.
Иннокентий Александрович Молодых, крупный заводчик, в числе инициаторов при Сибирском бюро Совета съездов торговли, промышленности и сельского хозяйства до революции 1917 г. занимался разработкой предложений по экономическому совершенствованию Сибири. В правительство Колчака попал по рекомендации министра снабжения И.И. Серебрянникова[485].
Николай Васильевич Дмитриев до назначения товарищем министра заведовал продовольственным делом и казенными зернохранилищами в Восточной Сибири (Акмолинской и Тургайской областях, Тобольской и Томской губерниях). В январе 1919 г. вышел в отставку по причине конфликтов с министром продовольствия.
В.А. Карликов никакого участия в заседаниях большого Совета министров не принимал. При назначении на пост товарища военного министра ни характера деятельности правительства, ни колебаний политики различных его кругов не знал, посвятив все свое свободное время обустройству 200 малолетних воспитанников из пяти кадетских корпусов, эвакуированных в январе 1919 г.
Профессор, инженер путей сообщений С.А. Введенский в правительстве заведовал только топливной политикой. Свое участие в заседаниях Совета министров объяснял необходимостью замещать министра во время его отсутствия[486].
В.К. Василевский согласился на назначение товарищем министра в июле 1919 г., полагая, что 16-летний стаж в строительно-инспекторской работе даст ему возможность быть полезным. Во время конфликта с генералом С.Н. Розановым требовал немедленно созвать межведомственную комиссию для опротестования решения генерала распустить министерство труда. С 15 июля по 1 октября 1919 г. находился в служебных командировках, практически отсутствовал в Омске, а в январе 1920 г. добровольно явился в Политический центр и дал подписку о невыезде[487].
В правительство Колчака профессора, доктора административного права Н.Я. Новомбергского «привела наука». Приехав в конце 1918 г. в Томск, он возглавил областные курсы по «социализации земли». Более чем 25-летняя деятельность позволяла ему сказать, что он «всегда стоял на страже интересов крестьян, быт которых изучал с многократными опасностями для жизни». Работая в газетах «Сибирское обозрение» и «Заря», он отстаивал интересы сибирского крестьянства, разоблачая переселенческую политику, являвшуюся «не самостоятельной системой строения хозяйства, а […] только отдушиной в интересах помещичьего класса России».
На посту товарища министра туземных и внутренних дел Н.Я. Новомбергский попытался сохранить от уничтожения единственный ВУЗ, предназначенный для налаживания местного крестьянского хозяйства; возбудил вопрос о хищениях во Владивостокской таможне, где под руководством генерала С.Н. Розанова открыто распродавались грузы, а также о недопущении принятия Устава экспертного государственного банка, по которому министру финансов разрешалась бы скупка сибирского сырья для сбыта на заграничных рынках. Отрицая свое участие в выборах Верховного правителя в ноябре 1918 г., Николай Яковлевич обвинял в клевете омские газеты, которые рассказывали о его участии в организации «крестовых походов» и брани по адресу большевиков. Признавая конструкцию советской власти, провозглашавшую господство трудящихся масс, профессор вместе с тем отвергал марксизм[488].
Михаил Алексеевич Малиновский, исполняя обязанности второго товарища министра, в работах Совета министров участия не принимал, занимался разработкой законодательных предположений и наблюдением за делопроизводством первого департамента. Он отмечал: «Ведомственная работа министерства юстиции по первому департаменту была чужда какой-нибудь реакционной тенденциозности и протекала в плоскости борьбы с реакцией и произвола во всех ее проявлениях»[489].
С.М. Третьяк в правительство был приглашен Директорией 4 ноября 1918 г. Прибыв в Омск, он принял предложение члена президиума Омского Совета профсоюзов С. Панова, с одобрения Омского комитета партии социалистов-революционеров, войти в правительство с целью содействия террористическим актам боевой организации члена ЦК ПСР Мусиенко. Заняв позицию стороннего наблюдателя, оставаясь при этом в составе правительства, Третьяк открыто критиковал действия министерства труда. По его словам, проведение террористических действий по решению краевого комитета ПСР было приостановлено ввиду их несвоевременности в сложившейся политической обстановке, когда «не то Колчак попер Семенова, не то Семенов – Колчака». Поэтому дальнейшая «работа» подсудимого была сосредоточена на скорейшем выходе из состава правительства, для чего он «превратил министерство прямо в сумасшедший дом, конечно, на деловой почве». После декабрьского 1918 г. расстрела рабочих в Куломзине его прошение об отставке было удовлетворено[490].
