— Не могу, государь, — ответил Михаил Петрович, — я дал слово обедать у адмирала Г…
Сказав это, Лазарев вынул свой хронометр, взглянул на него и, порывисто встав, промолвил:
— Опоздал, государь!
Потом он поцеловал озадаченного императора и быстро вышел из кабинета.
История эта дошла до нас от А. П. Хрипкова, а потом ее пересказывали многие писатели и историки. Никто толком не может назвать фамилию того, к кому собирался пойти Михаил Петрович, но все отмечают, что он назвал императору фамилию своего старого сослуживца, который был тогда в крайней немилости при дворе.
А дальше произошло вот что: вошел князь А. Ф. Орлов, чрезвычайно уважавший адмирала Лазарева.
— Представь себе, — сказал император, — что есть в России человек, который не захотел со мной отобедать.
Впрочем, как утверждал А. П. Хрипков, «Николай снисходительно относился к странностям Лазарева, великодушно прощая их»{375}.
Перед отъездом Лазарева в Вену на лечение В. А. Корнилов принес Михаилу Петровичу бумаги, которые тот должен был подписать по случаю сдачи своей должности другому.
2 ноября 1850 года М. П. Лазарев написал князю А. С. Меншикову рапорт следующего содержания:
Обращая внимание на отлично усердную и деятельную службу начальника штаба Черноморского флота и портов контр-адмирала Корнилова и примерный порядок, в котором содержатся все части, начальству его вверенные, а также успешное исполнение многих других поручений моих, до пользы службы относящихся, я долгом счел свидетельствовать о том перед Вашею Светлостью и покорнейше просить Вашего предстательства перед Его Императорским Величеством о Всемилостивейшем награждении контр-адмирала Корнилова орденом Святого Станислава 1-й степени, представляя при сем формулярный и краткий о службе его списки{376}.
Понятно, что Михаил Петрович надеялся, что именно Корнилов станет его преемником на посту главного командира Черноморского флота и портов. Но вопрос о преемнике Лазарева уже был решен в Санкт-Петербурге. По личному указанию Николая I им стал 74-летний генерал-лейтенант М. Б. Берх — выходец из балтийских немцев, воспитывавшийся в Морском кадетском корпусе, а до этого бывший директором черноморских и азовских маяков, потом директором Севастопольского флотского училища, начальником Севастопольского порта и гидрографического отделения штаба Черноморского флота.
А что касается 45-летнего В. А. Корнилова, то на него «уже смотрели как на главного начальника Черноморского флота, действительного преемника Лазарева; временное назначение адмирала Верха было лишь условным замещением вакантной должности главного командира из-за молодости самого Корнилова, сверстники коего были еще капитанами 1-го ранга»{377}.
Конечно же, у Верха было то преимущество, что он был намного старше Корнилова, но при этом бывший директор маяков и член Адмиралтейств-совета никогда не командовал не только эскадрами, но вообще ни одним линейным кораблем. Однако именно ему доверили теперь Черноморский флот! Пока исполняющим обязанности, впредь до особого распоряжения.
Суть подобного решения проста: М. Б. Берх был старше не только по возрасту, он был генерал-лейтенантом корпуса флотских штурманов, то есть он был старшим и по званию. Соответственно, назначение Верха возложило на Корнилова всю тяжесть ответственности за боевую готовность Черноморского флота, не давая ему фактически никаких прав.
Со своей стороны В. А. Корнилов, зная о недостатке средств у Лазарева, когда принес Михаилу Петровичу бумаги на подпись, решился между другими бумагами положить и требование всего его денежного содержания за год вперед, чтобы не затруднять казначейство высылкой этого жалованья по частям, так как, в силу высочайшего рескрипта, Михаил Петрович был уволен с сохранением полного содержания. Однако Корнилов «ошибся в своем предположении. Несмотря на ужасную слабость, адмирал прочел все бумаги, принесенные к нему, и, дойдя до требования жалованья вперед за целый год, был обижен действием Корнилова и слабым голосом сказал: «Человек в моем положении может надеяться прожить только два месяца, а потому потребовать жалованье за два месяца»{378}.
По другой версии, он сказал: «Отсчитайте на несколько месяцев, более мне уже не понадобится, так зачем же разорять государство!»
В этой фразе весь Лазарев…
А вот что написал в личном письме адмиралу император Николай I, узнав о его болезни:
Михаил Петрович!
