Русской Америкой тогда называлась совокупность владений Российской империи в Северной Америке, включавшая Аляску, Алеутские острова, архипелаг Александра I и поселения на тихоокеанском побережье нынешних Соединенных Штатов, а также Елизаветинскую крепость на Гавайях.
С 1808 года столицей Русской Америки был Новоархангельск — бывшая Михайловская крепость, основанная в 1799 году, а тогда город на берегу незамерзающего Ситхинского залива, защищенный с моря горами. В Новоархангельске в то время проживало больше двухсот русских и около тысячи туземцев. Там были начальная школа, церковь, верфь, арсенал и различные мастерские. А фактически управление тамошними территориями вела Российско-американская компания, главный штаб которой находился в Иркутске.
И все бы хорошо, но в Русской Америке все более широкий размах стали принимать действия английских и американских контрабандистов. Они не признавали законов и международных правил, вели хищнический промысел пушного зверя на российской территории, снабжали коренное население оружием и подстрекали его к нападению на русских. Новоархангельск прикрывал тогда корабль «Аполлон», единственное военное судно Российско-американской компании, но безопасность всех территориальных вод России в этом регионе оно обеспечить не могло.
Морской офицер Д. И. Завалишин, служивший под началом Лазарева, впоследствии описывал это так: «Когда русские, завоевавши Алеутские острова, начали потом занимать северо-западный берег материка Америки и острова, к нему прилежащие, то они довольствовались фактическим обладанием занятых мест, не заявляя ни перед кем о правах своих на владение и не требуя ни от кого признания этих прав, тем более что и протестовать против этого было тогда некому. Места эти были пустынные и только изредка посещались иностранными судами с ученою или торговою целью. Но после того, как Соединенные Штаты пробились до западного берега материка, до Великого океана, и начали заводить заселение у устья реки Колумбии, иностранные суда, преимущественно американские и английские, стали все чаще и чаще появляться в наших водах и, ввиду враждебного расположения к нам диких колюжей[38], начали продавать им огнестрельное оружие и порох, как самый ценный для диких товар, который Российско-американская компания наша, естественно, не могла им продавать, потому что не могла же она давать оружие против себя. Это возбудило пререкания с иностранцами, и таким образом неизбежно должен был возникнуть вопрос и о границах»{179}.
Россия всегда считала границей своих владений на северо-западном побережье Америки параллель 51°северной широты, что и было обозначено в указе от 13 сентября 1821 года о привилегиях Российско-американской компании.
«Очень может быть, — пишет Д. И. Завалишин, — что граница эта была бы признана и иностранными державами, если бы в привилегиях, данных Российско-американской компании, не заключалось одно очевидно ошибочное постановление. Вместо того чтобы, согласно общему морскому праву, назначить известное от берега расстояние, в пределах которого только свои подданные могут заниматься каботажем, рыбной ловлей и пр., проведена была черта по океану от 51°сев. шир. на американском берегу до южного мыса одного из Курильских островов, Урупа, у берегов азиатского материка; а в статье или параграфе 70 было сказано, что «командирам военных судов предписано будет арестовать все иностранные суда, попадающиеся им в границах, России принадлежащих»{180}.
Для подкрепления же силой этого постановления к северо-западному побережью Америки было отправлено небольшое военное судно — 28-пушечный шлюп «Аполлон», которым сначала командовал капитан 1-го ранга И. С. Тулубьев, а после его смерти от туберкулеза — Степан Петрович Хрущов.
Но все это было истолковано иностранцами так, что Россия собирается «захватывать все иностранные суда за означенной выше чертой, хотя бы они и не приближались к берегу, и такое притязание на отмежевание себе части океана названо было неслыханным. В газетах американских и английских начали даже появляться частные заявления, что силу будут отражать силой»{181}.
Такие толки не могли, конечно, остаться неизвестными российскому Министерству иностранных дел, и всем нетрудно было понять, что такому мелкому военному судну, как шлюп «Аполлон», не справиться даже с купеческими большими кораблями.
Именно поэтому было принято решение направить к берегам Аляски подкрепление — 36-пушечный фрегат «Крейсер». Этому кораблю суждено было занять видное место в истории. По отзывам специалистов, «сооружение этого фрегата и порядки, на нем введенные, послужили впоследствии образцами для всего вообще Черноморского флота»{182}.
Вместе с фрегатом «Крейсер» под командованием Михаила Петровича Лазарева к берегам Аляски был отправлен еще и 20-пушечный шлюп «Ладога», им командовал старший брат Михаила Петровича капитан-лейтенант Андрей Петрович Лазарев.
