При расследовании обстоятельств по фактам и социальным явлениям наблюдалась такая же картина, что и с событиями: обвинение пыталось подтолкнуть свидетелей и обвиняемых к определенным выводам, а если это не удавалось, то «на помощь» приходил А.Г. Гойхбарг. «Самые рельефные» из событий в Сибири 1918–1919 гг. были представлены директором Института советского права в обобщенном варианте на страницах центральной столичной прессы спустя неделю после завершения процесса.
«Эсеровское министерство эсера Дербера […], – писал он, – его приятели Л. Михайлов и Марков подписывают первые «законы» об уничтожении Советов, об отмене национализаций, об отмене всего советского строя. Они приглашают на службу «деловых» людей, из кругов, связанных с промышленностью. Но не социалистам служат «деловые» люди, а наоборот, они терпят социалистов лишь до тех пор, пока они служат их делу. Но вот необходимо создать Восточный фронт для «помощи» союзникам. Нет уверенности, что эсеровские «министры» согласятся на это дело.
И вот наиболее покладистый эсеровский министр Вологодский говорит из Владивостока в Омск: необходимо устранить эсеровских министров Крутовского и Шатилова, необходимо внушить через подходящих людей дерберовскому министру Новоселову всю неуместность его появления в Омске. И через два дня арестованного Новоселова безнаказанно убивает офицер Семенченко, а Крутовского и Шатилова арестовывают по приказу начальника гарнизона […] Но чехи грозят покинуть фронт, если будет взят слишком правый курс, и «деловые» люди, скрепя сердце, соглашаются передать власть опять-таки эсеровской (более правой) Директории […] Менее двух месяцев существует эта Директория.
Появляется на горизонте Колчак, известный монархист и империалист. Эсеры приглашают его на службу к себе. Он идет на фронт, закрепляет связи с монархическим […] офицерством. Возвращается 16 ноября 1918 г., а 17 ноября его приятели, тот же атаман Волков, вкупе с известными извергами и убийцами рабочих атаманами Красильниковым и Катанаевым, арестовывают в числе других Авксентьева и Зензинова, отвозят их в лагерь Красильникова. Министры во главе с неарестованным эсером Вологодским, ввиду «отсутствия власти», избирают Колчака диктатором»[518].
Наиболее важные взаимосвязи получили на процессе следующее освещение. В первую очередь Чрезвычайный революционный трибунал интересовала деятельность и оценка партий. Относительно много времени было потрачено на определение роли местных кадетов. Обвинителя и председателя волновали взаимоотношения между газетой «Сибирская жизнь» и Омским комитетом кадетской партии, рекомендации партии в составлении секретного циркуляра о «беспощадном истреблении красных»[519].
Найденное при обыске у Червен-Водали обращение главнокомандующего по Москве и Московской губернии с призывом бороться с большевиками послужило неоспоримым поводом для обвинения подсудимого в прямом соучастии в изменении тактики Национального центра, к взрывам бомб на заседаниях Московского комитета РКП(б) в сентябре 1919 г., на московских артиллерийских складах в мае 1920 г., а также к переводу за границу колчаковским правительством 1 миллиарда рублей.
Вывод, который неоднократно звучал в зале трибунала, был уже не нов: причиной «беспримерных, не рассмотренных никем в другом месте преступлений» являлось решение «кучки капиталистов, банкиров, помещиков России и главной защитницы их интересов – партии Народной свободы» встать на враждебную советской власти платформу. Правда, доказательством преднамеренной «распродажи» родины подсудимыми кадетами почему-то послужили переговоры члена ЦК партии И.В. Гессена с «монархическими элементами» Германии, а также «продажа» царским дипломатом Н.А. Кудашевым русских судов в Китае[520].
Но основной удар обвинения был направлен на партии эсеров и меньшевиков. А.Г. Гойхбаргу страстно хотелось доказать «продажность» социалистов, их альянс с кадетами и реакционными кругами. Как козырную карту обвинитель предъявил на четвертом заседании групповую фотографию, где Л.И. Шумиловский (бывший меньшевик) снят среди членов Временного Сибирского правительства. Его интересовало: почему тот находится над И. Михайловым, среди двух известных лиц, а в центре снимка – почетный гражданин Сибири П.В. Вологодский? Объяснения подсудимого, что так решил фотограф, в расчет приняты не были. Для Гойхбарга все было ясно, и он пытался убедить в этом суд – это одна «шайка преступников, бунтовщически восставшая в личных и групповых интересах»[521].
