Памятник А.В. Колчаку в Иркутске (работа В.М. Клыкова, установлен в 2004 г.)
[Из открытых источников]
Между тем, как уже отмечалось, большинство обвинений, предъявленных Колчаку на следствии (в «захвате власти, расхищении народного достояния», терроре против политических противников и мирного населения), с полным основанием и в значительно большей степени можно предъявить его обвинителям.
Более того, как уже говорилось в предыдущих главах, сама советская власть, возникшая путем заговора и переворота, поддержанного съездом самозванных на тот момент Советов, и названная высшим судебно-правовым органом России – Сенатом – властью незаконной и преступной, никакой формально-юридической легитимности на тот момент не имела. С этой же точки зрения, Колчак гражданином РСФСР не являлся и на ее территории не находился ни одной минуты.
Обвинения, официально предъявленные тогда адмиралу, были прежде всего политические – и в первую очередь обвинение в вооруженной борьбе с советской властью, а не в каких-то «военных преступлениях», какового термина на тот момент еще даже не существовало (он вошел в обиход после Нюрнбергского процесса 1945–1946 годов над главарями Третьего рейха).
Что касается «законности» и вообще правового значения постановления Иркутского ВРК, расстрелявшего А.В. Колчака, то мы уже видели, что «приговор» был заранее предрешен распоряжениями вышестоящих «товарищей». Таким образом, решение о казни было не судебным, а тоже политическим. К тому же, как уже говорилось, это решение было вынесено всего через три недели после официального постановления советского правительства об отмене смертной казни.
Ревнители советской власти возражают, что Колчак и его правительство еще в августе 1919 года были объявлены советским правительством вне закона (и это действительно так), а значит, постановление об отмене смертной казни на них не распространялось (сама практика объявления «вне закона» была заимствована большевиками из арсенала Французской революции и оформлена в ст. 25 «Руководящих начал по уголовному праву» РСФСР 1919 года[764]). Но тогда зачем вообще проводилось какое-то формальное следствие, если объявленный вне закона может быть казнен непосредственно после установления его личности? Словом, «ревнители» сами запутались в противоречиях.
Но главное: ни о каких «военных преступлениях против мира и человечности», о которых лепечут современные суды, отказывая А.В. Колчаку в формальной реабилитации, речи не шло. Установленные ранее Гаагской конвенцией 1907 года законы и обычаи ведения войны (включая обращение с военнопленными, с мирным населением и т. д.) касались только международных войн и ничего не говорили о войнах гражданских: в их отношении никаких норм международного права не существовало. Казни заложников-военнопленных были формально запрещены лишь Женевской конвенцией 1929 года.
Более того, репрессивное законодательство Колчака – как и все остальное законодательство его правительства – опиралось на аналогичное законодательство дореволюционной России, в частности, на «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» 1881 года и постановление правительства П.А. Столыпина о применении военно-полевых судов против повстанцев и террористов 1906 года.
И главное, почему же в таком случае никто сегодня не судит за «военные преступления» лидеров большевиков и не демонтирует памятники и названия в их честь, когда они с юридической и с моральной стороны виновны гораздо более? В заявлении Смольненского районного суда Санкт-Петербурга, постановившего в 2017 году по требованиям «красных» активистов демонтировать новую мемориальную доску А.В. Колчаку, говорилось, что увековечения достойны лишь люди, «морально безупречные» и чей авторитет «признан всеми членами общества». Ни под то, ни под другое определения В.И. Ленин и его сообщники не подпадают. Между тем, их многочисленными статуями, установленными еще в СССР (одному Ленину, по некоторым подсчетам, их более 5 тыс.), и названиями в их честь по-прежнему густо усеяна вся Россия. Любые попытки их сноса вызывают взрыв агрессии со стороны ревнителей их памяти. Эти ревнители были не очень-то смелыми, когда в 1991 году рушился СССР, никто из них не вышел на защиту «родной партии» и советской власти. Теперь же, видя отсутствие непосредственной опасности для себя, они осмелели. Когда же возводятся отдельные памятники или даже просто мемориальные доски деятелям Белого движения, это вызывает с их стороны настоящую истерику и судебные иски (к счастью, удалось отстоять единственный в России полноценный памятник А.В. Колчаку в Иркутске, иск о сносе которого был отклонен Кировским районным судом Иркутска на том формальном основании, что в законе нет запрета на увековечение памяти «нереабилитированных» лиц, а решение Смольненского суда С.-Петербурга не является примером, поскольку в России, в отличие от Великобритании, отсутствует «прецедентное» право). Тем не менее, «охранители» советского наследия поднимают бурю в стакане воды по любому поводу, хотя в современной России всего три полноценных памятника белогвардейским деятелям (А.В. Колчаку в Иркутске, Л.Г. Корнилову в Краснодаре и С.Л. Маркову в г. Сальске Ростовской области) да десятка полтора мемориальных досок. Что не идет ни в какое сравнение с тысячами следов языческого поклонения Ленину и его сообщникам.
