[646].) Подхватывая его мысль, белогвардейская пресса писала: «Помощь будет не так велика, как мы ждали. Но тем меньше придется за нее платить… Даром нам никто ничего не сделает, как не сделает и в счет наших прежних заслуг». «Пока Россия будет слаба и беспомощна, никакие напоминания бывшим друзьям об их моральных обязательствах ее не спасут. Больше того, всякое лишнее напоминание будет принято, как подчеркивание нашего бессилия»[647] (золотые слова! Почаще бы их вспоминать тем, кто в трудные времена склонен уповать на бескорыстную помощь Запада). Чем дальше, тем больше становилось ясно, что надеяться на союзников можно лишь «постольку, поскольку», а в основном, выражаясь каламбуром Ильфа и Петрова, «спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
И, хотя в условиях зависимости от поставок союзников Колчак был вынужден порой считаться с их позицией, диктовавшейся собственными выгодами этих держав, он никогда не переходил грань и (вопреки утверждениям советской пропаганды, изображавшей белых «ставленниками международного империализма») твердо отстаивал национальные интересы России, как он их понимал, не допуская вмешательства союзников в свои внутренние дела. Об этом говорит целый ряд фактов. Так, в ответ на врученный ему в декабре 1918 года мандат французского генерала М. Жанена, уполномоченного Антантой командовать всеми войсками в Сибири, в том числе русскими, Верховный правитель заявил, что скорее вообще откажется от иностранной помощи, чем согласится на это (до этого высадившийся во Владивостоке Жанен в интервью местной прессе самоуверенно заявил, что «в течение ближайших 15 дней вся Советская Россия будет окружена со всех сторон и будет вынуждена капитулировать»). В итоге Жанен в соответствии с приказом Колчака от 19 января 1919 года получил командование только над союзными войсками[648], то есть чехами, а также прибывшими позднее небольшими отрядами сербов, итальянцев, румын и поляков (японцы и американцы ему не подчинялись). Именно тогда у амбициозного Жанена возникло чувство уязвленного самолюбия и неприязни к Колчаку, которое, возможно, сыграло впоследствии не последнюю роль в предательстве им адмирала. В последующих донесениях своему правительству он (в отличие от своего британского коллеги генерала Нокса) не упускал случая «уколоть» его. Так, после одной из официальных телеграмм Колчака министру иностранных дел Франции, содержавшей дежурные, дипломатично шаблонные заверения в уважении принципов демократии, Жанен не удержался и шифром отправил в Париж язвительный комментарий: «В телеграмме выражены те мысли, которыми, по нашему мнению, здешнее правительство должно было бы руководствоваться. Было бы счастьем, если бы оно их действительно разделяло. К сожалению, этого нет»[649].
Любопытный факт: в состав французской миссии при Колчаке входил… родной брат известного большевистского деятеля, председателя ВЦИК Якова Свердлова, приемный сын Максима Горького Зиновий Пешков. Пути двух братьев давно уже разошлись. Зиновий был далек от революционного движения, порвал с родной еврейской средой, еще до Первой мировой войны уехал во Францию и принял ее гражданство, позднее вступил во французскую армию и впоследствии дослужился в ней до «полного» генерала. Так причудливо расходятся людские судьбы…
В дальнейшем адмирал отказался передать под охрану союзников золотой запас. По воспоминаниям Г.К. Гинса, при этом он прямо и резко заявил: «Лучше пусть это золото достанется большевикам, чем будет увезено из России»[650].
И еще яркий пример. После информации о подготовке восстания во Владивостоке в сентябре 1919 года командующий военным округом генерал С.Н. Розанов ввел в город дополнительные войска, в том числе на территорию, занятую японцами и американцами. «Союзное» командование в ответ потребовало полного вывода русских войск из Владивостока, угрожая силой. Реакция Колчака была предельно жесткой. В приказе Розанову от 29 сентября 1919 года он писал: «Повелеваю Вам оставить русские войска во Владивостоке… Сообщите союзному командованию, что Владивосток есть русская крепость, в которой русские войска подчинены мне и ничьих распоряжений, кроме моих и уполномоченных мною лиц, не исполняют. Повелеваю Вам оградить от всяких посягательств суверенные права России на территории крепости Владивосток, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем… Адмирал Колчак»[651].
Содержание и тон данного документа не оставляют камня на камне от инсинуаций старых и новых просоветских пропагандистов о «марионетке иностранного капитала». Благодаря проявлению твердости Колчак достиг результата: «союзники» стушевались. Как сообщал генерал Розанов, виновник инцидента, «начштаба американских войск левый социалист полковник Робинсон… уволен [в] отставку и отозван [в] Америку»[652]. Отпор бесцеремонным союзникам произвел огромный общественный резонанс. В том же Владивостоке в сентябре 1919 года полковник Шарапов застрелил американского солдата, в пьяном виде оскорбившего и ударившего его. Несмотря на протесты американцев, колчаковский военный суд оправдал полковника[653].
