<…> указано делать внутреннюю отделку и на прочих, имеющих строиться вперед, кораблях, по образцу корабля «Азова»{253}.
В Кронштадте М. П. Лазарев стал подбирать постоянный личный состав на свой корабль. Как всегда, он стремился заполучить к себе уже известных ему и хорошо знающих свое дело офицеров, и тут он совершил удивительно прозорливый поступок: взял к себе новичка В. А. Корнилова, которому тогда было всего 20 лет. И что еще более удивительно, молодой мичман тогда и не подозревал, что это фортуна, до того обращенная к нему спиной, «обернулась и одарила его ослепительной улыбкой». Он не знал, что «его новый командир — исключительное явление в истории Российского военно-морского флота»{254}.
Умение открывать таланты — тоже талант, и весьма редкий. И Михаил Петрович им обладал. И тем, кем стал Владимир Алексеевич Корнилов — прекрасным флотоводцем, ярким организатором и военным теоретиком, — он обязан М. П. Лазареву.
Михаил Петрович позднее скажет о Корнилове: «Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела, и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флага и честь нации! В Корнилове достоинства эти выражались и прежде, а теперь еще больше усовершенствовались»{255}.
Но это все будет потом, а пока отношения Корнилова с Лазаревым не складывались. Это и понятно: Михаил Петрович требовал не «петербургской» службы, а непосредственно связанной с жизнью на корабле, он требовал, чтобы офицер целиком и полностью отдавался морскому делу. Так служить Корнилову еще не приходилось, а Лазарев «становился все требовательнее: не оставлял без внимания ни одного упущения по службе молодого мичмана, воздействуя на него не только своими убеждениями, но и строгими наказаниями. Если вначале Корнилов считал капитана суровым, но безукоризненно справедливым, то вскоре был склонен находить, что тот пристрастен, придирчив и несправедлив. В минуту горячности мичман подумал было о переводе на другой корабль. Отношения стали тяжелыми. Это было совсем не то, чего хотел Лазарев, сразу же рассмотревший в Корнилове многообещающего офицера. Нужно было решать с этим раз и навсегда»{256}.
И вот однажды Михаил Петрович вызвал Корнилова к себе, чтобы поговорить «по душам», и это расставило все по своим местам.
В июне 1827 года 74-пушечный «Азов» отправился в Средиземное море на соединение с объединенной англофранцузской эскадрой, которой противостоял турецко-египетский флот.
Призвал российских моряков на юг Европы так называемый «греческий вопрос». 10 июня 1827 года большая русская эскадра покинула Кронштадт и направилась в Англию, где адмирал Д. Н. Сенявин должен был обсудить с британским командованием вопросы совместных действий союзного флота в Средиземноморье.
28 июля эскадра прибыла в Портсмут. Там Д. Н. Сенявин сформировал эскадру под командованием контр-адмирала графа Логина Петровича Гейдена, состоявшую из линейных кораблей «Азов» (флагман), «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский», фрегатов «Елена», «Константин», «Проворный» и «Кастор», а также корвета «Гремящий». Начальником штаба этой эскадры Сенявин назначил Лазарева, считая его наиболее соответствующим такой ответственной должности (графу Гейдену Сенявин не особенно доверял).
Из Портсмута российские корабли ушли в поход в августе. Эскадра Гейдена направилась в Средиземное море, а адмирал Сенявин с оставшимися судами вернулся в Кронштадт.
1 октября эскадра Гейдена соединилась с английской и французской эскадрами.
Кораблями флота Великобритании командовал вице-адмирал сэр Эдвард Кодрингтон, а кораблями флота Франции контр-адмирал Анри де Реньи.
А связано все это было с тем, что между Россией, Великобританией и Францией была подписана Лондонская конвенция 1827 года, согласно которой Греции предоставлялась полная автономия. Османская империя (Турция) отказалась признавать эту конвенцию.
Объединенная эскадра насчитывала 28 судов, но до прибытия русских ни Кодрингтон, ни де Реньи не показывали серьезного намерения помочь грекам и начать решительные боевые действия против турок. Появившись на Средиземном море еще в июне 1827 года, они так ничего и не сделали для того, чтобы помешать соединению в Наваринской бухте турецкого флота с союзным ему египетским флотом.
Итак, в октябре 1827 года объединенная эскадра России, Великобритании и Франции под командованием старшего в чине вице-адмирала Кодрингтона подошла к Наваринской бухте, где находился турецко-египетский флот Мукарем-бея. Главнокомандующим турецко-египетскими войсками и флотом был Ибрагим-паша.
