Невыносимая для европейцев жара, в которой большинство участников похода оказались впервые, требовала изменения распорядка жизни на кораблях. Работы на открытом воздухе производились с четырех утра до десяти и после обеда с четырех до восьми. В другие часы работали или под палубой, или в палатках, устроенных на так называемом «Крысином острове» (там производились все «черные работы»: покраска, просмаливание и т. п.). Обедали в 11 часов, а с полудня до двух часов все спали. Ужин для команды начинался в восемь часов, а у офицеров в десять.
В одном из своих донесений М. П. Лазарев отмечал, что бразильскими военными кораблями командовали поступившие на бразильскую службу иностранцы. В частности, начальником одного из фрегатов был английский морской офицер сэр Джон Тейлор, бывший сослуживец Михаила Петровича во время пребывания на английском флоте и его добрый приятель. Его переход на бразильскую службу наделал в свое время много шума, вследствие требования Великобритании о его выдаче. Однажды М. П. Лазарев сказал ему, что некоторые дела, особенно покраску, очень затруднительно производить в палатке на «Крысином острове», так как туда постоянно ветром наносило пыль и песок. Сэр Джон ответил, что этому легко помочь и он готов испросить разрешение производить эти работы в мастерских бразильского адмиралтейства. А еще он добавил, что долг, как известно, «платежом красен» и русские могли бы помочь бразильцам в проведение работ на их судах, притом что труд этот, разумеется, будет оплачен. Нужда в корабельных мастерах у местных властей велика, объяснял англичанин, поскольку у них на флоте идет спешное перевооружение и император лично следит за этим, а в грамотных мастеровых ощущается явный недостаток.
В результате начальство над русскими мастеровыми получил мичман Завалишин. Вместе с ними он каждый день отправлялся на работу к бразильцам, а вечером там нередко бывал сам император Педру I. Он приезжал на маленькой лодке, одетый в белую куртку и панталоны, в широкополой соломенной шляпе. Он подолгу разговаривал с Завалишиным, а иногда по несколько раз объезжал русский фрегат «Крейсер», внимательно его разглядывая.
Очень добрые отношения установились у русских моряков и с членами императорской семьи, в частности, с супругой Педру I, императрицей Марией Леопольдиной, урожденной австрийской эрцгерцогиней и сестрой Марии Луизы, жены Наполеона I.
А вот еще один знак внимания к русским со стороны бразильского императора. Офицеры были приглашены им посмотреть церемонию крестин его дочери, донны Жануарии, родившейся 11 марта 1822 года.
Мичман Завалишин пишет об этом так: «Нам дали очень хорошее место, у самых перил эстрады, по которой шла процессия из дворца в собор, находящийся на той же площади, что и дворец. При этом случае мы могли подивиться богатству бразильской аристократии драгоценными камнями. Дамы высшего круга, участвовавшие в церемонии, простирали роскошь до того, что осыпаны были украшениями из драгоценных камней под цвет платья»{213}.
Нет смысла перечислять все праздники, данные в честь русских как бразильцами, так и начальниками иностранных военных судов, находившихся в то время в Рио-де-Жанейро. Но вот не отметить охоту на ягуаров, которую устроил один находившийся на службе у Педру I французский генерал, невозможно. Солдаты и негры начали облаву, а на поляне, куда они стремились загнать зверя, была устроена довольно высокая засада, где разместились офицеры с 11 двуствольными ружьями. Как вспоминает мичман Завалишин, загонщикам удалось выгнать только одного ягуара, который на глазах у всех совершил такой невероятный прыжок, что почти достал до верхнего края ограды, заставив всех отпрянуть от барьера, но, сраженный градом пуль, хищник замертво упал на землю.
В Рио-де-Жанейро русские корабли запаслись крупой, сахаром и прочей провизией. Ранее уже отмечалось, что заведенные Лазаревым порядки, имевшие своей целью сохранение здоровья подчиненных, получили всеобщее одобрение и стали образцом для многих будущих флотоводцев, служивших под его началом в разное время. То, как решались Лазаревым вопросы продовольственного обеспечения команды и соблюдения чистоты на корабле перед отправкой в дальнее плавание, безусловно заслуживает того, чтобы остановиться на этом подробнее.
Вот что пишет о том, как это было, Д. И. Завалишин: «От людей требовалось сохранение всевозможной чистоты: вся команда разделена была между офицерами на отделы, и каждый офицер делал своему отделу ежедневный осмотр; раз же в неделю осматривал всех доктор.
