тали с его душою — все окна задрожали. Этот простодушный рассказ доказывает, какую он память оставил по себе. В первом браке он был с Федосьей Саввичной Муравьевой: женился в 1728 году, жил с нею 22 года, имел двух детей, которые умерли малютками; вдовым оставался он два года. Во второй брак он вступил в 1752 году, по желанию матери, с 17-летней девицею Натальею Ивановной Еремеевой{11}, у которой матушка была Анна Ивановна Румянцева. От этого брака он имел одиннадцать человек детей; трое умерли малолетними, остались пять сыновей и три дочери. Старший из них Александр, служил во флоте, потом был министром в Венеции{12}. Второй, Николай, отец мой, любимый сын моего деда. Петр{13} служил в гвардии и умер в Слониме{14}, в польскую войну. Сергей{15} умер 19-ти лет, а Евграф 16–13-ти лет. Смерть сего последнего в особенности огорчила моего отца, потому что он его очень любил.
Дедушка Семен Иванович упоминает в своих Записках о каменном доме с двумя флигелями, построенном им в Коломне, недалеко от Калинкина моста{17}. В то время мало еще было каменных строений в Коломне, и это была большая постройка. Императрица Елизавета Петровна, проезжая мимо, была очень довольна, остановилась, приказала позвать к ней подрядчика и подарила ему двести рублей, сказав, чтобы он хорошенько строил.
Место, принадлежавшее дедушке, было очень большое: там был сад и пруд, по которому катались дети на маленьком кораблике. Дача, о которой он упоминает, была в Екатерингофе, рядом с дачею княгини Дашковой{18}.Дед мой, Семен Иванович, скончался в 1777 году в конце марта месяца. Он оставил собственноручный журнал{19}, который хранится в Морском министерстве. Издатель сего журнала, г-н Елагин{20}, признавая, что много раз эти Записки были полезны для исследователей по истории русского флота, полагает, что адмирал Мордвинов составил их по увольнении его от службы. Дед мой подал прошение об увольнении его от службы в феврале 1777 года. Получил указ об увольнении в марте того же года и в том же месяце скончался. Возможно ли было 77-летнему старцу исполнить таковой труд в течение нескольких последних дней его жизни?! При увольнении деда моего от службы государыня пожаловала ему богатое имение в Белоруссии (с 2000 душ). Имение это принадлежало прежде Ордену иезуитов{21}.
Отец мой, Николай Семенович, родился в 1754 году, апреля 17-го, в селе Покровском. С малолетства он учился дома, у родителей; брал уроки французского языка в пансионе, бывшем в то время единственным в Петербурге. Содержатель этого пансиона был итальянец Вентурини, а помощник его, француз, отставной сержант. Отец мой был очень любознателен с самого детства и часто делал учителям разные вопросы, а они, не умея растолковать их, удовлетворяли его линейкой по рукам. Много ли можно было приобресть познаний от таких учителей! При всем том обучались там дети знатных русских дворян — Граф Николай Петрович Румянцев{22} и другие.
Бабушка моя была строгая мать, дед — нежный отец; но как в то время жены уважали и боялись своих мужей, то бабушка и не смела наказывать детей в присутствии дедушки; отца моего она называла балованным сынком, потому что он не всегда поддавался ее наказанию: казалось, с детства понимал чувство справедливости и иногда убегал от розог под защиту к отцу в кабинет, но никогда не жаловался, хотя и чувствовал, что он не виноват; положа ручки на стол, смотрел отцу в глаза, и тот, угадывая, что ребенок огорчен, спрашивал его: «Что ты, Коля?» Он всегда отвечал: «Так, батюшка, ничего». Отец мой около десятилетнего возраста был взят во дворец для воспитания с наследником великим князем Павлом Петровичем и был любимым его товарищем; кротостию своей и благоразумием имел большое влияние на смягчение характера великого князя, так что даже наставник его, граф Никита Иванович Панин{23} употреблял иногда отца моего склонять его к послушанию, — и великий князь никогда не сердился, когда Мордвинова указывали ему в пример. Однажды отец мой подвергнулся выговору. Некто поднес Павлу Петровичу ящик с фейерверком. Великий князь принял подарок и просил моего отца спрятать его. Маленький товарищ, по неопытности своей, поставил под свою кровать; граф Панин, увидев этот ящик, строго побранил Мордвинова за неосторожность.
