{67}, и пробыли там несколько времени. В Клину встретили эстафету от государя Александра Павловича с приглашением отцу моему вступить вновь на службу. Тогда мы поехали уже на почтовых, а обоз оставили продолжать путь на долгих. Приехав в Петербург, отец мой поступил на службу и был назначен вице-президентом Адмиралтейской коллегии{68}.
В 1802 году его назначили министром морских сил, но против него столько было интриг, что вскоре он вышел в отставку. Один их действующих лиц был прежний его приятель П. В. Чичагов{69}, потом он же сделался врагом отцу моему и поступил на его место в 1804 году. Почти с самого приезда в Петербург отец мой сильно простудился и жестоко страдал ревматизмом в глазах; впоследствии боль эта, благодаря бога, прекратилась, но он был подвержен роже на голове, особенно когда к простуде присоединялась какая-нибудь неприятность. Всем было известно, как отец мой любил отечество и сколько государственные дела были близки его сердцу. В частных делах также, когда торжествовала несправедливость, это его сильно волновало. В 1805 году отец мой во второй раз решался ехать за границу и опять не мог исполнить своего желания. Все уже было готово к отъезду, он продал все свои картины первых итальянских живописцев, часть библиотеки и многие другие вещи; наконец, устроив все, мы отправились. Остановясь в Царском Селе, прогостили неделю. Вдруг была объявлена война{70}, и столько выступало войск из Петербурга, что нам невозможно было иметь почтовых лошадей, и мы добрались только до Луги. Не доезжая Луги, мы остановились на одной из станций, сидели в избе и обедали. В это время проезжал Михаил Илларионович Кутузов{71} с войсками. Узнав, что отец мой находился в селении, Кутузов пришел к нам в избу, долго разговаривал о военных делах, и отец решил ехать не за границу, а в Белоруссию, где мы и оставались до сентября. Тетушка Анна Семеновна была также с нами, и мы вместе гостили у тетушки и дядюшки Марковых, которые тогда жили в Белоруссии. Оттуда мы поехали в Киев, а тетушка Анна Семеновна возвратилась в Петербург, потому что сын ее служил в Иностранной коллегии, а потом поступил в милицию и был контужен при взятии Данцига. В Киеве мы прожили зиму; отец мой занялся сам нашими уроками. В последние два года пребывания нашего в Петербурге мы ездили на лекции к профессору, который преподавал уроки физики, но и отец продолжал нам толковать эту науку, а также и по другим предметам, даже по астрономии и архитектуре. Он не любил педантизма в женщинах, но хотел, чтобы мы имели понятие о всех науках. Что касалось природы, он сам толковал нам о всех ее силах и часто обращался в рассказах к чудесам создания, чтобы мы чувствовали и более понимали премудрость создателя во всех его творениях; кроме того, он требовал, чтобы у нас для чтения всегда было какое-нибудь сочинение нравственное или религиозное. Часто заставлял нас читать Четьи-Минеи{72} и другие славянские книги. Говоря об иноверцах, он протестантство предпочитал католицизму, замечая у католиков много злоупотреблений, но не позволял нам входить в спор с иноверцами. В Киев приезжали к нам гостить тетушка и дядюшка Марковы, а весною отец мой поехал в Крым. Мы в ожидании его возвращения оставались в Киеве, провели несколько времени в Дедовщине, имении приятеля отца моего, князя Долгорукова, сто верст от Киева, не теряя еще надежды ехать за границу, но отец из Николаева прислал г-жу Гаке к матушке сказать, что он желает, чтоб мы его встретили в Одессе. В Николаеве была трогательная встреча отцу моему. При переправе через реку Буг матросы, бывшие прежде под его начальством, на спуске к реке, отпрягли лошадей и карету его повезли на себе в доказательство любви и преданности к бывшему своему начальнику. В Одессе мы прожили несколько месяцев у дядюшки Фомы Александровича, который в Царицыне женился и потом в Одессе был комендантом*.* Фома Александрович Коблей, брат моей матушки, в молодости своей вступил в русскую службу и был адъютантом у Кутузова, при нем Кутузов был ранен; после того дядя мой служил в Николаеве. Здесь отец мой познакомился с молдавским господарем князем Маврокордато{73}, который уговорил родителей моих ехать в Москву, на что они и решились.
