Завалишин свидетельствует: «На небольших судах, ходивших прежде кругом света… командир судна был обыкновенно участником в кают-компании, это имело свои выгоды от лучшего знакомства капитана с офицерами и невыгоды от слишком большой иногда короткости сближения. У нас Лазарев держал стол отдельно. <…> Каждое же воскресенье и в большие праздники капитан обедал у офицеров. И таким образом не было ни полного отчуждения, ни слишком большого сближения.
Лазарев очень любил беседы не об одной только морской части, а касавшиеся всех предметов вообще, и, видимо, ими пользовался не только для того, чтобы ближе ознакомиться с офицерами, но и для собственного образования. Он был знаток по специальной части практического морского искусства, но ему недоставало общего образования, что объяснялось его нахождением в английском флоте в те годы жизни, когда по части общего образования приобретают наиболее познаний. Он недостаточно знал французский язык и вовсе не знал немецкого и не был знаком даже с литературою и английского языка, хотя знал его хорошо. Вся его английская библиотека состояла тогда из описаний морских путешествий и войн и жизни английских моряков; но в составе офицеров было у нас несколько человек весьма образованных, в обширном значении этого слова, и Лазарев много заимствовал от беседы с ними, хотя, конечно, старался этого не обнаруживать»{231}.
Наблюдательность Д. И. Завалишина простирается гораздо глубже простого описания поведения и манер Лазарева. Он один из немногих современников адмирала, оставивший нам характеристику его образованности, а не просто сведения о сданных им в период обучения экзаменах и полученных званиях. В этом описании обращает на себя внимание одно весьма примечательное обстоятельство, дающее представление о разносторонности и уровне образования офицеров русского флота в XIX веке. Для них было нормою знание нескольких иностранных языков, причем не только разговорного, что считалось само собой разумеющимся, а обладание широкими познаниями истории, литературы и искусства зарубежных стран, что позволяло вести полноценный диалог с иностранцами. Чего стоит в этом контексте всего одна фраза в записках Завалишина о владении Лазаревым английским языком: «Не был знаком даже (курсив мой. — И. Р.) с литературою английского языка, хотя знал его хорошо».
И это можно было поставить в укор капитану, имевшему на корабле свою английскую библиотеку!
Кстати, находившийся на борту фрегата «Крейсер» будущий прославленный русский адмирал П. С. Нахимов, с которым Завалишин дружил, а ранее, в 1817 году, они, будучи еще гардемаринами, вместе ходили в заграничное плавание на бриге «Феникс», не знал иностранных языков и, находясь в чужих портах, избегал визитов к иностранцам и вообще не очень любил бывать в их обществе.
Но Д. И. Завалишин не просто выражает свое мнение об образованности Михаила Петровича, а очень точно подмечает, что это не было проявлением нерадивости его в учебе или плохими способностями, а явилось следствием «<…> его нахождения в английском флоте в те годы жизни, когда по части общего образования приобретают наиболее познаний»{232}.
Этот вывод широко образованного русского морского офицера, публициста, общественного деятеля, человека, разделявшего устремления декабристов, каким был Дмитрий Иринархович Завалишин, интересен и тем, что на этом примере он дает оценку качеству полученного молодыми русскими практикантами английского образования.
Вот сколь многообразными оказались на поверку итоги пятилетнего пребывания Лазарева в Англии в юном возрасте. Приобретя много полезного в морском деле, он вместе с тем недобрал в плане общей эрудиции.
По существу, вольно или невольно, Завалишин обозначил важную мысль: существовавшая практика отправки очень молодых людей с еще на сформировавшимся характером, принципами и убеждениями являлась не лучшим способом обучения, а пребывание с этой целью за границей было бы полезнее и благотворнее в более зрелом возрасте. С этим трудно не согласиться, притом что такой подход представляется актуальным в любые времена.
К чести М. П. Лазарева, безусловно выдающегося мореплавателя и организатора, талантливого командира, обладавшего широкими познаниями в области развития военного флота, необходимо отметить, что он знал свои слабые места, постоянно совершенствовал свои знания и при этом не считал для себя зазорным перенимать полезное у своих подчиненных.
Следует отметить, что флотский английский опыт, полученный Лазаревым, имел, разумеется, и многие положительные стороны. И то полезное, чему Михаил Петрович научился в те годы, он стремился внедрить во флоте российском.
Вот лишь один пример. Офицеры, служившие под началом Лазарева в разное время, отмечали его постоянные усилия по поддержанию образцового порядка на кораблях и в плавании, и во время их стоянки в родном порту. Такая требовательность, нетипичная для русских командиров, наталкивалась на непонимание, неисполнительность и даже на сопротивление со стороны как военных, так и гражданских лиц.