В 1766 году отец мой поступил на службу, 12-ти лет, гардемарином, чрез два года произведен в мичманы. Заслужив доверие своих начальников, он получил поручение провожать одного англичанина в Киев. Этот англичанин был не очень трезвого поведения; отцу моему, тогда четырнадцатилетнему юноше, эта комиссия была очень неприятна и затруднительна, но он выполнил ее благополучно. Из Записок Семена Ивановича видно, что в 1770 году отец мой был адъютантом при своем отце. В 1771 году он был взят к адмиралу Ноульсу{24} в генеральс-адъютанты{25} в Кронштадт. В следующем году поехал с адмиралом на Дунай и в том же году возвратился в Петербург. В 1774 году отец мой был послан в Англию для усовершенствования в морской службе. Около трех лет он находился в постоянном плавании на английских судах; между прочим, был и на купеческих; получил отличнейшие свидетельства от разных лиц о примерной его деятельности, успехах и всегдашнем благонравном поведении. Он начал там свою службу с самого младшего чина, чтобы практикою приобресть точные сведения во всех своих обязанностях по мореходству; по прошествии трех лет возвратился на русский флот и служил в Кронштадте. Во время плавания на английских судах ему случалось несколько раз посещать берега Америки и быть в разных местах ее континента, а для большего ознакомления с просвещением европейских народов он путешествовал по Германии, Франции и другим западным государствам. Когда он был в Англии, то внезапно услышал о смерти своего отца, которого он невыразимо любил. Печальную эту весть сообщил ему приятель, встретивший его, и это известие так поразило его, что он сделался болен и впал в продолжительную меланхолию. Оставив Англию, он поехал в Португалию, где провел лето в приятном английском семействе, в очаровательной долине Чинтра (Cintra); там только здоровье его поправилось. Говоря об этой долине, он находил сходство с долиною Байдарскою в Крыму, где только недоставало вида моря. По смерти отца своего, возвратясь в Россию, он имел большое попечение о своих сестрах и братьях, старался заменить им нежно любящего отца, занимался воспитанием сестер, особенно младшей, Анны{26}, и брата Евграфа, которых он очень любил, старался внушать им любовь к наукам, занимался выбором книг, потребных для просвещения молодых умов, и, во всем руководя их образованием, даже обращал внимание на туалет сестер своих. С самого детства отец мой любил науки, старался изучить все предметы по ученой части, чтобы приобрести основательные познания как для пользы отечества, так и своего усовершенствования. Он был весьма сведущ в математике и удивлял вычислениями. Кроме множества наук, вошедших в круг его образования, он знал шесть иностранных языков: греческий, латинский, немецкий, итальянский, английский и французский. Гомера{27} прочел на древнем греческом языке.
В 1783 году, когда отец мой был уже в чине капитана 2-го ранга и был назначен капитаном корабля в секретной экспедиции (при императрице Екатерине II) в Средиземное море, в Италию, эскадра их оставалась в то время зимовать в Ливорно{28}. Там отец познакомился с матушкой. Матушка моя, Генриетта Александровна, из фамилии Коблей (Cobley){29} родилась в 1764 году в Англии; после родителей своих она осталась восьми лет, была взята старшею сестрою Mrs. Partridge* к себе в Италию, где она и воспитывалась. Сестра ее была очень умная женщина, и муж ее был ученый человек; они любили ее как дочь и с особенным вниманием занимались ее воспитанием. По примеру многих, тетушка послала портрет моей матушки к знаменитому Лафатеру{30}. англичанин, познакомился с семейством Партридж и представил им многих русских офицеров, но никак не мог уговорить отца моего познакомиться с ними. Отец мой много слышал о красоте и уме сестры их мисс Коблей, боялся увлечься и влюбиться в нее. Но однажды нечаянно они встретились в Пизе; в тот год была там иллюминация, которая, по обычаю, повторялась там чрез каждые три года. На эту иллюминацию капитан-англичанин ехал в одном экипаже с семейством Партридж, и, когда экипаж их остановился, к ним подошла толпа русских офицеров, в числе которых был и отец мой; матушка заметила его и спросила англичанина: кто был этот господин в очках? — тот улыбнулся и ответил: «О, это наш философ!» После этой встречи отец мой познакомился с семейством Партридж и стал их посещать. Беседы ученого мужа, приятный ум и любезность жены заставили его часто бывать у них. Матушка моя сначала была очень робка с ним и даж