Приняв предложение вступить в правительство, Иван Неронович Хроновский был далек от мысли превратиться в слепое орудие по выполнению директив. Почти всю свою деятельность он провел в министерстве финансов, занимая посты начальника отделения Омской казенной палаты, а затем управляющего казенной палатой в Томске и Самаре. В 1916 г. Хроновский покинул правительственную службу, перешел на частную, возглавив Самарское отделение Петроградского международного банка.
В 1917 г., по назначению князя Львова, Иван Неронович некоторое время был помощником самарского губернского комиссара. В общественных кругах Самары пользовался большим уважением и считался авторитетом в области податного дела… Принадлежал к партии Народной свободы. На выборах Самарской городской думы избран гласным думы. В правительстве Колчака главной задачей для него была податная реформа, прямо связанная с реформами в управлении. На основании собранного материала подсудимый пришел к заключению, что старая податная система давала повод для извращенного представления об общественных нуждах. Он считал – учреждениям необходимо предоставлять широкие права самообложения и вводить денежный налог поимущественно в тех формах, которые соответствовали бы культурному возрасту населения[491].
На основании законоположений Михаил Николаевич Цеслинский не имел права участвовать в заседаниях Совета министров. Еще во время «политцентровского» предварительного следствия с него были сняты обвинения в укрывательстве телеграммы о Февральской революции 1917 г., а также в преследовании газет и профсоюза. Наоборот, подсудимый ходатайствовал перед министром труда Шумиловским о восстановлении закона от 19 марта1917 г., по которому каждый гражданин волен участвовать в образовании профсоюза[492].
Самый беглый взгляд на место действия и участников судебного процесса, конечно, еще не позволяет сделать окончательные выводы, но предоставляет возможность наметить некоторые аспекты, важные для дальнейшего исследования. Несомненно, советская власть придавала процессу большое значение, что видно хотя бы из должностного положения членов ревтрибунала, которые относились к руководящей партийной «элите». Состав судей резко контрастировал с составом подсудимых. Необходимость судить этих людей как правительство Колчака могла определяться либо потребностью оправдать казнь А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева без суда, либо необходимостью создать прецедент на будущее для судов над крупными лидерами «контрреволюции».
Процессу пытались придать характер объективного, «буржуазного» судопроизводства, для чего были приглашены профессиональные защитники для обвиняемых и обвинитель, имевший юридическое образование, вес в центральных советских правоведческих кругах. В то же время власть не скрывала своей уверенности в виновности подсудимых, о чем красноречиво говорило оформление зала суда, кампания в прессе накануне процесса, а также твердая убежденность в достаточности собранных документальных улик и вещественных доказательств[493].
Судом было проведено 11 заседаний. Практически с самого начала разбирательства был провозглашен хронологический принцип рассмотрения событий, а не по пунктам обвинения. Однако именно Гойхбарг этот принцип неоднократно нарушал. Все протесты и требования защиты придерживаться заявленного принципа успеха не имели. Хаотическая тактика ведения судебного процесса со стороны обвинения на первых трех заседаниях заставила председателя потребовать от Гойхбарга экстренно составить программу.
На четвертом заседании, представляя проект программы работы ЧРТ, Александр Григорьевич причину отказа от хронологии объяснил маловразумительной фразой: «…После того как вице-адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем […] уже не было таких ярких переломных моментов…»[494] Он предложил ограничить допрос подсудимых, опрос свидетелей и оглашение документов последними пунктами из составленного им «Обвинительного заключения». Причем в самой программе первым поставил вопрос, который в заключении не рассматривался вовсе. Публичному обсуждению членами трибунала проект подвергнут не был.
Вопросы сводились к следующему: «1. Характеристика деятельности учредительной власти эсеровской Директории, для чего необходимо допросить свидетелей Дербера, Патушинского, нескольких подсудимых, а также огласить соответствующие документы, 2. Организация вооруженных карательно-экспедиционных дезорганизаторских сил для систематической борьбы с рабоче-крестьянской властью: а) антисоветская агитация в России и за границей, б) дезорганизация советского тыла (агитация за взрывы, заговоры, поджоги и т. п.), в) поддержка Деникина и Юденича, г) организация войсковых частей для порабощения и угнетения трудовых масс России, 3. Организация расхищения достояния трудового народа, 4. Демонстрация ряда фактов, свидетельствующих о варварском разрушении этого достояния, 5. Сношения колчаковского совмина с заграницей и, в частности, приглашение им иноземных вооруженных частей на территорию Сибири и Дальнего Востока, 6. Организация как в тылу, так и около советского фронта массовых и групповых убийств рабочих и трудового крестьянства, с одной стороны, и активных советских деятелей – с другой»