М. П. Лазарев был назначен командиром «Крейсера» 24 июля 1822 года. Этот фрегат построили в Архангельске и спустили на воду 18 мая 1821 года. Его создатель — опытный кораблестроитель А. М. Курочкин.
Но Михаил Петрович сразу же потребовал, чтобы количество пушек на фрегате было увеличено с 36 положенных по штату до 44, с заменой нескольких 12-фунтовых орудий на 18-фунтовые карронады.
Чтобы было понятно, карронада представляла собой короткое тонкостенное корабельное орудие, имевшее меньший вес и стрелявшее тяжелыми ядрами на небольшое расстояние. Малую дальность обеспечивал сравнительно небольшой пороховой заряд, который придавал ядру низкую начальную скорость. Зато достоинствами карронад были значительно более высокая скорострельность, относительно низкая отдача и меньшее количество людей, требующихся для обслуживания.
Таким образом Лазарев, понимая, что вполне возможно ведение военных действий, решил усилить свою артиллерию. И лишь после этого он отправился в свое третье кругосветное плавание, из которого ему суждено будет возвратиться лишь 17 августа 1825 года.
Не без оснований считается, что это путешествие, в котором Михаил Петрович командовал фрегатом, памятно еще и тем, что исправному состоянию «Крейсера» активно содействовали некоторые сподвижники Лазарева, которые впоследствии очень много сделали для распространения между флотскими офицерами страстной любви к морскому делу, что составляло отличительную черту самого Михаила Петровича. Этот образ мыслей и отношение к своим обязанностям он прививал своим подчиненным. Он тщательно подбирал офицеров, ценя в них не внешний лоск, а исключительно добросовестное исполнение служебного долга. Например, лейтенант М. Д. Анненков плавал с ним еще на шлюпе «Мирный», лейтенант И. А. Куприянов, также совершивший кругосветное плавание, впоследствии стал вице-адмиралом и в целом трижды огибал земной шар.
Мичман П. С. Нахимов, во время плавания получивший чин лейтенанта, — будущий адмирал, флотоводец, герой Наварина, Синопа и обороны Севастополя. Мичман Е. В. Путятин, впоследствии за заслуги перед Отечеством ему был присвоен графский титул, а в 1858 году — произведен в адмиралы. Прославился как исследователь Японского моря и дипломат.
Лейтенант Ф. Г. Вишневский и мичман Д. И. Завалишин — будущие декабристы. В 1826 году Вишневский был разжалован в рядовые, послан в пехотный полк на Кавказ, где отличился в военных действиях против турок, после чего в 1832 году восстановлен в офицерском звании. А вот Завалишин был арестован, обвинен в согласии с умыслом цареубийства и приговорен к каторжным работам (вернулся из Сибири лишь в 1863 году).
Мичман А. А. Домашенко в 1827 году на линейном корабле «Азов» у берегов Сицилии во время шторма бросился в море, чтобы спасти сорвавшегося с реи матроса, но утонул. В 1828 году ему в Кронштадте был поставлен памятник на собранные товарищами деньги.
Все эти выдающиеся люди считали себя учениками М. П. Лазарева, гордились этим и старались своими действиями и поведением во всем походить на своего командира.
Д. И. Завалишин свидетельствует: «Дух, оживлявший начальника экспедиции, офицеров и команду, был именно тот самый, который проявил себя потом с такою славою в Севастопольской осаде; и это тем более верно, что и герой Синопа и Севастополя, Павел Степанович Нахимов, настоящее свое морское образование и развитие доблестных качеств получил именно во время служения на фрегате «Крейсер»{183}.
Относительно процесса подбора экипажа «Крейсера» Д. И. Завалишин пишет: «Лазарев сказал мне, что он очень сожалеет, что наше знакомство не случилось ранее, иначе, имея в виду быть назначенным командиром судна, отправляющегося в дальнее плавание, он предложил бы мне идти в этот поход; но теперь все уже места заняты по данным им прежде обещаниям. «Впрочем, — прибавил он, — мне дали всего только четырех офицеров; это очень недостаточно, и я хлопочу о прибавке еще одного, и если на то согласятся, то оставляю это место вам; а чтобы приобрести некоторое право на него, то предлагаю вам в свободное от службы время помогать мне в вооружении моего фрегата, потому что назначенные мне офицеры не собрались еще, а времени терять нельзя»{184}.
Короче говоря, Михаил Петрович попросил Завалишина прибыть как можно скорее в Кронштадт, так как за исключением одного старшего лейтенанта все офицеры, назначенные на фрегат «Крейсер», находились в других портах или в отпуске. То есть вооружением фрегата занимались Лазарев и Завалишин вдвоем, а старший лейтенант заведовал работами собственно на фрегате.