′, долготе 15°51′ восточной поворотили назад, а потом пошли вдоль ледяного берега к востоку. Холода было до 3°по Реомюру (около минус 4°по Цельсию. — И. Р.); вокруг шлюпа летали птицы; мы видели одну эгмонтскую курицу[27], а с 7 февраля появились небольшие дымчатые птицы вроде ласточек (sterna)[28], нос у них красный, они кружились над вымпелом и пронзительно кричали. Таких же птиц мы видели у острова Георгия, следовательно, нет сомнения, что близ 69°южной широты и долготы от 15°и далее к востоку должен находиться берег. Может быть, более счастливому будущему мореплавателю и столь же отважному, как наш начальник, вековые горы льда, от бури или других причин, расступившись в этом месте, дадут дорогу к таинственному берегу!»{118}
Обратимся еще раз к мнению Франка Дебенхэма, изложенному в предисловии к книге Ф. Ф. Беллинсгаузена, где он дает развернутую оценку увиденного русским капитаном: «16, а затем еще раз 21 января он был так близок к земле, что если бы погода была более ясной, он должен был опознать ее, но записи в журнале от 5 и 6 февраля еще более волнующие, в том смысле, как очень наглядно он описывает внешний вид суши, не называя ее таковой.
Учитывая то, что изложено им в примечании к этой дате, не может быть никакого разумного сомнения в том, что командир видел перед собой континент, покрытый льдом и возвышающийся складками, одна за другой на большое расстояние, и было нельзя не осознать, что лед сам по себе не может принимать такую форму или достигать такой толщины, будучи на плаву. Нет лучшего описания, чем данное им, которое можно было применить для описания сотен миль этого пространства антарктического материка, каким мы теперь его знаем»{119}.
В следующий раз экспедиция приблизилась на расстояние около 70 миль к Антарктиде 13–14 февраля 1820 года. Антарктическое лето заканчивалось. 14 февраля Беллинсгаузен делает такую запись в своей тетради: «Ветер все более и более усиливался с туманом и мокрым снегом. <…> Весь такелаж[29], паруса и самые шлюпы обледенели, мы не успевали очищать снег с бегучих веревок и с палубы. При таком сильном ветре, густом тумане и снеге весьма опасно было находиться среди ледяных островов»{120}.
Шлюпы оказались в местах, где сильный переменный ветер, налетавший одновременно и с запада, и с востока, гнал громадные волны, создавая сильнейшую боковую качку, вредную для судов и грозящую их сваливанию набок. Кроме того, на поверхности моря появился молодой лед. Все это затрудняло маневрирование, изматывало людей. Оставаться далее в этих краях становилось крайне небезопасно. Да и запас дров подходил к концу. Корабли экспедиции повернули на север, направляясь к месту следующей стоянки в Порт-Джексон.
Всего же в течение летних антарктических месяцев с декабря-января по март 1820 года экспедиция находилась во льдах 58 дней. Как видим, Беллинсгаузен неуклонно следовал инструкции морского министра, которая предписывала, что он «употребит всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях»{121}.
При этом на кораблях экспедиции постоянно велись записи различных параметров состояния окружающей среды и наблюдения животного мира. Тем самым русские мореплаватели настойчиво стремились подкрепить свои изыскания научно обоснованными данными для придания полученным результатам наибольшей фундаментальности и достоверности.
В начале марта 1820 года, в связи с неблагоприятной погодой и необходимостью запастись свежей провизией и дровами, а также дать отдых личному составу, Беллинсгаузен решил покинуть южные широты и направиться в Порт-Джексон, природную бухту Сиднея, для длительной стоянки. Корабли по договоренности разлучились, чтобы встретиться уже в порту.
Мичман Новосильский пишет об этом так: «4 марта. Сегодня капитан наш ездил на шлюп «Восток». Начальник экспедиции объявил ему, что он намерен, не заходя к островам Аукландским, идти прямо в Новую Голландию[30], в Порт-Джексон. Для большего же обозрения южного моря в том месте, где мы пересечем путь Кука, шлюпы должны разлучиться: «Мирному» идти 2 1/2 или 3°южнее пути капитана Фюрно, и в долготе 135°восточной войти в широту 49°39′, чтобы искать на этой параллели Компанейского острова, потом, осмотрев пространство моря от этого острова до южной оконечности Вандименовой земли, идти в Порт-Джексон. Шлюпу «Восток» назначался путь на 2 1/2 или 3°севернее пути капитана Кука, таким образом оба шлюпа обойдут пространство моря по долготе на 55°и по широте на 8°, которое не было еще обозреваемо ни одним мореплавателем»{122}.