<…> Относительно продовольствия везде, где можно было, приобреталось свежее мясо, и кроме того, на самом корабле имелись живые бараны, свиньи и птица; при стоянках в порту давались овощи и плоды; чай шел ежедневно утром и вечером с лимонною эссенцией или лимонным соком; в сырую же погоду чай заменялся пуншем. В жарких местах ром и французская водка заменялись двойною порцией мадеры. При перемене воды в воду для питья клали красный портвейн, что предупреждало дизентерию. При усиленных трудах и в холодное время винная порция выдавалась три и даже четыре раза в день. В предупреждение скорбута (цинги. — И. Р) солонина приправлялась горчицею и хреном; нередко давали саго на красном вине с лимонным соком и сахаром. В щи с солониной всегда прибавлялась третья часть свежей свинины, так как свиньи хорошо переносили морскую качку, а их всегда имелось в достаточном количестве. Получая изобильный корм и чисто содержимые (в решетчатых клетках со свинцовым дном), свиньи хорошо жирели и давали вкусное мясо.
Сухари были крупитчатые, а по средам и пятницам был горох с маслом и толчеными ржаными сухарями. Для больных офицеры уделяли консервы и вино со своего стола.
В теплых местах, даже и во время нахождения фрегата в море, купание производилось каждый день, для чего, из предосторожности от акул, образовывалась из большого паруса как бы ванна… Для купанья пользовались штилем (безветрием), когда корабль не имел движения, или ложились в дрейф (искусственно, особым расположением парусов, останавливали ход корабля), если же ветер был хорош и ход корабля силен, то, во избежание потери от остановки, матросы вместо ванны окачивались водою на носу корабля; на берегу же устраивалась из парусов баня, нагревавшаяся раскаленными парами»{214}.
Михаил Петрович Лазарев не был бы тем, кем он был, если бы не использовал время при длительных переходах для обучения команды. Это касалось и матросов, и офицеров. Большое значение придавал Лазарев и духовному состоянию своих подчиненных.
Об этом также, со знанием дела и обилием интересных деталей, знакомит нас мичман Завалишин: «Относительно обучения команды, порядок был такой, что когда находились в море, то всякий день происходило по два ученья по часу: одно для маневров с парусами, другое — артиллерийское. При этом надо заметить, что в то время флотские офицеры были и артиллерийскими, и проходили полные курсы артиллерии и даже фортификации; у нас на фрегате не было даже ни одного офицера морской артиллерии, а лишь унтер-офицер в цейхвахтерской должности, т. е. заведовавший артиллерийским материалом; батареями же командовали флотские офицеры. Точно так же и относительно кораблевождения все дело лежало исключительно на морских военных офицерах, а не на штурманах, как сделалось то впоследствии уже на нашем флоте. У нас штурман смотрел за материальною частию и вел шханечный журнал[45], проверяемый, однако же, вахтенными лейтенантами; все астрономические наблюдения производили флотские офицеры: каждый имел свой собственный секстант и свой полухронометр; ими же производились и описи берегов.
Для религиозных потребностей был на фрегате иеромонах из Александро-Невской лавры. Лазарев всегда присутствовал сам при богослужении и строго требовал присутствия на нем же всех, кто не был занят службою, хотя, как увидим ниже, Лазарев смотрел на религию как на политическое учреждение»{215}.
Все вопросы, связанные с рационом питания команды, закупкой и хранением продовольствия во время плавания, соблюдением чистоты на судне, всегда находились под личным контролем Лазарева, вникавшего во всё до мельчайших подробностей, когда дело касалось сохранения здоровья подчиненных, главного условия выполнения возложенной на него задачи.
23 февраля 1823 года «Крейсер» и «Ладога» вышли из Рио-де-Жанейро.
Вскоре стихия вновь разбушевалась. Поднялся ураган, начались бури, сопровождаемые снегом. Как отмечал потом контр-адмирал Н. А. Ивашинцов: «Не надеясь, по позднему времени, обогнуть мыс Горн, капитан Лазарев счел за лучшее следовать в Великий океан вокруг мыса Доброй Надежды и Австралии»{216}.
То есть корабли пошли практически в противоположную сторону. Конечно, путь предстоял гораздо более длинный, но зато менее опасный. Однако никто тогда не представлял, какого искусства, мужества и терпеливого перенесения всех лишений потребует этот переход из Бразилии в Австралию. Хотя было ясно, что из-за медленного хода шлюпа «Ладога» плавание может продлиться около трех месяцев.
Что касается Лазарева, то, как мы помним, бывали в его жизни, а также у тех, кто ходил с ним к Южному полюсу, плавания и более продолжительные и в экстремальных условиях Антарктики, но, безусловно, испытание русским морякам и в этом походе предстояло нелегкое. А главной причиной столь значительного удлинения пути явилась та самая непредвиденная задержка в Англии. Лазарев был вынужден изменить первоначальный план, выбрав путь через два океана — Индийский и Тихий. Теперь, вместо того, чтобы миновать при благоприятных условиях мыс Горн и затем следовать вдоль западного побережья Южной и Северной Америки с заходом в Вальпараисо (Чили) для пополнения запасов, отряду Лазарева предстояло трехмесячное океанское плавание без захода в порты, поскольку имелась инструкция по возможности избегать захода в единственный, по сути, удобный пункт на этом маршруте — Кейптаун на мысе Доброй Надежды, за исключением ситуации, угрожающей гибелью кораблей и команды