Истоки бескомпромиссной требовательности Лазарева к сохранности кораблей офицеры фрегата «Крейсер» смогли понять, посетив во время пребывания в Англии несколько гаваней, в которых базировались военные суда. Прекрасное состояние английского флота, где срок службы кораблей был втрое дольше, чем в России, произвело на наших моряков огромное впечатление. Среди прочих причин, от которых зависит сохранность военных кораблей, наиглавнейшей, как они имели возможность убедиться, являлся порядок — и на судах, и в местах стоянки.
По этому поводу Завалишин отмечал: «<…> Главною причиною долгого сохранения кораблей в Англии все-таки был образцовый порядок, соблюдаемый в гаванях, тогда как у нас в то время за кораблями, находившимися в гавани, не было никакого присмотра, в чем я лично мог удостовериться, стоявши неоднократно в карауле в военной гавани в Кронштадте»{233}.
На фрегате «Крейсер» Лазаревым впервые в российском флоте была введена должность старшего лейтенанта, заведовавшего общими делами. Остальные офицеры отстаивали по три или четыре вахты, в зависимости от обстоятельств. Во время стоянок в портах лейтенанты дежурили посуточно, а мичманы — повахтенно.
Каждый офицер фрегата имел отдельную каюту, но некоторые офицеры, ради удобства, соединяли их в одну. Так, например, П. С. Нахимов и Д. И. Завалишин проживали в одной двойной каюте.
В кают-компании «Крейсера» собирались только офицеры флота и корабельный врач. Другие чиновники, иеромонах и прочие лица, бывавшие на борту, имели свою компанию. Такой распорядок службы и образа жизни во время плавания устраивал всех и не вызывал никакого неудовольствия.
Д. И. Завалишин полагал, что критика некоторых черт характера и стиля командования Лазарева может быть воспринята неблагожелательно частью общества, считавшего, что об исторических личностях следует вспоминать лишь с похвалой, без придирчивости к их недостаткам и слабостям, которые происходят порой от большой ответственности их службы на высоких постах, а судить их-де следует лишь по делам на благо Отечества.
Однако, позволив себе указать на его чрезмерную, на взгляд многих служивших под началом Лазарева, строгость, Завалишин и сам очень высоко оценил деятельность Михаила Петровича в ходе плавания, выходящую по своим следствиям для российского флота далеко за рамки одной лишь кругосветной экспедиции: «<…> Кончилось знаменитое плавание фрегата, послужившего впоследствии образцом для всех черноморских кораблей, и на котором, под влиянием Лазарева, развились бесспорно все отличавшие севастопольских моряков качества — сознание долга службы, мужество, хладнокровие в опасности и самопожертвование. <…> Почти все офицеры, служившие на нем, были потом с Лазаревым же при Наварине. <…> Нет нужды упоминать вновь о Нахимове и Путятине»{234}.
Завершая тему лазаревского стиля руководства, необходимо отметить, что обретенные Лазаревым в начале флотской службы привычки, методы воспитания и общения с офицерами и нижними чинами ни в коей мере не могут являться определяющими при оценке личности Михаила Петровича, прежде всего потому, что он никогда не использовал их, так же, как и свою власть, в личных, а тем более в корыстных целях. Никогда проступок матроса или офицера и следовавшее за ним наказание, порой неуместное или несправедливое (хотя понятие справедливости и адекватности наказания всегда несет на себе печать субъективизма и зависит от нравов и законов, существующих в обществе), не являлись для него поводом к дальнейшему угнетению провинившегося человека. Было бы также неверно отнести все особенности его командирского поведения исключительно на счет английского влияния. Некоторые из упомянутых недостатков Михаила Петровича Лазарева, отмеченных его современниками, происходили от существовавшей в то время сословности и соответствующего воспитания.
Поведение членов экипажа в дальнем походе, их отношение к службе, к старшим по рангу и к младшим чинам служат важнейшим залогом успеха в выполнении порученной экипажу задачи. Эта истина, верная во все времена, в эпоху парусного флота имела особое значение. Способность выполнять тяжелый физический труд на борту, необходимость совершенствовать навыки управления парусами и судном в любых погодных условиях, умение действовать слаженно в чрезвычайных ситуациях зависели не только от дисциплинированности и выучки экипажа, но и от морального климата на корабле.
Несмотря на высокую требовательность Лазарева и других офицеров по отношению к выполнению матросами своих обязанностей, команда вела себя безупречно, «не было ни случаев неповиновения, ни небрежности, ни высказанного ропота за незаслуженное дурное обращение с нею