистами. Но сам факт их активности провоцировал население на антисемитские настроения, хотя большинство евреев даже на выборах в Учредительное собрание голосовало против большевиков за демократические партии (да и какой нормальный еврей будет ратовать за уничтожение частной собственности?). По этому поводу главный раввин Москвы Яков Мазех остроумно заметил, что «троцкие делают революцию, а бронштейны платят по счетам»[559].
Многие еврейские общины, страхуясь от погромов, изъявляли готовность к сотрудничеству и вносили пожертвования на военные нужды. В компенсацию за это они просили оградить их от притеснений. Верховный правитель не раз изъявлял в печати благодарность им за денежные взносы на армию, а в выступлениях перед еврейскими общинами Омска и Уфы высказался «против национальной травли» и выразил уверенность, что «с общим успокоением страны исчезнет и острота национального вопроса» (вместе с тем, он возражал против отдельного национального еврейского представительства на Государственном земском совещании). В беседе с представителем Американского еврейского комитета доктором Розенблатом А.В. Колчак также подчеркнул, что «не допустит розни и расовой вражды по отношению к евреям»[560]. В мае 1919 года открылись еврейские учительские курсы в Томске[561].
В целом можно согласиться с мнением специалистов, что «колчаковская администрация… признавала гражданское равенство евреев и не препятствовала их самоорганизации»[562]. И даже на Юге России, где евреев было гораздо больше, чем в Сибири, и еврейские погромы не являлись редкостью, по данным исследователей, 45 % погромов было совершено украинскими националистами (петлюровцами), 30 % – различными анархистскими «батьками» и атаманами, всего 17 % – белыми войсками Деникина и 8 % (что вообще любопытно) – красноармейцами[563]. Это к вопросу о «белом Холокосте», миф о котором поддерживает даже англоязычная Википедия.
Белый «террор»: «а был ли мальчик?»
Советская (да и современная прокоммунистическая) пропаганда много места уделяла белому террору. Одним из наиболее обсуждаемых по теме Гражданской войны является вопрос о соотношении красного и белого террора. Излюбленная версия советской пропаганды с давних пор гласит, что красный террор был лишь «ответом на белый террор», поскольку белые якобы развязали Гражданскую войну. На самом деле, мы уже видели, что привело к Гражданской войне. Странно было бы предполагать, что такие меры советского правительства, как лишение собственности имущих классов (вплоть до выселения из домов), их правовая дискриминация, грубый произвол, ограбление крестьян продотрядами и комбедами, преследования оппозиции и церкви и навязывание обществу своей идеологии, вплоть до разгона всенародно избранного Учредительного собрания и запрета забастовок, ломка всех национально-государственных устоев и обычаев, вкупе с позорным и кабальным Брестским миром, не приведут к массовому вооруженному сопротивлению (тем более, что после Первой мировой войны оружие на руках у населения было), ибо любое сопротивление мирным путем подавлялось. Обо всем этом немало говорилось в предыдущих главах. Сам В.И. Ленин прекрасно понимал это и еще в 1915 году выдвинул знаменитый лозунг «превращения войны империалистической в войну гражданскую», т. е. предвидел возможность Гражданской войны и, как подобает революционеру, не боялся ее.
Таким образом, правильнее говорить о том, что Гражданская война была спровоцирована действиями большевиков, а уже в ходе войны взаимная эскалация насилия вызвала к жизни как красный, так и белый террор. Но насколько их можно сравнивать? Обратимся к фактам.
Репрессивное законодательство Колчака – как и все остальное законодательство его правительства – опиралось на аналогичное законодательство дореволюционной России, начиная с «Положения об усиленной и чрезвычайной охране» 1881 года. Практически все чрезвычайные меры против повстанцев и партизан, санкционированные А.В. Колчаком и его правительством в чрезвычайной обстановке бунтов, повторяли аналогичные меры правительства П.А. Столыпина (с карательными отрядами, военно-полевыми судами и проч.) против революционеров в 1906–1907 годов. Соответственно, повстанцы и партизаны рассматривались не как «комбатанты» неприятельской державы в соответствии с правилами Гаагской конвенции (которых, например, запрещалось заставлять воевать против своего отечества), с соответствующими правами при взятии в плен и т. д., а как бунтовщики и преступники. Аналогично относились к своим противникам и красные.
Теперь о самом «белом терроре». Как уже говорилось, при Колчаке существовал особый порядок при расследовании дел, связанных с большевизмом. Для них в каждом судебном округе назначался особоуполномоченный МВД, с последующим направлением дел в окружную следственную комиссию при окружном суде; председатель каждой такой комиссии назначался МВД, а члены – 3 от Министерства юстиции и 1 офицер по назначению начальника гарнизона