В-третьих, виной тому явилась и неповоротливая российская государственная машина, и равнодушие чиновников к имеющим всемирное значение достижениям соотечественников.
В 1824 году Ф. Ф. Беллинсгаузен представил Адмиралтейскому департаменту описание своего путешествия со всеми картами и рисунками. Лишь 17 марта 1825 года департамент направил ходатайство в морской штаб об издании отчета за счет государства в количестве 1200 экземпляров. Однако никакого решения не последовало. В октябре 1827 года Ф. Ф. Беллинсгаузен, который был к тому времени уже вице-адмиралом, вновь обратился к ученому комитету Главного морского штаба с просьбой об издании хотя бы 600 экземпляров, добавив, что делает это с целью сокращения издержек и без какой-либо выгоды для себя. Через два месяца председатель ученого комитета Л. И. Голенищев-Кутузов направил начальнику морского штаба А. В. Моллеру рапорт, в котором просил об издании материалов экспедиции. И только в 1831 году отчет Ф. Ф. Беллинсгаузена увидел свет.
А затем случилось то, о чем с беспокойством, но, как оказалось, пророчески выразился Голенищев-Кутузов в упомянутом рапорте Моллеру: «Мореплаватели разных народов ежегодно простирают свои изыскания во всех не совершенно исследованных морях и может случиться, и едва ли уже не случилось, что учиненное капитаном Беллинсгаузеном обретение по неизвестности об оном послужит к чести иностранных, а не наших мореплавателей»{163}.
Более чем скромный тираж книги очень скоро превратил ее в раритет даже в России, а за границу, уже много позже, попали лишь единичные экземпляры. Это явилось главной причиной того, что в дебатах между Англией и Америкой о приоритете в открытии Антарктиды, начавшихся вскоре после русской экспедиции, вопрос о том, что честь обнаружения Южного континента может принадлежать России, даже не возникал.
А в среде ученых Европы упоминание об этом встречается впервые только в 1833 году, когда немецкий географ и натуралист, один из основателей географии как самостоятельной науки Александр фон Гумбольдт в письме известному картографу Генриху Бергхаусу выразил сожаление в связи с тем, что «<…> Описание путешествия Беллинсгаузена издано на неизвестном для нас русском языке. И только в 1842 году некоторые данные об этой экспедиции были опубликованы на немецком языке, однако они не сопровождались соответствующими изображениями ее маршрута и, что являлось особенно важным, описанием льдов, сделанным в ходе плавания. К середине XIX века книга Беллинсгаузена стала редкостью даже в России»{164}.
В результате только в 1863 году, спустя 32 (!) года с момента выхода в свет отчета Ф. Ф. Беллинсгаузена об экспедиции, известному немецкому географу и картографу Августу Петерману удалось приобрести экземпляр этой книги. Об этом он сделал такую запись в своем регистрационном журнале: «Экспедиция Беллинсгаузена в одном томе плюс альбом рисунков и атлас — копия из библиотеки Русского Морского Министерства (получено от великого князя Константина — главнокомандующего Российским военно-морским флотом и президента Российского географического общества). Большая редкость, невозможно приобрести никаким другим способом»{165}.
Но лишь в 1867 году, ознакомившись с этим трудом российского капитана, Петерман в одной из своих работ указал на то, что в мировом научном сообществе оказались абсолютно незаслуженно обойдены достижения первой русской экспедиции в Антарктиду и проявленные ее участниками мужество и отвага в поисках Южного материка. Он писал: «Но эта заслуга Беллинсгаузена еще наименьшая. Важнее всего то, что он бесстрашно пошел против вышеуказанного решения Кука, царившего во всей силе в продолжение 50 лет и успевшего уже прочно укорениться. За эту заслугу имя Беллинсгаузена можно прямо поставить наряду с именами Колумба, Магеллана и Джеймса Росса, с именами тех людей, которые не отступали перед трудностями и воображаемыми невозможностями, которые шли своим самостоятельным путем и потому были разрушителями преград к открытиям, которыми обозначаются эпохи»{166}.
Столь высокую международную оценку результатов первой русской экспедиции к Южному полюсу, вне всякого сомнения, вместе с Ф. Ф. Беллинсгаузеном в равной степени разделяет его ближайший сподвижник и единомышленник Михаил Петрович Лазарев, командовавший шлюпом «Мирный», который, в отличие, между прочим, от кораблей Кука, ни разу в ходе плавания не разлучился со своим командиром, шедшим на шлюпе «Восток», разделив с ним и все тяготы путешествия, и радость великих открытий.
