масштабы были разными.
Важно другое: если белогвардейские власти в лице их высших руководителей все-таки старались ввести репрессии в какие-то рамки законности и пресекать злоупотребления, то советская власть своими актами всячески поощряла, выражаясь словами В.И. Ленина, «энергию и массовидность террора». И в этом принципиальная разница между красным и белым террором.
Глава 7Колчак и Антанта
Общие принципы внешней политики
Внешняя политика белых строилась на союзе с державами Антанты, что прямо вытекало из непризнания заключенного большевиками сепаратного мира с Германией. Таким образом, и в этом А.В. Колчак и другие белые вожди следовали традиции, сложившейся в ходе Первой мировой войны. Соблюдая принцип правопреемственности от дореволюционного Российского государства, правительство Колчака приняло на себя не только внутренние, но и внешние его обязательства, в частности, внешние долги Российской империи и Временного правительства специальной декларацией от 21 ноября 1918 года[597]97 (к концу 1917 года внешний долг России превышал 12 млрд рублей).
В глазах белых большевики были к тому же еще и «немецкими наймитами». Не случайно в их стане так велика была ненависть к немцам. Даже в канун 1919 года, когда Германия была уже повержена, «Сибирская речь» в своем новогоднем обращении во всеуслышание и без околичностей посылала «новогоднее проклятие Германии и всему германскому народу – народу отравителю»[598]. Хотя, разумеется, считать немцев главными виновниками Октября так же наивно, как распространенное ныне мнение об определяющей вине американцев и «происков ЦРУ» в крушении советской власти и распаде СССР в 1991 году.
Декларация Российского правительства о принятии на себя денежных обязательств Российского государства
21 ноября 1918
[ГА РФ. Ф. Р-176. Оп. 4. Д. 7. Л. 1–1 об.]
Советская пропаганда представляла белых как ставленников «мирового капитала», и в частности А.В. Колчака – как ставленника англичан. Ее современные последователи пошли дальше и дошли до сочинения небылиц о том, будто адмирал еще в годы Первой мировой войны был «завербован британской разведкой», не приведя при этом ни одного существующего документа в подтверждение. Единственное зерно правды в этом мутном потоке лжи и клеветы – тот факт, что Колчак, узнав по пути из командировки в США об Октябрьском перевороте и сепаратных мирных переговорах большевиков с немцами и не желая признавать новой власти, которую считал преступной, и позорного мира, официально поступил в начале 1918 года на британскую службу ради продолжения войны с Германией (при том, что Великобритания была союзницей России). Этот сюжет мы рассматривали в предыдущих главах. И, как уже говорилось, фактически «британская служба» Колчака закончилась, так и не начавшись, в марте 1918 года, когда он, не успев добраться до места этой службы на Месопотамском фронте, получил известие о том, что нужда в его услугах отпала и что по настойчивым просьбам русских антибольшевистских кругов ему предлагается вернуться на Дальний Восток. Повторимся: все сплетни о том, будто адмирал «принял присягу британской короне» и затем «прибыл в Россию как британский военнослужащий», являются абсолютным вымыслом, не подтвержденным ни одним документом, а главное – полностью опровергаются всеми его действиями на посту Верховного правителя. Выше мы писали и о том, что к самому перевороту, который привел Колчака к власти, британская военная миссия не имела никакого отношения, вопреки измышлениям советской пропаганды, не нашедшей для этого никаких подтверждений, кроме «предположения» французского генерала М. Жанена. И приводили документы о том, что для Англии (как и для остальных держав Антанты), готовившейся официально признать Директорию, переворот Колчака стал полной неожиданностью.
Добиваясь международного признания от союзников и практической помощи от них, правительство Колчака, в полной солидарности с А.И. Деникиным и другими региональными лидерами Белого движения, при этом твердо отстаивало принцип единства и неделимости России в границах 1914 года (за исключением Польши), подробно рассмотренный в предыдущей главе. Во многом это определило сложность отношений Верховного правителя (как и всего Белого движения) с союзниками. Как уже говорилось, державы Запада хотя и относились к большевикам враждебно, как к носителям агрессивной идеологии «мировой революции» и «изменникам», заключившим от имени России сепаратный мир с Германией – что выразилось в разрыве ими дипломатических и торговых отношений с Советской Россией после Брестского мира, – но и отношение их к Белому движению было весьма неоднозначным. И прежде всего потому, что после победы над Германией в Первой мировой войне, по времени практически совпавшей с переворотом Колчака и последовавшей консолидацией Белого движения вокруг адмирала, возрожденная сильная Россия была никому не нужна. Пока шла война, державы Антанты еще были как-то заинтересованы в восстановлении Восточного фронта против Германии с помощью чехов и русских антибольшевистских сил (в случае свержения ими большевиков), но когда война закончилась, такая потребность отпала. Плоды общей победы были поделены союзниками без России, и они совсем не были заинтересованы в появлении нового сильного игрока на мировой арене – а ведь именно на эту роль претендовали белые, провозгласив своим лозунгом возрождение «единой и неделимой России».