С искренним соболезнованием узнал о расстроенном состоянии вашего здоровья. Я поручил начальнику Главного морского штаба выразить вам как участие мое, так и желание, чтобы вы поспешили прибегнуть к врачебным пособиям для восстановления ваших сил. Усматривая из вашего к нему отзыва, что, несмотря на утомление вас болезнью, вы продолжаете неослабно заниматься делами, я опасаюсь, чтобы труды, для которых по свойственной вам ревности к любимому вами делу вы не щадите себя, не усугубили болезни…{379}
В конце письма сообщалось, что для лечения выделено две тысячи рублей серебром, не требующих никакого отчета за их использование.
Таким образом, только вмешательство императора Николая I заставило Михаила Петровича в начале 1851 года отправиться в Вену на консультацию с тамошними медицинскими знаменитостями.
Адмирала сопровождали жена Екатерина Тимофеевна, дочь Татьяна Михайловна и будущий герой Севастопольской обороны, его помощник и ученик В. И. Истомин, а также царский лейб-медик.
Но в Вене болезнь «приняла страшные размеры, и не оставалось никакой надежды спасти жизнь Лазарева. Окружающие адмирала и в особенности В. И. Истомин, горячо им любимый, упрашивали его написать письмо государю и поручить ему свое семейство. «Я никогда ничего в жизнь мою ни у кого для себя не просил и теперь не стану просить перед смертью»{380}.
Таков был ответ Михаила Петровича на эти просьбы.
А тем временем он настолько ослабел, что хирурги, среди которых был знаменитый доктор медицины Христиан Теодор Бильрот, отказались его оперировать. Болезнь развилась до такой степени, что адмирал почти не мог принимать никакой пищи.
21 февраля 1851 года Михаил Петрович составил завещание.
Приняв намерение отправиться за границу для лечения одержимой меня болезни я, в полном сознании здравого ума и твердой памяти, признал за благо, на случай смерти моей, завещать сим любимой мною супруге моей — Екатерине Тимофеевне Лазаревой, урожденной Фан-дер-Флит, все мое движимое и недвижимое имущество, а также все капиталы с процентами{381}.
11 (23) апреля 1851 года главный командир Черноморского флота и портов и губернатор Севастополя и Николаева адмирал Михаил Петрович Лазарев скончался. Он умер, ни разу не обнаружив никаким знаком своих ужасных страданий.
Ему было всего 62 года.
А 15 апреля 1951 года, когда еще не знали об этом печальном событии, в Вену было отправлено письмо великого князя Константина Николаевича об избрании М. П. Лазарева почетным членом Русского географического общества:
«Михаил Петрович!
Состоящее под моим председательством императорское Русское географическое общество, желая доказать глубокое уважение свое знаменитому адмиралу, избрало [Ваше Высокопревосходительство] в свои почетные члены.
С особенным удовольствием сообщая вам об этом избрании и препровождая при сем диплом на помянутое звание, мне приятно уверить вас, что самое искреннее желание мое заключается в том, чтобы Всевышний облегчил страдания ваши и продлил вашу жизнь на пользу русского флота, который давно уже привык видеть в вашем имени украшение своей летописи»{382}.
Увы, адресат это письмо уже не получил…
Известие о смерти адмирала Лазарева поступило от австрийского генерального консула в Одессе Людвига Леопольда Гутмансталя: «11 апреля скончался в Вене адмирал Лазарев, обряд погребения его совершен был с большой торжественностью в церкви императорского Российского посольства в Вене 13-го числа в присутствии эрцгерцогов австрийских Вильгельма и Эрнста и при многочисленном собрании австрийских генералов, штаб- и обер-офицеров и всех войск, в Вене находящихся. По окончании отпевания восемь унтер-офицеров в трауре из полка Мариасси вынесли гроб из церкви и поставили надроги. Печальная процессия двинулась от церкви в следующем порядке: впереди — дивизион кирасир, за ним — шесть орудий при батальоне пехоты, потом дивизион гренадеров, за которыми следовали ордена, певчие, духовенство и, наконец, гроб. Позади гроба ехал верхом рыцарь в черных латах, шло семейство покойного и члены нашего посольства; за ними Их Высочества эрцгерцоги австрийские Вильгельм и Эрнст, весь венский генералитет, пехота и артиллерия. По выходе из городских ворот за гробом последовали на кладбище только два дивизиона кирасир, а прочие войска, выстроившись на гласисе, произвели прощальный салют из 36-ти пушечных выстрелов»{383}.
15 апреля 1851 года Владимир Иванович Истомин, сопровождавший М. П. Лазарева в поездке в Вену, также отправил сообщение своему брату с подробностями похорон адмирала. В нем, в частности, говорилось, что на другой день после смерти адмирала Истомин был потребован к российскому посланнику при австрийском дворе, который объявил, что австрийский император желает «воздать праху покойного воинские почести соответственно его званию»