Старший офицер, однако, линию свою на создание на линкоре «нормальной атмосферы» проводил упорно. «Вы меня должны понять, господа, — говорил он. — Начнется кампания — еще попомните добром мои наставления. Сплочение офицеров и команды необходимо. Ведь не миновать нам встречи с неприятелем в Рижском заливе…»
Помянули добром Галлера офицеры «Славы» значительно раньше — в дни, когда пришла весть о революции в Петрограде… В декабре шестнадцатого года Лев Михайлович побывал в столице — скончалась мать, болевшая после гибели Вернера. За два дня в Петрограде много ли поймешь? Но и слышанного и виденного было достаточно, чтобы прийти к выводу — кризис в стране нарастает. Очереди у булочных, рассказы сестер о том, что слышат от раненых в госпиталях, наконец, всякого рода истории об альковных приключениях приближенных к императрице и подозрительном ее окружении… Убийство Распутина и министерская чехарда не привели к наведению порядка ни в империи, ни в столице. Фронт по-прежнему не получал в нужном количестве снарядов, даже винтовочных патронов. Отец и приходившие его навестить друзья, отставные генералы, настроены были пессимистично, брюзжали по поводу российского беспорядка, мечтали о конституционной монархии на британский или хотя бы на германский образец. Уезжал Галлер в Гельсингфорс в настроении мрачном, с ощущением недалекой беды. Но возможный катаклизм представлялся ему лишь как верхушечный переворот. Оставалась и надежда, что все наладится после победы Антанты. Надо думать, срок вступления в войну Северо-Американских Штатов уже близок…
О забастовке Путиловского завода, о присоединении к ней других заводов и фабрик столицы империи на «Славе» узнали из газет. Ни Галлер, бывший на «Славе» в эти дни за командира, ни другие офицеры и команда еще не понимали, что близилась революция и самодержавие доживало последние дни. 28 февраля 1917 года гельсингфорсские газеты напечатали телеграммы из Петрограда о начавшемся там вооруженном восстании. В тот же день вечером Галлер побывал на «Андрее Первозванном»: Небольсин вручил командирам кораблей копии приказа командующего флотом вице-адмирала А. И. Непенина. «Предписываю объявить командам: последние дни в Петрограде произошла забастовка и беспорядки на почве недостатка пищи и подозрения некоторых лиц в измене, чем могло быть нарушено доведение войны до победы. Произошли перемены в составе Совета министров, который принимает меры к прекращению беспорядков и подвозу необходимых продуктов. Объявляю об этом по командам, чтобы узнали об этом от меня, а не от посторонних. Требую полного усиления боевой готовности…»[52]
Вернувшись на «Славу», Галлер приказал собрать команду в церковную палубу, зачитал приказ командующего. Матросы молчали, и молчание это показалось ему грозным. А далее напряжение нарастало все с большей скоростью: к концу дня 1 марта сообщили из штаба бригады о восстании в Кронштадте, 2 марта — о восстании в Ревеле. И пока командующий флотом Непенин готовил и отсылал в Петроград телеграмму, присоединяясь к решению Государственной думы об отречении от престола Николая II в пользу сына, большевистские ячейки на линкорах и крейсерах готовили команды к восстанию[53].
После обеда 3 марта Небольсин вновь вызвал к себе командиров. «Утром, — начал бледный как полотно адмирал, — утром получено отречение государя от престола в пользу Михаила Александровича. Власть взял Временный комитет Государственной думы. Прошу вас, господа, объявить об этом командам…» И опять Галлер читал в церковной палубе вести из Петрограда. На этот раз молчали не все. «Не нужно никакого Михаила, царя не нужно!» — крикнул кто-то из дальних рядов. «Долой, долой!» — поддержали его голоса.
Вскоре после восьми вечера, сидя в своей каюте, он услышал свисток в переговорную трубу. Вахтенный офицер докладывал, что на «Императоре Павле I» зажжен красный клотиковый огонь и его башни разворачиваются на «Андрея Первозванного». Минуты, и еще доклад: красный клотик горит и на «Андрее Первозванном». Галлер надел тужурку, поднялся на мостик. Да, красный клотик горел уже и на его корабле, на дредноутах 1-й бригады. Он понял: корабли подняли красные флаги, как когда-то «Князь Потемкин-Таврический». Пожалуй, на своем корабле он уже не властен…
Лев Михайлович вызвал офицеров в кают-компанию. Так, полагал он, больше шансов исключить случайную трагедию, легче и быстрее принимать необходимые решения. И тут же принял первое: приказал всем офицерам положить револьверы на стол. Он сделает все, чтобы на корабле не вспыхнула резня. Да и что могут сделать два десятка офицеров против тысячи матросов, если те решатся расправиться с ними? Ничего…
В тот вечер, в ночь на 4 марта выплеснулась давно кипевшая волна ненависти к офицерам. На «Андрее Первозванном» и «Императоре Павле I» были убитые. На «Андрее Первозванном» убит командир бригады Небольсин — матросы не простили ему арестов 1915 года. На «Славе» же обошлось, крови пролито не было — в те дни случай, пожалуй, исключительный. Офицеры находились в кают-компании, как бы под арестом, пока не вернулись поздно вечером с «Кречета» вызванные к командующему флотом депутаты. Им, как и другим депутатам от крупных кораблей и дивизионов эсминцев и тральщиков, адмирал Непенин зачитал телеграммы, полученные из Петрограда, а потом призвал освободить офицеров, если они арестованы, приступить к положенному несению службы.