Миф об «интервенции» и другие проблемы с союзниками
При этом единой позиции Запада по русскому вопросу в те годы вообще не существовало, и это признают практически все западные историки. Общим тоном русской белогвардейской прессы было недовольство по поводу отсутствия военной помощи от союзников. Сама «интервенция» стран Антанты на отдельных окраинах России, о которой столько лет трубил советский агитпроп, началась еще весной и летом 1918 года с целью не дать в руки большевиков военные запасы, скопившиеся в таких портах, как Архангельск, Мурманск, Владивосток, в результате их же поставок еще царскому правительству – чтобы от большевиков эти запасы, в свою очередь, не попали в руки немцев.
По окончании войны и этот фактор, и перспектива возрождения Восточного фронта против Германии отпали. Что делать с этими солдатами дальше, никто не знал. Союзники стали терять интерес к России.
К тому же ведущие державы – Англия и Франция были сами истощены четырехлетней мировой войной, находились в финансово-экономическом кризисе и поэтому совсем не были настроены ввязываться в русскую «кашу» военными силами. «Интервенция» великих держав не затронула коренные, внутренние области России и практически не сопровождалась вооруженными столкновениями. Ни одна из них не находилась в состоянии войны с Советской Россией. За исключением Крайнего Севера, где англичане оказывали локальную помощь в боевых действиях третьестепенной белой Северной армии генерала Е.К. Миллера, на остальных фронтах все подразделения союзников (насчитывавшие в начале 1919 года около 110 тыс. без чехов и 160 тыс. – вместе с чехами) стояли, как правило, в глубоком тылу. Сами чехи, как уже говорилось, прекратили участие в боевых действиях по окончании мировой войны, когда в результате распада Австро-Венгерской империи образовалась независимая Чехословацкая республика, после чего всякий смысл участия чехов в русской смуте (раньше видевшийся им и державам Антанты в перспективе восстановления Восточного фронта против Германии и ее союзников) для чехов исчез. И только большими усилиями эмиссаров Антанты удалось уговорить их остаться на время в Сибири для охраны Транссибирской железной дороги на участке от Новониколаевска (ныне Новосибирск) до Иркутска, пока у союзников не было возможности вывезти чехов на родину. Сами чехи рвались домой, среди них была популярной карикатура: поросший мхом и грибами старик в форме чешского легионера безнадежно дожидается на берегу Тихого океана парохода союзников, под картинкой была надпись: «1989 год».
Да и поведение союзных войск было далеко не однозначным. На Дальнем Востоке широкую известность получили заигрывания командовавшего американскими войсками генерала В. Гревса с большевиками на Сучанском руднике, а затем отказавшегося передать армии Колчака полученные для нее из США винтовки[599]. Некоторые американские военные прямо выражали опасения в случае перспективы победы белых[600]. Контрразведка доносила и о деятельности на Дальнем Востоке американского «Христианского союза молодых людей» по пропаганде среди населения демократических и социалистических идей. В архиве сохранилась резолюция Колчака: «Необходимо принять меры для воспрепятствования этой разлагающей работе»[601].
Между прочим, в одном из докладов контрразведки о политике союзных правительств отмечалось, что после русской революции и вступления в Первую мировую войну США первыми провозгласили одной из целей войны самоопределение народов через Лигу Наций. Свежие, не обескровленные (и почти не имевшие колоний) США сразу стали диктовать свои условия. Тяготы войны, вкупе с русской революцией, вызвали рост влияния социалистов в Европе. В заключение делался вывод, что настоящим победителем в войне, несмотря на минимальное участие в ней и минимальные жертвы, являются Соединённые Штаты[602].
Да и те тыловые военные формирования союзных держав, значение которых так раздувала советская пропаганда, были в разы меньше по численности русских белых армий, к весне 1919 года достигавших общей численности свыше 500 тыс. солдат, казаков и офицеров. Само по себе присутствие войск держав Антанты на окраинах России было настолько непопулярно в их странах, что уже в апреле 1919 года покинули ее территорию и эвакуировались на родину французы (из Одессы и Крыма), в сентябре – англичане (с Севера), в начале 1920 года – американцы и за ними чехи (с Дальнего Востока), и лишь японцы, занимавшие выжидательную позицию, о