В то же время военно-политическое credo Колчака было им высказано еще за несколько месяцев до «омского переворота» в развернутом интервью (полный текст см. приложение № 2), опубликованном в иркутской газете «Свободный Край». Вице-адмирал, откровенно описывая свое участие в событиях 1917–1918 гг., изложил также основные принципы, на которых, по его мнению, могла основываться будущая российская государственность. На первом месте должны стоять интересы армии: «Назначение (армии), ее задача – единственная и настоятельная – борьба с немцами. Только тогда и может существовать правительство, только тогда можно думать об Учредительном Собрании, когда есть вооруженная сила. Только вооруженная сила может обеспечить гражданскую безопасность и обеспечить экономическое существование». Однако «армия должна быть вне политики»: «Армия – это только вооруженная сила, независимая от образа правления… Как оружие (пушка, мортира) не может быть ни республиканским, ни монархическим, так и вооруженная сила. Это только технический инструмент, не более». В этом отношении взгляды Колчака не отличались от позиции военных – сторонников лозунга «все для фронта, все для победы». Особо актуальной признавалась военная поддержка со стороны союзников (в условиях продолжавшейся войны с Германией): «Надо создать фронт. И это можно лишь при содействии союзников. Только они могут дать необходимые войска и технические средства». При этом Колчак полагал, что «только Япония может помочь воссозданию нашей боеспособности».
Интересно отметить, что в частном письме генералу Алексееву, написанном в это же время, Колчак писал иное: «Дальний Восток я считаю потерянным для нас, если и не навсегда, то на некоторый промежуток времени, и только крайне искусная дипломатическая работа может помочь в том безотрадном положении, в котором находится наш Дальний Восток. Отсутствие реальной силы, полный распад власти, неимение на месте ни одного лица, способного к упомянутой работе, создали бесконтрольное хозяйничание японцев в этом крае, в высшей степени унизительное и бесправное положение всего русского населения».
В основе будущего государственного устройства, по убеждению Колчака, должны лежать принципы широкого местного самоуправления. Возрождение Единой России представлялось ему «снизу», посредством объединения отдельных региональных центров, каждый из которых будет иметь элементы суверенитета (в 1920 г. подобные идеи выражал и правитель Юга России генерал-лейтенант П. Н. Врангель). В приверженности этим принципам проявилась позиция Колчака – лидера недостаточно подготовленного к совмещению военных и политических методов управления (в сравнении, к примеру, с генералом Алексеевым, считавшимся вполне подходящим на роль «всероссийского диктатора»). «Я не политик, но основные положения государственного права помню, – говорил Колчак в интервью. – Каждое правительство должно иметь собственные: территорию, население, вооруженные силы и средства. Без соблюдения хотя бы одного из этих условий правительства быть не может».
Именно по этой причине Колчак отрицал за Временным правительством автономной Сибири, равно как и за Деловым Кабинетом Хорвата, располагавшихся лишь в пределах Владивостокского округа и полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, право считаться правительствами. Поэтому, утверждал Колчак, «правомочны только местные самоуправления… по мере расширения территории должны будут создаваться высшие органы власти, и так дойдет до Учредительного Собрания… При помощи союзников и создании элементарных условий гражданской жизни – личной и имущественной безопасности – возможно будет сформировать местные органы самоуправления, которые постепенно выдвинут более широкие государственные институты, напр., областные правительства. Под прикрытием фронта, имея обеспеченный тыл, можно будет собрать Сибирскую Думу и установить правительство, которое при дальнейшем продвижении фронта на запад будет развиваться до конечной цели – созыва Российского Учредительного Собрания и установления государственной власти, согласно воле свободного народа»[43].
