[732]. В другом письме от 16 сентября читаем: «Все пройдет, и проклятое пятно большевизма будет стерто как грязь с лица русской земли – я все-таки положил хорошее для этого основание, и десятки тысяч предателей уже не воскреснут»[733]. Но этим надеждам не суждено было сбыться…
Глава 9Адмирал уходит в последнее плавание
Крушение фронта и поиски выхода
Поражение армии на Тоболе поставило под вопрос само существование Белого движения на Востоке России, непосредственно возглавляемого А.В. Колчаком. Красная армия приближалась к колчаковской столице – Омску. Тем временем на Юге армии Деникина продолжали наступать на Москву и, казалось, вот-вот победоносно вступят в нее. Но их наступательный порыв был уже исчерпан, и на рубеже октября – ноября они потерпели решающее поражение на дальних подступах к Туле.
До этого предводители белых и либеральная пресса еще утешали себя тем, что неудачи на Восточном фронте компенсируются победами А.И. Деникина на Юге. Газеты острили, что большевики «латают Тришкин кафтан» по образцу персонажа басни Крылова, затыкая дыры то на одном фронте, то на другом. Когда же военное счастье изменило и Деникину, была подорвана вера в успех всего дела.
Тыл охватили настроения уныния и паники. Упала и вера в самого Колчака среди населения и в самом его окружении. По свидетельству одного из министров, теперь «кругом уже говорили, что адмирал несет с собой несчастье». Как вспоминал министр Г.К. Гинс, в эти дни «адмирал весь ушел в свои глаза. Его глаза смотрели мимо собеседников, большие, горящие, бездонные, и были устремлены в сторону фронта»[734].
Как бывает в таких случаях, люди начинают искать в поражениях конкретных виновников, даже когда причины лежат в объективной плоскости. Так и Колчак. В неудачах он винил генералов, тылы, военное и другие министерства, указывал на некомпетентность, небрежность, даже нечестность отдельных чиновников и аппарата в целом (что было отчасти правдой: как всегда бывает в смутные времена, и в гражданском, и в военном ведомствах, сильно раздувшихся, подвизалось немало временщиков и людей нечистых на руку).
С другой стороны, находилось все больше охотников обвинять в неудачах самого Колчака. Сам адмирал заметно менялся: становился все более неуравновешенным, то вспыльчивым до исступления, то молчаливо угрюмым. Нагрянувшую беду он переживал тяжело.
Из дневника генерала М. Жанена (7 ноября 1919 года): «Колчак похудел, подурнел, выглядит угрюмо, и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза»[735].
После прорыва красных под Петропавловском серьезных боев на Восточном фронте не было. Началось поспешное отступление на восток. Колчак еще пытался воодушевить войска, возлагая последние надежды на добровольческие дружины Святого Креста. В своей речи на празднике «крестоносцев» 26 октября 1919 года он заявил: «Так хочет Бог, и потому я уверен, что мы победим»[736]. Но надежды эти были тщетными. Дружины «крестоносцев» были слишком малочисленны, основная часть войск потеряла боевой дух, а резервов больше не было.
Красная армия приближалась к Омску. Понимая, каким моральным ударом станет потеря этого города, Верховный правитель до последнего надеялся удержать его. Он уволил в отставку с поста главнокомандующего Восточным фронтом генерала М.К. Дитерихса, доказывавшего невозможность удержать Омск при соотношении наличных сил, и назначил на его место генерала К.В. Сахарова, заверявшего, что город не будет сдан. 1 ноября адмирал обратился к населению Омска с призывом к обороне города. Откликаясь на этот призыв, Омская городская дума и совещание представителей правительства и общественных организаций постановили превратить белую столицу в «вооруженный лагерь». Вокруг города начали спешно рыть окопы.
Письмо генерала М.К. Дитерихса адмиралу А.В. Колчаку после своей отставки
7 ноября 1919
[ГА РФ. Ф. Р-6219. Оп. 1. Д. 47. Л. 9–9 об.]
Но численное соотношение красных и белых войск и подорванное моральное состояние белой армии вынудили военачальников убедить Колчака, что в таких условиях Омск может стать ловушкой, в которой они будут окружены (патетические заверения Сахарова оказались беспочвенными). При этом они ссылались на пример М.И. Кутузова, который временно пожертвовал Москвой ради сохранения армии. Однако в душе все они, не исключая и Колчака, понимали, что при отсутствии резервов надеяться на реванш безнадежно. Надежда могла еще оставаться только на успех армий А.И. Деникина на Юге. Но и Деникину на рубеже октября – ноября боевое счастье изменило.
