Нептун с женой и сыном; это, конечно, была самовольная прибавка к мифологии, но матросам бездетное семейство показалось бы каким-то неестественным. <…>
Сам Нептун имел корону и бороду из осоки и держал острогу вместо трезубца. Однако же раздавшийся общий хохот относился не к нему, а к жене его Нептунихе, как прозвали ее матросы, по незнакомству с мифологическим именем Амфитриды. Ее представлял самый некрасивый, черный и рябой, весьма тучный матрос из татар. На коленях у нее сидел Нептуненок, самый малый по росту из матросов. Нептуниха беспрестанно гладила и ласкала сына. За колесницей шел брадобрей с аршинной бритвой и его помощник с шайками сажи и мела»{208}.
Когда колесница остановилась, Лазарев, подойдя к Нептуну, подал ему список. После этого офицеров, которые были в кругосветном плавании в первый раз, Нептун крестил латинским обрядом, то есть, помочив руку в чашке с морской водой, он слегка касался их темени. Затем началось главное веселье — крещение матросов. Выкликаемый по списку раздевался и садился на доску над купелью, брадобрей намазывал ему одну щеку сажей, а другую — мелом. Потом он давал каждому назидание: вести себя смирно во владении Нептуна, не бояться бурь и кораблекрушения, и тогда, даже утонув в океане, он будет принят богом морей как знакомец.
Затем все подвергшиеся обряду одевались и приходили к Нептуну на угощение. Рядом с колесницей были поставлены раскладные столы, на которых новых «знакомцев» владыки морей уже ожидали горячий пунш, фрукты, сахарные сухари, пряники и другие сладости.
Праздник Нептуна продолжался более четырех часов, и что удивительно, несмотря на изобилие пунша, никто не был пьян. Веселое представление и доброжелательная атмосфера так увлекли всех, что никому и в голову не пришло воспользоваться случаем, чтобы напиться.
А потом всю ночь из матросской каюты доносился хохот, команда оживленно делилась впечатлениями о празднике.
Мичман Завалишин пишет: «Удивительное влияние произвело на команду благоприятное плавание в тропиках: все приободрились, сделались развязнее, не было ни ссор, ни каких-либо проступков; все были веселы и здоровы; обычных на судах при долгих переходах болезней не было и в помине. Матросы начали научаться многому и приобретать некоторые географические понятия: офицеры были доступны, охотно входили с ними в разговоры и объяснения. «Вот этак хоть бы век плавать, ваше высокоблагородие, — часто повторяли наши матросы офицерам, — не в пример лучше берега, а то что за жизнь в казармах». Разочарование не представлялось еще тогда ни близким, ни возможным»{209}.
Вечером 22 января 1823 года были посланы два матроса с очень хорошим зрением на салинг-грот и фок-мачту. Им велели высматривать берег, но о его очертаниях ничего не сказали, чтобы матросы не спутали ожидаемый берег с облаками, что нередко случается и вводит в заблуждение мореплавателей. Когда примерно через час оба матроса один за другим прокричали: «Вижу берег!» — Михаил Петрович спросил в рупор:
— Какой вид берега?
И оба в один голос закричали:
— Гора, как бы сахарная голова!
А это означало, что корабль находится у входа в Рио-де-Жанейро. Слегка наклоненную и похожую на сахарную голову гору моряки знали хорошо, она была визитной карточкой этого порта и города.
После этого многие офицеры бросились на салинги с ручными телескопами, и вдруг один из них закричал: «Вижу на крепости какой-то странный флаг — зеленый, а что в середине, рассмотреть нельзя!»
Этот факт отмечает в своих воспоминаниях А. П. Лазарев: «Подходя к крепостям, защищающим рейд Рио-де-Жанейро, мы с изумлением увидели развевающийся на оных совсем неизвестный для нас флаг; на зеленом поле в желтом четвероугольнике португальский герб, окруженный венком из табачных и кофейных листьев»{210}.
Новость эта возбудила всеобщее недоумение и породила разные предположения. Как вспоминают очевидцы, М. П. Лазарев, не понимая того, что происходит, был заметно озабочен увиденным. Впечатление было такое, что в Бразилии произошла какая-то перемена, о которой русские моряки, находясь в Европе, еще не знали. Всех волновал вопрос: каким будет отношение к представителям России в новых обстоятельствах и как самим следует относиться к переменам в этой стране?
И тут надо пояснить, что в результате захвата Португалии наполеоновскими войсками португальское королевское семейство бежало в изгнание в Бразилию, которая тогда была важнейшей из португальских колоний. А в сентябре 1822 года Бразилия провозгласила независимость от Португалии, но при этом она сама стала монархией — Бразильской империей. И на троне в Бразилии обосновался Педру I, сын португальского короля Жуана VI и испанской инфанты Карлоты Жоакины. Но всего этого русские моряки пока не знали и знать не могли.