Независимая позиция адмирала в ряде вопросов даже осложняла отношения с союзниками. Как вспоминали его сотрудники, Колчак, «мало эластичный и слишком твердо державшийся идеи великодержавной России, в сношениях с иностранцами шел неизменно по линии наибольшего сопротивления»[654].
На фоне военных побед Колчака весной 1919 года в правящих кругах Запада внешне наметилась склонность к признанию его правительства в качестве всероссийского. В мае – июне такие призывы зазвучали на страницах британской «Таймс», французских «Фигаро» и «Матэн», «Пти Паризьен» и «Виктуар», «Эко де Пари», «Деба» и «Коз коммюн», американской «Нью-Йорк таймс», японской «Ямато», в выступлениях политиков (в США такое предложение внес сенатор Кинг). Этому способствовало и официальное подчинение А.В. Колчаку лидеров других «белых» регионов России – А.И. Деникина, Н.Н. Юденича и Е.К. Миллера (о котором говорилось в предыдущих главах), означавшее формальную консолидацию всего Белого движения вокруг него.
Сказывалась и благоприятная в целом информация о деятельности Колчака, поступавшая к союзным правительствам от их военных и дипломатических представителей. «Недавние победы на Уральском фронте, – писала в июне 1919 года японская газета “Владиво-Ниппо”, издававшаяся во Владивостоке, – способствовали росту его популярности, и благодаря этому он пользуется доверием не только со стороны членов правительства, но и со стороны торгово-промышленников»[655].
Нота Российского правительства адмирала А.В. Колчака союзным представителям против вмешательства союзного командования во внутренние дела России
29 сентября 1919
[ГА РФ. Ф. Р-1383. Оп. 1. Д. 2. Л. 57–57 об.]
В июне 1919 года популярная парижская газета «Фигаро» публикует на своих страницах большую хвалебную биографию Колчака. Министр иностранных дел Франции C. Пишон на заседании палаты депутатов 27 июня аттестовал его как «солдата и хорошего патриота». А лидер кадетов Павел Милюков, обращаясь к союзникам, назвал правительство Колчака «единственным прочным правительством России». Влиятельная парижская газета «Матэн» писала: «Омское правительство стало моральной силой, которой подчинились в России все, ведущие борьбу с большевизмом»[656]. А американский консул в Омске Дж. Эмбри в интервью «Нью-Йорк таймс» в июле 1919 года даже назвал Колчака «величайшим человеком, которого выдвинула революция»[657] (хотя в общем-то американцы не «баловали» адмирала, а их военный представитель генерал В. Гревс относился к его режиму откровенно негативно). Многие сравнивали его с Наполеоном, который «усмирит и обуздает» революцию, сохранив все лучшее из ее завоеваний.
Парижская газета «Тан» предлагала признать колчаковское правительство без проволочек, чтобы не портить отношений с «будущей Россией», – ведь падение советской власти казалось уже близким; иначе, предупреждала газета, будущая Россия может опасно сблизиться с Германией[658], чего французы определенно боялись.
В это время польская газета «Курьер Поранны» отмечала: «Колчак так же теперь в моде на Западе, как некогда царь»[659]. В ответной телеграмме А.В. Колчаку на его поздравление с заключением мира с Германией в июне 1919 года премьер-министр Франции Жорж Клемансо писал: «Я горячо желаю, чтобы под Вашим благородным водительством защитники свободы и национального бытия России вышли в свою очередь победителями из той борьбы, которую они ведут. Союзники твердо надеются, что Россия скоро снова займет свое место в ряду великих демократических наций»[660].
На этом фоне многие русские либеральные политики, «воспрянув духом», поторопились с чересчур оптимистическими прогнозами. Екатеринбургские «Отечественные ведомости» уже писали о том, что «молодая государственная власть наша входит как свой, как равноправный и признанный член единой семьи, в круг народов великой государственной культуры», более того – «в круг государств наибольшего фактического могущества»[661].
Более трезвые политики, и, в частности, сам Колчак, понимали, что до этого еще далеко. Они задавались вопросами: слова – словами, а как насчет увеличения реальной помощи союзников, по-прежнему недостаточной? и не потребуют ли они в обмен на это признать «самоопределение» национальных окраин России, шедшее вразрез с ее геополитическими интересами и прямо противоречившее лозунгам белых? и когда стали известны условия, на которых Запад готов признать правительство Колчака, некоторые белые газеты («Уссурийский край», «Дальневосточное обозрение») задались вопросом: что же это за признание на каких-то условиях, как не попытка давления извне, навязывания своей позиции?