Арестованных в земельном отделе также допрашивали Насонов и Филин в присутствии прокурора. Участвовали в допросах этих людей, а также и прежде арестованных все товарищи прокурора Иркутского окружного суда; Колесников в допросах лично не участвовал, но иногда на них присутствовал. Наблюдение за допросами он поручил старшему товарищу прокурора Громову, а в помощь ему назначил Мокеева и второго товарища прокурора Бельденинова.
Идея о заложничестве. Согласно показаниям штабс-капитана Д.П. Черепанова, офицеры контрразведки предложили рассматривать арестованных на Иерусалимской улице и в земельном отделе в качестве заложников, взятых за тех, кто находится наЗападном фронте – военных и гражданских лиц. Мысли о предании их военно-полевому или иному суду не возникало, хотя в первое время дело подготавливалось для передачи его начальнику гарнизона Е.Г. Сычеву, т. к. арестованные числились за ним. В первый же день ареста Черепанов высказал эту идею офицеров и. о. заместителя председателя Совета министров правительства A.A. Червен-Водали, который против нее не возражал, и прокурор Колесников также согласился с тем, что арестованные являются заложниками.
Перевод заложников в Оренбургское казачье училище. 27 декабря 1919 г. по распоряжению военного министра М.В. Ханжина «ввиду пошатнувшегося положения на фронте» арестованные, в количестве 43 человек, были переведены в Оренбургское казачье училище. На следующий день генерал Л.Н. Скипетров издал приказ о принятии им под командование военного гарнизона Иркутска и препровождении заложников в его распоряжение.
Составление списка заложников и их опросы. 28 декабря штабс-капитан Д.П. Черепанов, ответственный за передачу заложников в распоряжение нового командующего гарнизоном города, самостоятельно принял решение о составлении их списка. «В училище я приказал поручику Насонову составить список всех арестованных и допрошенных, находящихся в это время в здании Оренбургского казачьего училища, чтобы выяснить, каким образом и кто является партийным работником и участником восстания, мог бы быть заложником. По списку Насонова таких нашлось человек 50 (видимо, с учетом других арестованных, содержавшихся в училище. – С. Д.). Я взял этот список и, просматривая его, вычеркнул всех служащих земельной управы и тех, против которых не было прямых улик и агентурных сведений. После чего в списке остался 31 человек…
Я, воспользовавшись времен[ем], вызвал арестованных по одному и опрашивал их об участии в партийной работе и о причастности их в [ее] деятельности, в текущих событиях. Но на мои вопросы никто не давал прямых ответов, и вообще старались отмалчиваться. Таким образом, я опросил всех 31-го человека, получив впечатление, что они все глубоко виновны».
Решение о временном содержании заложников в Оренбургском казачьем училище. 28 декабря пришли сведения о боевых стычках с отрядами повстанцев Политического центра около деревни Большая Разводная. Несмотря на настойчивые требования генерала Е.Г. Сычева незамедлительно переправить арестованных, штабс-капитан Черепанов счел необходимым встретиться с и. о. заместителя председателя Совета министров для доклада о создавшейся ситуации. 30 декабря 1919 г. Червен-Водали собрал экстренное совещание в составе генералов М.В. Ханжина и Е.Г. Сычева, которое решило отправку заложников отложить.
В.М. Полканов на допросе рассказывал: «В Оренбургском училище был поставлен караул у арестованных из отряда полковника Благовещенского. Некоторые юнкера в училище, возбужденные тем, что часть юнкеров была убита во время военных действий, предлагали свои услуги для расправы над этими арестованными, крича: «Давайте их сюда, что вы их еще возите на автомобиле!» Но расправа не была допущена».
«День примирения» в судьбе заложников. 2 января 1920 г., в первый день переговоров делегатов Политического центра и правительства, представители центра ходатайствовали о незамедлительном освобождении арестованных товарищей. Председатель совещания земских и городских гласных Иркутска А.Н. Алексеевский рассказывал: «Добавлю, что во время первой беседы был поднят вопрос, по инициативе нашей, о судьбе арестованных членов «штаба» [революционных войск], на одной из Иерусалимских улиц и в земском земельном отделе; мы просили их немедленного освобождения.
Я особенно настаивал на этом в отношении члена губер[на<ой] земской управы Неупокоева; на это Червен-Водали ответил, что теперь, пока переговоры не закончены, об освобождении не может быть речи, особенно в отношении лиц военных или уличенных в участии в военно-революционной работе, но что все они будут в полной безопасности, что об этом заботится сам Червен-Водали, поручивший их окарауливание надежному, в отношении дисциплины, отряду особого назначения министерства] внутр[енних] дел. Червен-Водали обнадежил, что арестованные в недалеком будущем будут освобождены, что, в частности, Неупокоев будет, вероятно, освобожден даже завтра».