Полный текст отчета Ф. Ф. Беллинсгаузена на немецком языке был опубликован только в 1902 году. Начало XX века явилось периодом, когда отмечался рост интереса к результатам состоявшихся ранее плаваний в южных приполярных водах, связанный с отправкой в этот район новых экспедиций. Английский полярный исследователь Роберт Скотт, одним из первых достигший вместе с товарищами в январе 1912 года Южного полюса и заплативший за этот подвиг своей жизнью, в книге о путешествии в Антарктиду на корабле «Дискавери», изданной в 1905 году, отмечал: «Беллинсгаузен был определенно первым, кто открыл землю в пределах Южного полярного круга… К сожалению, мало кто знал о его плавании, так как его отчет никогда не был переведен на английский язык»{167}.
Многие другие иностранные исследователи Антарктиды и историки антарктических экспедиций также указывали на это обстоятельство. Лишь в 1945 году труд Беллинсгаузена с предисловием Дебенхэма был издан на английском языке.
А вот мнение современных российских исследователей Антарктиды и полярников: «В 1820 году российская экспедиция под руководством Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный», совершая кругосветное плавание, открыла Южный полярный материк. Русские моряки девять раз подходили к берегам неизвестной земли, покрытой льдом.
В те годы это выдающееся географическое открытие не было по достоинству оценено современниками. Признание первенства и выдающегося вклада русских моряков в открытие Южного континента пришло значительно позже, в 1886 году. В этом году британский исследователь Дж. Мерей представил на заседании Шотландского географического общества доклад, в котором он объединил маршруты различных экспедиций, где и легли в основу первого контура Антарктического континента, положенного на карту. В этой работе впервые достижения российских моряков были наглядно продемонстрированы научному сообществу того времени»{168}.
Однако острая полемика вокруг приоритета, как в отношении открытия островов вблизи побережья Антарктиды, так и самого континента, началась задолго до того, как роль русских мореплавателей в этом вопросе стала известна широкой общественности за пределами России. Не успели еще высохнуть чернила на страницах отчета Ф. Ф. Беллинсгаузена об экспедиции в Южный Ледовитый океан, как многочисленные моряки и промышленники из разных стран наперебой начали заявлять о своем первенстве открытия новых земель у Южного полюса.
Вот лишь один из примеров этих словопрений: «Основываясь на результатах плавания Брансфилда — Смита (английские моряки, совершившие в 1819–1820 гг. плавания в районе Южных Шетландских островов) (курсив мой. — И. Р.), англичане считают, что им принадлежит первенство в открытии антарктического континента к югу от мыса Горн. Между тем американцы утверждают, что Брансфилд видел не полуостров Антарктиду, а всего лишь остров, лежащий в нескольких милях от коренного берега, и что первооткрывателем антарктического полуострова был американский промышленник Натаниэль Палмер.
Промышленники, боясь конкуренции, заплывали далеко в южные воды… Открытиям новых земель они не придавали никакого значения; их интересовали лишь тюленьи шкуры, а не скалистая, покрытая льдом бесплодная суша.
Чтобы установить тот или иной факт открытия, совершенного в прошлом этими людьми, современным историкам приходится отыскивать судовые журналы промышленников и по скудным, зачастую полуграмотным записям восстанавливать факт того или иного открытия. При этом нередко допускались передержки или домыслы, особенно в тех случаях, когда очень хотелось вопреки фактам доказать приоритет своей страны в том или ином открытии. <…>
Американские биографы Палмера приписывают ему подвиги, которые он не совершал. <…> Наибольшие споры возникают в последнее время из-за приоритета в открытии огромного полуострова Антарктического континента против Южной Америки. Американцы считают, что его следует называть полуостровом Палмера, так как какая-то часть его северного берега открыта Палмером. Англичане считают этот полуостров Землей Грейама, поскольку его северную оконечность, как они предполагают, впервые увидели английские моряки экспедиции Брансфилда — Смита»{169}.
И подобных споров о так называемых «открытиях»: то ли островов, то ли полуостровов, а еще то ли заливов, то ли проливов — возникало в те годы множество между представителями разных стран.
В первой половине XX столетия и вплоть до 1958 года споры о приоритете тех или иных стран в открытии Антарктиды и прилегающих островов стремительно переросли в противостояние большой группы государств по вопросу о территориальном разделе Южного континента. Позиция России, а затем и Советского Союза при этом оказалась уязвимой, причем не только в отношении претензий на земли, открытые русскими мореплавателями (хотя СССР такие претензии официально не предъявлял, но оставлял за собой право сделать это), но также и в вопросе первенства в открытии Южного континента, что оказалось неожиданным для советской научной общественности.