Следует отметить, что до того момента, несмотря на частые туманы и пасмурность, а также на то, что шлюп «Восток» шел несравненно лучше «Мирного», корабли не разлучались — ни по неосторожности, ни по каким другим непредвиденным случаям.
Итак, шлюпы отправились в Порт-Джексон разными маршрутами («Мирный» более северным курсом). Разделение состоялось 5 марта 1820 года. А через пару дней в этой части Южного полушария, где на бескрайних просторах встречаются стихии двух океанов — Тихого и Индийского, командам обоих шлюпов предстояло встретиться один на один с такими ураганами и штормами, каких они еще не видывали; ветер рвал паруса, огромной высоты волны швыряли шлюпы, как щепки, трещали мачты и корпуса кораблей.
Первым принял на себя удар стихии «Мирный».
Новосильский пишет: «7 марта… <…> поднялся сильнейший ветер от NW и во втором часу превратился в настоящий шторм. <…> До 10 марта продолжался крепчайший ветер, волны ходили громадные; когда с хребта их шлюп падал вниз, казалось, что мы находимся при подошве высочайшей водяной горы. К счастью, ледяные острова попадались реже. Так как шлюп «Восток» шел против нас тремя градусами южнее, то положение его во льдах было несравненно опаснее, и мы очень о нем беспокоились. <…>
16 марта с утра северный ветер крепчал, и к полудню превратился в жестокий ураган; палубу обдавало волнами. <…> Буря эта продолжалась до восьми часов вечера»{123}.
Казалось бы, Михаил Петрович Лазарев, слывший бывалым моряком, мог пережить очередной в его странствиях шторм спокойнее, чем его юный спутник, однако же и он запомнил эти тревожные дни и ночи, когда вместе со своей командой из последних сил противостоял разбушевавшейся стихии. В своем рапорте Беллинсгаузену о раздельном плавании шлюпов Лазарев написал об урагане, через который им пришлось пройти, отметив при этом надежность своего судна: «7 марта. Около 2 часов дня шторм продолжался с ужасной свирепостью, и новый наш фок-стаксель[31] изорван в мелкие куски. <…> Приятно было видеть, что шлюп наш в шторм, при чрезвычайно сильном и неправильном волнении так крепок. <…> Сим обязаны мы длительному присмотру в Кронштадте при килевании и скреплении судна»{124}.
«<…> 10 марта. Я не помню, чтобы мне случалось когда-либо видеть такое большое и такой чрезмерной высоты волнение. Казалось, что при погружении судна с волны вниз хребты высоких гор окружали нас со всех сторон, по наблюдению мы находились в широте 56°04′, долготе 103°30′»{125}.
В те же дни шлюп «Восток» также оказался под ударом этого урагана. Но поскольку «Восток» шел несколько южнее «Мирного», он находился в полосе плавающих льдов, которые в шторм представляли огромную опасность для любого корабля. Несмотря на все искусство капитана и самоотверженность команды, в какой-то момент они оказались буквально на краю гибели. Катастрофы удалось избежать чудом.
Беллинсгаузен вспоминал, что с утра 8 марта начал быстро крепчать северный ветер, а к ночи он достиг ураганной силы. И хотя к тому времени все парусное вооружение шлюпа было приведено в штормовое положение, под утро ветер стал рвать снасти и паруса, а те, что успели убрать, промокли настолько, что оказались совершенно непригодны к употреблению.
О том, что произошло дальше, Беллинсгаузен сделал такую запись: «Положение шлюпа нашего могут себе представить только те, которые подобное испытали. <…> Устоял один фок-стаксель. Я приказал скорее спустить, чтобы иметь хоть один парус на всякий случай. Ветер ревел; волны поднимались до высоты необыкновенной; море с воздухом как будто смешалось; треск частей шлюпа заглушал все. Мы остались совершенно без парусов, на произвол свирепствующей буре. Я велел растянуть на бизань-вантах[32] несколько матросских коек, дабы удержать шлюп ближе к ветру. Мы утешались только тем, что не встречали льдов в сию ужасную бурю. Наконец в восемь часов с баку закричали, что льдины впереди; сие извещение поразило всех ужасом, и я видел, что нас несло на одну из льдин; тотчас подняли фок-стаксель и положили руль на ветер на борт; но как все сие не произвело желаемого действия и льдина была уже весьма близко, то мы только смотрели, как нас к оной приближало. Одну льдину пронесло под кормою, а другая находилась прямо против середины борта, и мы ожидали удара, которому надлежало последовать; по счастию, огромная волна, вышедшая из-под шлюпа, отодвинула льдину на несколько сажень и пронесла у самого подветренного штульца