Турецко-египетский флот состоял из 65 судов. В турецкой части были два 84-пушечных линейных корабля, один 76-пушечный, пятнадцать 48-пушечных фрегатов, 18 корветов и четыре брига; в египетской — четыре 64-пушечных фрегата, восемь корветов, каждый о 18 или 24 пушках, и восемь бригов{257}.
На союзном флоте имелось 1324 орудия, на турецкое-гипетском — 2240{258}.
Турецко-египетский флот стоял на якоре в виде полумесяца. Он находился под защитой береговых батарей (165 орудий) и шести брандеров (судов, нагруженных легковоспламеняющимися или взрывчатыми веществами, которые использовались для поджога или подрыва вражеских кораблей). Союзники сильно уступали в артиллерии, но превосходили в боевой выучке личного состава. Кодрингтон рассчитывал путем демонстрации силы (без применения оружия) заставить противника принять требования союзников. С этой целью он и направил эскадру в Наваринскую бухту Ионического моря, что на юго-западном побережье полуострова Пелопоннес.
Но произошло морское сражение, имевшее место 8 (20) октября 1827 года. В час дня объединенный флот приблизился к входу в Наваринскую бухту двумя колоннами. Одна из них состояла из английских и французских кораблей, а другая — из российской эскадры. Англичане и французы составляли наветренную, или правую, колонну, русские — подветренную. В таком порядке союзники и вошли в Наваринскую бухту.
Подробное описание этого сражения оставил его участник Александр Петрович Рыкачев, морской офицер, за проявленную смелость и отвагу награжденный тогда орденом Владимира 4-й степени с бантом. По его свидетельству, 8 октября «утром дул тихий противный ветер. Все суда соединенного флота жались у входа в губу»{259}.
В девять часов задул легкий ветерок, и корабли стали лавировать, чтобы выбраться выше устья Наваринской губы. В 11 часов ветер стал приметно отходить, так что в полдень он дул уже с юго-запада. Тогда сигналом с британского флагмана «Азия» приказано было французской эскадре повернуть на другой галс и построиться в линию, в кильватер английским кораблям[50].
Русская эскадра, сомкнув линию, начала пропускать французов, чтобы занять свое место.
А. П. Рыкачев, служивший на линейном корабле «Ган-гут», пишет: «В половине первого часа, сигналом с корабля «Азов», нашей эскадре приказано было приготовиться атаковать неприятеля. У нас ударили тревогу, и в одну секунду все было готово. Люди и офицеры стояли по местам, фитили были зажжены, и ожидали только приказания»{260}.
После того как колонна союзников миновала крепостные батареи и встала на якорь, российская колонна с впередиидущим флагманским кораблем «Азов» подошла к входу гавани.
В это время из крепости был сделан выстрел холостым зарядом. Выстрел этот был оставлен без внимания.
А. П. Рыкачев поясняет: «Как мы после узнали, в это время к адмиралу Кодрингтону был прислан офицер от египетского адмирала Мукарем-бея. Офицер передал адмиралу, что Ибрагим-паша уехал из Наварина в Модон и не оставил никаких приказаний, относящихся ко входу союзных эскадр в бухту, и что начальник турецко-египетского флота предлагает союзным эскадрам не ходить далее. На это английский адмирал отвечал, что он идет в порт не получать приказания, а отдавать оные»{261}.
Вслед за этим линейный корабль «Азия» и следовавший за ним линейный корабль «Генуя» встали против двух неприятельских линейных кораблей, а прочие суда, следуя за ними, начали входить в залив. Фрегат «Дартмут» послал вооруженную шлюпку к брандеру, находившемуся «весьма близко к французским кораблям. С брандера открыли ружейный огонь по шлюпке и первым выстрелом убили лейтенанта Фицроя, командовавшего шлюпкой. С английской шлюпки отвечали на это также ружейным огнем»{262}.
Было убито еще несколько гребцов шлюпки. В ответ «Дартмут» немедленно открыл огонь для защиты своей шлюпки, а фрегат контр-адмирала де Реньи присоединил к нему ружейные выстрелы. Одно из египетских судов пустило ядро, которое ударило французский флагман. «Само собой, — было написано потом в рапорте, — выстрел удостоен ответом, и бой сделался общим»{263}.
«Азов» шел под флагом контр-адмирала Гейдена. Встреченный перекрестным огнем батарей Наваринской крепости и острова Сфактерия, он не отвечал ни одним выстрелом и продолжал свой путь до определенного заранее места. Остальные русские корабли последовали этому примеру. В совершенном молчании шли они друг за другом до назначенных точек позиции и, только заняв их, приняли участие в сражении.