С первого взгляда, при знакомстве с текстом этого малоизвестного (до сих пор) интервью, может создаться впечатление о некоей «политической беспринципности» Колчака, поскольку он весьма откровенно рассказывает о своем сотрудничестве с американцами и англичанами, отмечает важность помощи Японии и говорит о создании собственной вооруженной силы под прикрытием иностранных государств. Но нужно учесть два момента. Первое – речь идет не о врагах антибольшевистской России на тот момент, а о ее союзниках, о союзниках России по Антанте в годы Первой мировой войны. Это не Германия, не страны Четверного Союза, с которыми заключен «похабный» (по выражению самого Ленина) сепаратный Брестский мир и при поддержке которых создается государство (как, например, Гетманская Украина). Во-вторых, Колчак подчеркивает, что новая российская государственность, основанная на местных самоуправлениях (в частности, на областничестве), должна опираться на российскую территорию и российское население. Союзники могут только помочь (как они конкретно помогли – другой вопрос). Но главные политические задачи должны будут решаться только самой российской нацией, национальными (не социалистическими) правительствами и национальной армией…
Еще одну, психологическую черту произошедших в Омске событий отметил член ЦК кадетской партии К. Д. Набоков в письме главе правительства Северной области известному социалисту Н. В. Чайковскому 17 декабря 1918 г. Еще до «переворота» Набоков признавал неизбежность восстановления монархии в России как оптимальной формы правления. Схожие мысли высказывал он и в отношении Колчака, предупреждая Чайковского от свойственных главе ВПСО опасений по поводу «наступающей диктатуры»: «На происшедшее в Омске не следует смотреть слишком пессимистически, ибо имевший место переворот не является актом реакционным; к тому же в обстановке переживаемого момента единоличие власти дает ей лишние шансы приобрести необходимый авторитет и прочность, ибо природа русского человека такова, что всякая «коллегиальная» деятельность неизбежно порождает разноречие, тормозящее самые благие начинания. Директория искусственно поддерживалась до тех пор, пока здоровое течение – отнюдь не уклоняясь в сторону реакции, – не одержало верх»[44].
Итак, становление единоличной власти, необходимой для «победы над большевизмом», было объективным, закономерным результатом политико-правовой эволюции Белого движения в условиях Гражданской войны. Однако очевидная «политическая целесообразность» перехода к форме единоличного правления делала носителя этой власти не только гарантом ожидаемых побед, но и заложником возможных поражений. Белое дело, взяв на себя главную задачу «борьбы с большевизмом», ориентировалось теперь только на победу. «Сжигая мосты», в правовом пространстве следовало учитывать, что отныне Верховный правитель становится первой мишенью для критики, ведь лично с ним, с возглавляемым им движением будут связывать любые действия всех его подчиненных, а его политический курс при первых же неудачах может быть дискредитирован и, наконец, полностью отвергнут. Для Александра Васильевича Колчака омский переворот стал началом тяжелого «крестного пути». Но от «креста власти» он не отказался, принял его и нес до конца жизни…
Обладало ли Российское правительство адмирала А. В. Колчака легальным статусом государственной власти?
Анализируя политико-правовой аспект истории Белого движения на Востоке России в период года после омского «переворота», следует отметить, что по характеру политического устройства это был наиболее стабильный, устойчивый период. Серьезных перемен в структуре управления в это время не происходило, что дает основание считать целесообразной и оправданной форму «единоличной власти» в условиях войны и экономической разрухи. Если бы не военные поражения, приведшие к отступлению от Урала и падению «столицы Белой России» – Омска, то вполне вероятно, что сложившаяся к началу 1919 г. модель авторитарного руководства, при слиянии законодательных и исполнительных полномочий, ограниченности представительного «фундамента», могла просуществовать «до созыва нового Учредительного Собрания» и окончательного решения «вопроса о власти». Аналогично «Сибирской» политические модели (с непринципиальными отличиями) складывались и в других районах российского Белого движения, что свидетельствовало об общности основных программных положений.
Восприятие результатов «переворота» обществом представлялось для новой власти в целом благоприятным. «Излишне говорить, – заявлялось в правительственном сообщении, – что ныне, после событий 18 ноября, правительство, возглавляемое Верховным Правителем, совершенно не имеет в своем составе реакционных элементов и не одиноко. Оно поддержано все теми же государственными элементами, умеренно-социалистическими, кооперативными, демократическими, буржуазными и военными, которые все с самого начала шли за Сибирским правительством». В Декларации Российского правительства от 21 ноября 1918 г., посвященной обязательствам по внешнему и внутреннему государственному долгу, помимо многочисленных официальных заявлений о порочности «партийного» и выгодах «делового» управления, особо подчеркивался факт правопреемства с точки зрения финансов: «Считая себя правомочным и законным преемником всех бывших до конца октября 1917 года законных Правительств России (царского и Временного. – В.Ц.), Правительство, возглавляемое Верховным Правителем адмиралом Колчаком, принимает к непременному исполнению, по мере восстановления целекупной (единой. – В.Ц.) России, все возложенные на государственную казну денежные обязательства»[45].
Для подтверждения «законности» статуса Российское правительство опиралось на тезис о своем «национальном характере», о правопреемственности: «В Феврале 1917 года рухнуло Царское Правительство… исторически сложившееся, созданное в смутные годы (XVII века. –