Самым большим «везением» в деле изобличения социалистических партий стали показания С.М. Третьяка о разговоре с министром юстиции С.С. Старынкевичем. Разговор происходил в конце ноября 1918 г., когда у Верховного правителя расстроились отношения с Национальным чехословацким советом, а в Чите атаман Г.М. Семенов намеревался объявить «самостоятельность». В таких условиях единственный выход для смягчения накалившейся обстановки Старынкевич видел в сохранении представителей социал-революционной партии в составе правительства в качестве «демократического фигового листочка»[522].
Этот образ Гойхбарг использовал многократно и с удовольствием, вколачивая его в умы своих слушателей: «Они стояли довольно невинно, в первобытном невинном виде, и чтобы прикрыть свою наготу […] выдвинули социалистический и демократический фиговый листок […] этот листок им был нужен, пока не было вооружения и пока не было военных людей…»[523]
Весь смысл внутрипартийной борьбы в Сибири в 1917–1920 гг. сводился, по мысли обвинителя, к следующей схеме. «Фиговый листок» сыграл решающую роль в выдвижении на первый план правительств эсеров и меньшевиков, провозгласивших своим лозунгом демократию и любовь к родине. Эти «промежуточные партии» принимали к себе на службу целый ряд лиц, назначенных в состав Административного совета. В действительности же оказалось, что подсудимые прокладывали дорогу для военных сил и атамановщины. Уничтожив декреты советской власти в Сибири, издав свои первые законы, они способствовали появлению А.В. Колчака и его преемников. Сгруппировав аппарат, «промежуточные партии» начали постепенно сбрасывать «фиговый листок», для начала «сплавив» двух видных эсеров Авксентьева и Зензинова, а затем разогнали Директорию. Для обвинения основной вывод очевиден, и в своей заключительной речи А.Г. Гойхбарг его провозгласил: ревтрибунал – «орган политической борьбы… политически умерщвляющий партии». Этот судебный процесс уничтожил все партии в Сибири[524].
Естественно, объектом «исследования» Чрезвычайного революционного трибунала не могли не стать «зверства и продажность», а также «прислужничество мировому капиталу» колчаковского правительства. В следственном деле содержалось громадное количество документов, которые должны были, по мнению прокурора, подтвердить этот пункт обвинения. Их качество и достоверность очень неодинаковы. Далеко не все они имеют хотя бы опосредованное отношение к действиям правительства, но для устроителей процесса важна была не достоверность фактов, а выводы, которые Гойхбарг сформулировал в заключительной речи, описывая «картину событий», «отшвырнув в сторону огромные бутылки розовой воды, которыми пытались, в так называемых объяснениях подсудимые закрыть от […] глаз ту кровь, те преступления…». Для сохранения спекуляции, воровства и частной собственности подсудимые способствовали расстрелу меньшевика И.И. Кириенко и эсера И.И. Девятова, вступили в «неразрывные узы» с деятелями Военно-промышленного комитета, «продались и подчинились иностранным правительствам всего мира».
Нагнетая атмосферу в зале заседания, напомнив о похоронах в Омске жертв колчаковских застенков («когда гробы растянулись на версту с лишком»), трагической гибели 31 арестованного на Байкале, Гойхбарг, указывая рукою на скамьи подсудимых, обращался к присутствующим с вопросом: «Что полагается за страшные преступления лицам, их совершившим, лицам, участвовавшим в них, лицам, прикосновенным к ним, лицам, технически подготовившим совершение их?» И в едином порыве зал огласился криками: «Расстрелять! Расстрелять!»[525]
Несмотря на попытки устроителей Чрезвычайного революционного трибунала применить внешние признаки демократического судопроизводства, ход судебных заседаний неопровержимо свидетельствует, что процесс носил чисто политический характер, т. е. целью суда было не установление виновности подсудимых по предъявленным обвинениям, а решение политических задач.
Анализ хода судебного процесса и позиция обвинения позволяют определить ряд задач, которые ставили перед собой власти при организации трибунала. Во-первых, преобразовать недовольство масс уровнем жизни в энергию классовой борьбы. Во-вторых, дать свою трактовку событий Гражданской войны в Сибири. И наконец, в-третьих, дискредитировать социалистические небольшевистские сибирские партии.
Тем более что последней задаче благоприятствовал раскол в ПСР, меньшинство ЦК которого в середине июня 1920 г. обратилось с воззванием к трудящимся всего мира: «Обязанностью социалистов всех стран является защита и помощь революции в России, разъяснение объективных условий ее развития, но отнюдь не дискутирование советской властью путем направления на эксцессы и недочеты политики коммунистов. Мы, социалисты-революционеры, на опыте прошли путь борьбы с советской властью, и опыт привел нас к тому заключению, что всякое активное выступление против советской власти объективно является поддержкой контрреволюции и что решительную борьбу против буржуазии может вести лишь советская власть»