23 января 1823 года русские корабли вошли на рейд. По приказу Лазарева все было устроено так, что на палубе и на мачтах фрегата «Крейсер» не было видно ни души. Управление парусами осуществлялось с помощью веревок и блоков снизу, а распоряжения капитана заменили свистками. Как рассказывали потом свидетели, вид безлюдного и безмолвного корабля производил сильное впечатление, как будто двигалось живое самоуправляющееся существо.
Оба корабля бросили якорь на обычном для русских судов месте. Масса людей высыпала на берег, чтобы наблюдать невиданное зрелище. На иностранных военных и торговых кораблях матросы забирались на мачты и ванты[43], чтобы лучше видеть, но обнаружить на борту пришедших парусников людей так и не смогли.
«Настоящее театральное превращение декораций», — сказал потом французский адмирал (а тогда капитан 1-го ранга, крейсировавший у побережья Бразилии) Жан Батист Гривель.
Между тем из местной обсерватории корабли заметили издалека и наблюдали за ними, опасаясь, как выяснилось впоследствии, ожидаемого нападения португальского флота. Но вскоре все успокоились, когда рассмотрели российский военный флаг. Кстати, это ожидание нападения и было причиной стечения народа, движения войск и прибытия императора Педру I из загородного дворца в столицу.
Когда корабли бросили якоря, на «Крейсер» в лодке прибыл русский вице-консул П. П. Кильхен, а вслед за ним и адъютант императора. Они рассказали М. П. Лазареву и другим офицерам подробности совершившихся в Бразилии перемен. В частности, о том, что император Педру I женился на австрийской эрцгерцогине Марии Леопольдине, дочери императора Франца I, и у них уже родилось двое детей.
А вот как докладывал обо всем М. П. Лазарев 6 февраля 1823 года:
Здесь нашли мы правление уже новое. Наследный принц Дон Педро провозглашен был императором 30 сентября 1822 года и ноября 19 был коронован. Такая неожиданная перемена португальской колонии в империю Бразильскую была причиною перемены флага на крепостях и военных судах — рисунок коего при сем честь имею препроводить. Все португальские суда были немедленно конфискованы, королевские войска, желавшие противостать такой перемене правительства, были, так сказать, силою схвачены, посажены на (купеческие) суда и отправлены в Лиссабон, кроме тех, однако же, которые сами пожелали остаться в бразильской службе и присягнуть в верности императору.
Бразильское правительство принимает теперь все возможные меры к умножению военных судов своих, и кроме эскадры, отправившейся с подкреплениями к Сан-Сальвадору, состоящей из 54-пушечного фрегата, двух корветов и двух бригов, ныне здесь вооружается еще 74-пу-шечный корабль, названный «Петром Первым»[44], в честь нынешнего императора, два фрегата и несколько мелких судов, начальство над которыми вверено большей частью иностранцам, поступившим в службу по приглашению правительства. Назначение всех сих судов, как слышно, есть то, чтобы остановить португальскую эскадру, находящуюся теперь в Сан-Сальвадоре и состоящую также из одного корабля и нескольких фрегатов, и если можно, то овладеть ею{211}.
Мичман Завалишин уточняет: «Под именем Рио-де-Жанейро разумеют обыкновенно порт и город, хотя название последнего есть Сан-Себастьян. Порт составляет огромнейший залив при устье реки Рио-де-Жанейро, что означает «Январская река». Это великолепнейший порт в мире, наряду с Константинопольским и Петропавловским (Авача) в Камчатке»{212}.
День 24 января 1823 года прошел в визитах и в посещениях разных лиц, с которыми предстояли взаимоотношения, а потом последовал публичный прием у императора, на котором М. П. Лазарев, И. П. Бутенев, Д. И. Завалишин и доктор П. П. Алиман были официально представлены ему первым министром Жозе Бонифасиу де Андрада и Силва.
Интересно отметить, что наши моряки, включая Лазарева, представились новому повелителю Бразилии как путешественники. Это была вынужденная предосторожность. Дело заключалось в том, что прибытие на борт «Крейсера» императорского адъютанта, приветствовавшего от имени своего монарха русских военных и выразившего удовольствие от их визита в новую империю, поставило Лазарева в крайне затруднительное положение. Вопрос о том, как вести себя в отношении власти, чьими гостями они оказались, приобрел политический характер. Михаил Петрович не мог знать о том, признает ли российское правительство новый порядок в этой стране. Более того, зная, что Россия не только не признала независимость отделившихся от Испании колоний, но и продала ей готовые корабли для использования их метрополией в вооруженных действиях против бывших подвластных территорий.
Лазарев, скорее, мог предположить, что со стороны Санкт-Петербурга признания не будет. Положение усугублялось тем, что генеральный консул России в Рио-де-Жанейро по каким-то причинам в тот момент отсутствовал. Чтобы выйти достойно из щекотливой ситуации, Лазарев во время разговора с адъютантом, проходившего через переводчика, роль которого исполнял мичман Завалишин, заявил, что при встрече с императором он выразит ему свою благодарность не как официальное лицо, а как путешественник.