Следующий день, 4 марта, был еще более полон драматическими событиями. В воротах Свеаборгского порта после полудня был убит командующий флотом вице-адмирал Непенин. Еще утром он практически сдал командование избранному на митинге матросами командующим флотом вице-адмиралу А. С. Максимову, начальнику минной обороны. Непенин шел на Вокзальную площадь, чтобы встретить приезжающих из Петрограда представителей Временного правительства из Петроградского Совета рабочих в солдатских депутатов…
Из церковной палубы и кают-компании «Славы» вынесли портреты царской семьи, исчез с корабля, спешно получив отпуск по болезни, младший штурман лейтенант барон Гойнинген-Гюзе. Взамен погон на рукавах появились как у британцев, золотые нашивки. Жизнь вроде бы потекла в прежнем русле — продолжали и заканчивали ремонт, проводили учения… Как прежде, да не совсем: команда избрала судовой комитет, который постепенно расширял и усиливал свою власть на корабле, вышли из подполья революционеры — большевистская ячейка, эсеры. Появились и анархисты. Судовой коллектив большевиков, быстро набиравший силу, возглавили Иосиф Карцев и Савелий Кузовчиков, унтер-офицеры машинной команды. А в масштабе флота, начиная с апреля, развернул деятельность Центральный комитет Балтийского флота — Центробалт, разместившийся на стоящем в гавани Гельсингфорса транспорте «Виола»[54]. Был в Центробалте свой делегат и у «Славы». Постепенно Центробалт, председателем которого стал матрос-дальномерщик с «Императора Павла I» П. Е. Дыбенко, приобретал все большую власть на флоте.
Вскоре после февральской революции прибыл на «Славу» новый командир капитан 1 ранга В. Г. Антонов, офицер опытный: служил раньше старшим офицером на «Славе», затем начальствовал Рижской речной флотилией, командовал эсминцем «Эмир Бухарский». Настроение у него, видно, было смутное. В первые же дни спросил: «Как служить-то нам дальше, Лев Михайлович?» Галлер, помолчав, ответил, что оба Романова от престола отреклись. Поэтому он считает себя от присяги монарху свободным. Переворот большинством населения России, народом, встречен с восторгом. Служить же офицерство должно России, народу. Иного не дано. Надо думать, размышлял вслух Галлер, шторм революции уляжется, пройдет и разведенная им зыбь. Без флота же России не быть…
С судовым комитетом, в котором главенствовали большевики, командир линкора старался вступать в отношения как можно меньше. Галлеру же удавалось ладить с комитетчиками, быстро разрешать мелкие конфликты — крупных не случалось. Это было даже удивительно, потому что кипение политических страстей отнюдь не ослабевало. Дело он предпочитал иметь прежде всего с большевиками — партийный коллектив на линкоре в апреле превышал уже семьдесят человек. Но не потому, что совершил некий политический выбор. Он все еще думал, что можно быть вне политики. Просто большевики были толковые люди, на пустяки не разменивались. С их помощью удавалось унять крикунов из анархистов, объявивших, например, мокрую приборку в палубах «буржуазным пережитком».
Главным вопросом вскоре стало отношение к войне. Военного министра А. Ф. Керенского, приехавшего агитировать балтийцев за войну «до победного конца», матросы встретили враждебно. 15 мая прекращения империалистической войны потребовало собрание судовых комитетов 2-й бригады линкоров — «Славы», «Андрея Первозванного», «Гражданина» (бывший — «Цесаревич») и «Республики» (бывший «Император Павел I»). Но тогда же в принятую резолюцию записали, что во имя победы народной власти готовы любой ценой отразить наступление немцев на Петроград. О возмущении Временным правительством, не желающим покончить с войной, свидетельствовала и резолюция команд линкоров «Слава» и «Петропавловск», напечатанная 27 июня в газете гельсингфорсских большевиков «Волна». Еще через неделю, 5 июля, делегаты «Славы» голосовали за резолюцию собрания представителей судовых комитетов и Центробалта с требованием передать власть Советам… [55]
Многое, однако, изменилось с переходом сил контрреволюции в наступление, после того как 3 июля верные Временному правительству части — казаки и юнкера обстреляли демонстрацию рабочих Петрограда и моряков Кронштадта, разгромили редакцию большевистской «Правды». К тому времени А. С. Максимова, избранного матросами командующим флотом после свержения самодержавия, сменил более угодный Временному правительству контр-адмирал Д. Н. Вердеревский, бывший начальник бригады подводных лодок. Но и он показался Керенскому недостаточно крутым и был заменен А. В. Развозовым, начальником Минной дивизии. Контр-адмирал Развозов попытался восстановить дореволюционные порядки на флоте, завернуть гайки, опираясь на приказ Керенского о роспуске Центробалта и избрании нового его состава. Приказ этот появился на свет на следующий день после ареста прибывших в Петроград на эс