Делать было нечего. 14 ноября 1919 года Омск был сдан без боя, не дожив четырех дней до годовщины власти Колчака. Правительство переехало в Иркутск, где наглядно проявилось падение его авторитета: тамошняя городская дума, в которой преобладали оппозиционные правительству эсеры, демонстративно уклонилась от его встречи на вокзале, проявив таким образом верх неуважения (Иркутск и раньше был гнездом эсеров, что объяснялось его историей, традиционным влиянием многочисленных в прошлом политических ссыльных на общественную жизнь). «Прекращение Гражданской войны, примирение с большевиками – таков был лозунг момента в Иркутске», – вспоминал один из мемуаристов[737].
Вслед за правительством первыми ринулись чехи, захватившие (благодаря своему положению охраны магистрали) лучшие железнодорожные эшелоны, тогда как русские части отступали пешком по глубокому снегу.
С падением Омска была окончательно утрачена вера в победу среди армии и населения. Впечатление было тем более тяжелым, что власти до последнего заверяли всех, что Омск сдан не будет. Теперь уже не только оппозиционные, но и либеральные круги, ранее безоговорочно поддерживавшие Колчака, начинают почти открыто (хотя и не называя прямо) критиковать его.
Посещение А.В. Колчаком американского госпиталя Красного Креста в здании Омского среднего сельскохозяйственного училища в Омске. В центре – А.В. Колчак. Слева – морской министр, контр-адмирал Михаил Иванович Смирнов, за ним – служившая в госпитале сестрой милосердия Анна Васильевна Тимирёва. Справа – адъютанты Колчака Г.М. Сазонов и Д.С. Трубченинов. Крайний справа – начальник личной охраны Колчака полковник А.Н. Удинцов
25 мая 1919. [Из открытых источников]
Из статьи в томской газете «Сибирская жизнь», посвященной годовщине колчаковской власти и опубликованной на четвертый день после падения Омска: «Правительство не сумело завоевать того, что называют популярностью… Когда в прошлом году были свергнуты большевики… по дорогам ловили и выдавали красноармейцев те же самые деревни, которые теперь дают приют разбойничьим и большевистским шайкам… Для деревни ничего сделано не было. Даже такое, казалось бы, необходимое дело, как информация крестьянского населения, было предпринято с таким запозданием, которое, в сущности, почти сводило его на нет»[738].
Даже традиционно лояльный иркутский «Свободный край» писал в эти дни о «неспособности власти вести страну к победе» (разумея под страной, естественно, небольшевистскую Россию), о «глубоком несоответствии между декларациями и заявлениями Верховного правителя и способами их практического осуществления», попрании провозглашенных принципов законности и правопорядка и заключал: «Наши нескромные попытки делать всероссийскую политику окончательно обанкротились»[739]. Ему вторил владивостокский «Голос Родины»: «Власть утрачивает и тень авторитета»[740].
Сибирский Ледяной поход и роковая роль чехов
Резко обострились в этот период и отношения с чехами. Объективно говоря, чехи действительно оказались в двусмысленном и трудном положении. Фронт они покинули давно, еще до Нового года. Как уже говорилось, они и раньше не были сторонниками колчаковского режима, будучи настроены и в массе, и в верхушке демократически (за единичными исключениями, вроде Р. Гайды). Но под давлением эмиссаров союзных держав, которым они подчинялись, чехи сохраняли нейтралитет и внешнюю лояльность, хотя и отказались вернуться на фронт. Волею союзных правительств их удерживали в России и, поскольку вернуть на фронт так и не смогли, то использовали на охране железной дороги, где они не только «на славу» поживились, но и завладели подвижным составом. Однако затянувшееся стояние в Сибири, когда война с немцами была уже окончена и чехи рвались на родину, действовало на них угнетающе, они нервничали и винили во всем Колчака.
Но раньше, пока его власть была прочной, этот ропот был глухим. Теперь же, после падения Омска, он вылился в открытую конфронтацию. 13 ноября чешский Национальный совет во главе с докторами Б. Павлу и В. Гирсой обратился к союзникам со скандальным меморандумом, который мы цитировали в разделе о «белом терроре».
Все это, как уже говорилось, было чистой демагогией, поскольку подобным образом действовали и сами чехи (примеры чего мы приводили в разделе о «белом терроре»), а колчаковская власть держалась вовсе не чехословацкими, а русскими штыками, сравнительно с которыми чехи составляли подавляющее меньшинство.
Правда, после резкой реакции Колчака чешские руководители неуклюже оправдывались, что их якобы «неправильно поняли», что они имели в виду не лично Колчака и его правительство, а произвол местных военных начальников. Но это звучало неубедительно: ведь жалоба на этот произвол была направлена не Колчаку, которому эти «местные начальники» подчинялись, а именно иностранному командованию. Чехами был использован и инцидент с генералом Р. Гайдой. Хотя именно Га