И уж совершенно нелепы попытки наиболее ретивых «красных охранителей» провести параллель между белыми и нацистами либо «власовцами». Участие части белоэмигрантов в коллаборационистском движении времен Второй мировой войны совершенно не дает оснований для этого, потому что, во-первых, не меньшая (если не большая!) часть бывших белых (как оставшихся в СССР, так и в эмиграции) занимала противоположные позиции, как тот же генерал А.И. Деникин. Ничего общего в белой идеологии с идеологией немецких нацистов и итальянских фашистов также не прослеживается. Белое движение в корне отличали от фашизма три момента: 1) Имперская идея, лишенная этнического национализма (в фашизме первичен именно он, а имперская идея вторична). Не было и свойственного фашизму культа государства и вождя: девиз «Единая неделимая Россия» предполагал скорее неделимость исторического пространства, но не абсолютный культ государства как такового, патриотизм не посягал на права личности и неприкосновенность частной собственности. 2) Отсутствие жесткого государственного регулирования экономики – у белых, как мы видели, она носила вполне либеральный характер. Белые сочетали либерализм в экономике с умеренным консерватизмом в политике. Нет тут никакого места фашизму. 3) Отсутствие тоталитарной однопартийной диктатуры. Была, как мы видели, военная диктатура с относительной свободой партий (кроме большевиков) и ограниченной свободой печати – правящей же партии, являвшейся носителем государственной идеологии в Италии при Муссолини и в Германии при Гитлере, не было вообще. По второму и третьему параметрам фашизм как раз ближе к большевизму, чем к белогвардейцам.
Некоторые современные историки с учетом изложенных обстоятельств делают вывод, что А.В. Колчак вполне может быть реабилитирован в соответствии с Законом РФ от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» (наряду с другими деятелями Белого движения, за исключением тех, кто в ходе Второй мировой войны стал на путь сотрудничества с нацистами). Но, как мне думается, основной вопрос в другом. Вспомним: ни Ленин, ни другие большевики и революционеры, в свое время неоднократно судимые до революции «царским режимом», не добивались, придя к власти, собственной «реабилитации», более того – они гордились приговорами «царских» судов как свидетельством своей борьбы, стаж каторги и ссылки у них считался почетным. По той простой причине, что они не считали себя правопреемниками дореволюционной России – наоборот, они ниспровергли «проклятое прошлое», гордились этим и шли вперед к вожделенной «мировой революции». Современная же Российская Федерация, напротив, юридически считается правопреемником СССР. Правда, ее лидеры и лично Президент В.В. Путин выступают за единую линию исторической преемственности как от Российской империи, так и от Советского Союза. Это возможно в плане перенимания, скажем так, лучшего из практики того и другого государств, но невозможно в целом, а именно потому, что рожденный революцией СССР отрицал свою преемственность от дореволюционной России. И в этом вся загвоздка. Думается, рано или поздно придется дать ответ, чьими же преемниками мы являемся (того и другого одновременно – вряд ли получится). И тогда все само встанет на свои места.
Подводя итоги, впору спросить: так почему же Белое движение во главе с Колчаком проиграло?
Основу «Белой идеи» составляло стремление соединить наиболее жизненные из достижений революции – такие, как преодоление архаичных пережитков сословного и самодержавного строя, решение (в пределах разумного) земельного и рабочего вопросов – с национальными традициями (включая религиозные корни, авторитарный менталитет народа) и балансом интересов всех классов российского общества. Белогвардейские вожди и идеологи стремились учесть как ошибки и недоработки царского правительства, во многом послужившие причиной революции, так и явную неготовность российского общества к демократии, обернувшейся анархией при Временном правительстве и захватом власти большевиками. Другими словами, с учетом уроков революции выработать обновленную национальную идеологию.
Мы уже отмечали, что вина за Гражданскую войну лежит на большевиках, спровоцировавших ее радикальной ломкой всех социальных и национально-государственных устоев, разжиганием классовой ненависти. Но значит ли это, что в дореволюционной Российской империи не было проблем? Конечно, нет. Проблем хватало. Страна переживала непростой период обновления, начавшийся с реформ Александра II в 1860-е годы – процесс перехода к индустриальному обществу, постепенного изживания сословных пережитков, ломки традиционного уклада жизни, становления и развития рыночной экономики, разделения властей, эволюции в направлении конституционной монархии. Да, не все шло гладко. Разорялись не только помещики, но и многие крестьяне, пополняя ряды люмпен-пролетариата, а тот факт, что в резу