В 1806 году, вскоре по приезде нашем в Москву, один из приятелей отца, московский житель, князь Гагарин, заехал к нам и уговорил его ехать с ним в дворянское собрание{74}, по случаю объявления о наборе милиции{75}; на другой день из любопытства и мы поехали туда же, на хоры, где собирались все московские дамы. В большой зале собрания были расставлены столы; за каждым столом сидели члены каждого уезда. Зала и хоры были наполнены. Когда мы взошли на хоры, осматривая залу, мы увидели пред собою все собрание московских дворян, но главный предмет нашего внимания был отец наш. В собрании были некоторые, знавшие его лично, но многие знали его только по общей молве и желали видеть его. Смотря на него, нельзя было не чувствовать, что в нем было нечто отличное: осанка благородная, взор, полный ума и проницательности; на лице его изображалась вся доброта и чистота его души. Во второе собрание отец мой заметил особенное внимание публики; около него собирались кружки, что было неприятно ему; относя это к пустому любопытству и чтобы избегнуть этого, он удалился в другую комнату, но и туда последовали за ним; наконец он ушел в третью. В отсутствие его мы слышали в зале собрания частое громкое повторение публикою его имени, но не знали тому причины. После оказалось, что один из самых значительных московских дворян, желая быть избранным в начальники ратников, противился избранию моего отца в это звание, но публика, не умолкая, повторяла: «Мордвинова!» Когда посланный от дворян отыскал его, то объявил, что все дворянство просит его возвратиться в залу, потому что все единогласно избирают его начальником ратников всей Московской губернии; на это отец мой отвечал, что он не имеет никакого на то права, так как он не московский дворянин, но что благодарит за честь, которую делают ему; Вторично посланный просил его возвратиться в собрание и не отказывать выбору дворянства; тогда отец мой последовал за ним в залу, и нам было очень чувствительно видеть, как он подходил ко всем столам и с каким почтением все принимали его благодарность.
Выборы продолжались; занялись формированием ратников, но, по случаю вскоре последовавшего заключения мира с Наполеоном{76}, милиция была распущена. Этот выбор столь лестен бы отцу моему, что он сохранил о нем самое приятное воспоминание, и когда впоследствии ему приходилось одеваться в мундир, то он всегда с удовольствием надевал мундир милиции.
В 1807 году мы ездили из Москвы в Тамбовскую, Воронежскую и Пензенскую губернии, обозревать свои имения, и, чтобы это путешествие было нам в пользу, отец заставлял нас вести журнал, в какой местности какая почва земли и где какая растительность. В Москве в то время еще оставалось много знатных древних фамилий; туда удалялись иные, недовольные милостями двора, или, избегая придворных интриг, поселялись там; из провинций также многие семейства приезжали зимовать в Москву, так что тогда она была довольно многолюдна и в ней свободнее веселились, но поговаривали иногда, что в Москве красавиц много, а женихов мало; все молодые люди были на службе в Петербурге. Родителям моим понравилась Москва; там нашли они несколько старых знакомых и с иными подружились. Тетушка Анна Семеновна приехала жить с нами, тетушка и дядюшка Марковы провели у нас зиму; вообще приятно и хорошо нам было. Родители мои думали навек поселиться в Москве; купили дом на Басманной улице и Подмосковную, и хотя имели довольно знакомых, но жили очень уединенно. Брат стал уже подрастать, и отец мой сам занимался его уроками. В конце 1809 года разнесся слух, что государь Александр Павлович намерен посетить Москву. В тот день, когда его ожидали, поутру зашел к нам Александр Маркович Полторацкий{77} и сказал отцу моему, что сегодня ожидают приезда государя и что вся Москва собирается встречать его. Отец мой тоже поехал и отправился прямо в собор, куда много уже съехалось для встречи. Долго ждали царя; столько теснилось народу около него, что он с большою медленностью мог доехать до собора. Народ целовал ноги и платье государя, даже лошадь, на которой он ехал, что было очень чувствительно. Сильна любовь русского народа к царю, отцу своему. После молебствия из собора все поехали во дворец. Император, остановясь в зале, со многими изволил приветливо разговаривать; отец мой не выступал вперед, и государь, увидев его в толпе, сделал движение к нему; стоявшие вблизи отступили; он подошел к отцу моему и разговаривал с ним очень милостиво. Во время пребывания государя в Москве были даны большие обеды и балы дворянством и купечеством, а когда царь обедал у себя, то приглашенных было немного, но в числе их всегда был отец мой; последний день во дворце был большой бал. По отъезде государя все начали говорить, что, вероятно, цель его посещения была та, чтобы пригласить иных старых заслуженных сановников опять к себе на службу; в числе их публика назначала моего отца, что и случилось. Несколько дней спустя, когда мы все радовались, что предположение москвитян не сбылось, в один вечер сидели мы всем семейством довольно поздно, вдруг пришли доложить, что приехал фельдъегерь с эстафетой от государя. Все вздрогнули; отец приказал позвать и принял от него пакет, распечатал и начал читать. Все наше внимание было обращено на него. Вдруг он побледнел, и матушка сейчас спросила: «Что такое?» Он отвечал: «Государь приглашает меня служить опять в Петербург». Матушка, смутившись, сказала: «И ты согласен на это?»— «Не могу отказать государю, — сказал отец, — я должен ехать!» Она замолчала. Отец говорил, что каждый честный человек не должен уклоняться от обязанности, которую на него возлагает Верховная власть или выбор граждан. Матушка разделяла все его чувства — любви и преданности к царю и отечеству, которое она считала как своим, и интересовалась всем, что касалось до России, поэтому и не удерживала его исполнять то, что он считал своим долгом. Через несколько дней к отъезду отца все было готово. Он решил, что мы должны остаться в Москве до весны. Разлука с ним печалила матушку; она тревожилась, но скрывала свои чувства, чтобы не беспокоить его, и утешала себя мыслью, что наши Марковы жили ту зиму в Петербурге, и уверена была, что они будут иметь о нем самое родственное попечение, зная, как много раз они доказывали свою дружбу. По приезде в Петербург отец мой поступил на службу и с учреждением Государственного совета