На следующий день, в надежде узнать новую информацию о дальнейшей участи арестованных, штабс-капитан Черепанов отправился почему-то в гостиницу «Модерн». Между тем официальные встречи Политцентра с представителями власти проходили в присутствии союзников в бронированных вагонах железнодорожной станции Иркутска, и об этом знали все горожане. Повстречавшийся Черепанову генерал Е.Г. Сычев в ультимативной форме приказал доставить арестованных Л.Н. Скипетрову в деревню Патроны. При этом Сычев распорядился связать их по двое. Начальник Оренбургского училища К.М. Слесарев выдал для этого веревки из имущества училища. Однако телефонный звонок из гостиницы «Модерн» Черепанова отменил отправку арестованных до особого распоряжения.
Этапирование заложников. Днем 4 января было получено официальное предписание за подписью начальника штаба Иркутского гарнизона штабс-капитана В. Люба (который при Политическом центре оставался служить в штабе округа) об отправке «политических заключенных» в деревню Патроны. По словам Полканова, видевшего этот документ, персонально Сычевым бумага подписана не была. Для переправки арестованных были доставлены 20 подвод (по сведениям В.М. Полканова – 14) и выделена команда из 12 солдат-конвоиров из отряда особого назначения под начальством поручика Шмакова, а кроме того, 18 солдат 1-го охранного железнодорожного батальона фельдфебеля Ермолаева. Из служащих контрразведки ехали штабс-капитан Д.П. Черепанов, поручики Полканов и Курдяев (с женой), подпоручики Филин, Георгий Попов, Насонов, Новиков, агент П.К. Кононенко, чиновник Базанов (с женой и сыном), агенты черемховской и нижнеудинской разведки Татаровский, два брата Василий и Михаил Забродины и Пономарев. В дороге к эскорту присоединился поручик Иннокентий Юрков с женой.
Из Оренбургского училища этап отправился в 6 часов вечера того же дня и прибыл в деревню Патроны через три часа. Обещанного Сычевым парохода на пристани не оказалось, поэтому арестованных разместили на постой в крестьянских избах. Вскоре на автомобиле приехали генералы Е.Г. Сычев и В.В. Артемьев, не пожелавшие обсуждать с начальником этапа Черепановым дальнейшие обстоятельства продвижения колонны. Офицеры контрразведки самостоятельно приняли решение продолжить путь на лошадях и сдать арестованных заложников чехам или японцам на станции Байкал.
5 января 1920 г. в 3 часа дня этап прибыл в село Листвяничное, где погрузился на пароход «Кругобайкалец» для переправы на станцию Байкал. По письменному распоряжению Л.Н. Скипетрова командование по этапированию было передано коменданту парохода «Ангара» и начальнику гарнизона станции штабс-капитану К.Ф. Годлевскому, с прикомандированием ему и всей охранной команды.
Содержание заложников на станции Байкал. Вечером на станцию Байкал прибыл поезд генерала Скипетрова. Узнав от поручика Шмакова, что ни конвой, ни арестованные не имеют продуктов питания, Д.П. Черепанов, используя личные связи, попросил подрядчика железной дороги Насурлаева помочь накормить людей, а сам отправился для доклада к Л.Н. Скипетрову. Однако начальник штаба к генералу не допустил, а попросил изложить доклад ему лично.
Тем временем, приняв на борт парохода «Ангара» 31 заложника и разместив их в каютах 3-го класса, штабс-капитан К.Ф. Годлевский, по показаниям В.М. Полканова, «стал выкликать арестованных по списку, стал ругаться матерной бранью и арестованного Парушкова два раза ударил кулаком по голове; часовым он приказал наблюдать, чтобы среди арестованных не было ни малейшего движения и не было громких разговоров, а при неисполнении требований часовых приказал стрелять под его, Годлевского, ответственность. Затем Годлевский произвел обыск у арестованных, отобрал у них табак, сушки, кольца, перочинные ножи, часы и т. п… За ночь с арестованными ничего не произошло, но их не кормили, а те съестные припасы, которые для них были куплены Базановым, были Годлевским отобраны».
Сведения об убийстве заложников. До 6 января следственные дела находились у штабс-капитана Черепанова, который сдал их полковнику А.И. Сипайлову вместе с денежным отчетом и печатями контрразведывательного отделения. После сдачи дел офицеры получили распределение. «Еще до этого распределения ко мне приходили жители станции Байкал с жалобой на террор, производимый начальником гарнизона Годлевским и членами семеновского отряда, – рассказывал Черепанов. – Принимая [это] во внимание, я отправил своих офицеров на указанные пункты, объявил, что нам нужно работать с таким расчетом, чтобы не допускать террора, связаться с Политическим центром, что мною уже посылается гонец в Иркутск к Политическому центру с тем, чтобы заявить о нашем желании работать в его пользу».
А вот как описывал новое назначение В.М. Полканов: «Утром всех чинов контрразведки потребовали к Сипайлову… Сипайлов обратился на нас с грубыми выговорами и бранью, грозил расстрелом, называл провокаторами, говорил, что мы должны поступить в его распоряжение, что он сам отправил и собственноручно расстрелял в сопках три тысячи человек. Во время этих выпадов он держал в руках четверть водки и стакан. Один из нас – Насонов упал тут в обморок. Попову Георгию Сипайлов сказал: «Я Вас назначаю к себе, – Вы будете выводить у меня в сопки». Тот ответил, что он неспособен на это, а Сипайлов заметил: «Ничего, у меня руку набьете».