Капитаны-греки довольно свободно объяснялись по-русски и понимали Сенявина с полуслова. Им по душе пришелся молодой русский начальник.
К Синопу подошли через двое суток, после полудня. Сенявин приказал всем кораблям спустить флаги, чтобы не спугнуть неприятеля раньше времени.
— Под берегом в бухте три судна! — крикнули вдруг с салинга.
Сенявин и сам успел разглядеть через узкий перешеек три вооруженных транспорта, один из которых, трехмачтовый, походил размерами на фрегат. Его-то и решил в первую очередь атаковать Сенявин.
— Изготовиться к атаке! — скомандовал Сенявин. «Стремительность и внезапность суть залог победы», — подумал он, и тут же мелькнула мысль, что совершенно не испытывает какого-либо волнения. У Фидониси он подавал команды от имени флагмана. Нынче он не только отдает приказ, но и отвечает за корабль, людей, за успех всего дела. Пока крейсера обходили вытянувшийся далеко в море мыс, солнце опустилось к горизонту. В глубине бухты оказалось не три, а пять турецких судов. Два из них стояли слева у входа. Сенявин, не меняя галса, подвернул и, не уменьшая парусов, устремился к цели.
— Флаг поднять, дать выстрел! — скомандовал он Ганале.
Услышав пушечный выстрел, на турецких судах в панике забегали матросы. Они успели зарядить орудия и начали беспорядочную стрельбу. Перед форштевнем сенявинского корсара взметнулся столб воды. «Палубу не открывать, подойдем ближе и будем бить в упор», — спокойно передал он капитану. Быстро убрав паруса, судно зашло с кормы турецкого транспорта. Стало видно, как на шканцах перебегали с борта на борт турецкие матросы, слышались их гортанные крики. Подойдя почти на пистолетный выстрел, крейсера открыли продольный огонь. Через четверть часа транспорт заполыхал и обрубил якорный канат. Увлекаемый течением, он медленно двигался к берегу. Добрая половина матросов попрыгала, спасаясь, за борт. В это время берег вдруг опоясался вспышками. Загрохотали выстрелы батарей, и вокруг корсарских судов взметнулись всплески от падающих ядер.
Сенявин оглянулся. Остальные суда атаковали стоявшие поблизости два транспорта. Один из них успел, однако, обрубить канат и спешно ставил паруса. Второй транспорт, окруженный со всех сторон, видимо, понял, что сопротивляться бесполезно, и выкинул белый флаг. Солнце скрылось за горизонтом, и в быстро наступающих сумерках спешно, не отстреливаясь, удирали из бухты три турецких судна. «Жаль, что не успеем догнать», — прикинул Сенявин. Да и не было смысла распылять силы. Самое большое судно, давно покинутое командой, продолжало гореть, уткнувшись в береговую отмель.
Огонь береговых батарей усилился и становился, опасным. Сенявин распорядился высадить на захваченный транспорт матросов. Одна за другой смолкли береговые батареи. Корсары выходили из опасной зоны обстрела. На рассвете с захваченного судна сняли пленных и распределили по крейсерам. Из расспросов пленных турок Сенявин понял, что и дальше по побережью, к востоку, в портах грузятся турецкие транспорты, все порты оборудованы береговыми батареями. Он собрал капитанов, похвалил за сметку и отвагу.
— Сей же час, — показал он на карте, — направимся к Бонне, — пленные сказывают, там турки грузят на транспорта добрый лес и другие припасы. На берегу там батареи, их остерегайтесь.
Действительно, показания пленных подтвердились. Через два дня на рассвете в бухте у города Бонна обнаружили четыре груженых судна. Атака была стремительной и потому внезапной. Через час все четыре турка пылали ярким пламенем. Полуголые матросы, не успев обрубить якорные канаты, кидались за борт. Крейсера подошли ближе к берегу и подожгли огромный провиантский склад. В это время на берегу, прямо по носу, сверкнуло пламя, раздался свист ядер, и слева, в полукабельтове от борта, поднялся всплеск.
— Лево руль! — мгновенно отреагировал Сенявин. — Держать на всплеск! — И повернулся к Ганале: — Орудия правого борта беглым огнем по батарее.
«Погоди же, басурманин, я тебя перехитрю и проучу», — подумал он.
Едва крейсер отвернул и направился вдоль берега, как за его кормой упали несколько ядер. Расчет Сенявина оправдался, теперь наступил его черед. Первым же залпом крейсер накрыл батарею. Его поддержали соседние два крейсера, и турки замолчали. Все возможное на воде и на берегу было уничтожено, и отряд направился в море.
Гересинда, неподалеку от Трапезунда, была последним портом, который бомбардировал сенявинский отряд.
Глубокой ночью крейсера с потушенными огнями появились в небольшой бухте, где на якорях стояли четыре военных корабля.
— Турки, видимо, спят. Спускайте немедля шлюпки. Попытаемся взять их на абордаж, — сказал Сенявин.
Быстро спустили по две шлюпки с каждого крейсера, перегрузили абордажные партии. То ли шлюпки неосторожно подходили к кораблям, то ли у турок на палубе кто-то бодрствовал, а может быть, их предупредили сообщением из Вонны о появлении крейсеров, но, едва шлюпки приблизились, оттуда начали стрелять из ружей, и шлюпки вернулись на корабли. Когда рассвело, крейсера блокировали вход в бухту. Сенявин собрал капитанов:
— На сей раз басурмане вооружены добротно и береговая батарея знатная. Поэтому бить надо прицельным огнем, картечью. — Он подозвал всех к карте: — Диспозицию займем на шпрингах, по сигналу, как можно ближе к неприятелю. Береговую батарею выбивать будет наш крейсер.
После обеда ветер посвежел. Когда турки, очевидно, посчитали, что им ничто не угрожает, крейсера ворвались в бухту. Отдав якоря и быстро заведя шпринги, они открыли ураганный огонь, и спустя час все было кончено. Корабли потоплены, команды с них бежали.
Следующую неделю турки уже не попадались. Видимо, по берегу послали нарочных предупредить об опасности и неприятельские суда отсиживались в западных портах. Однако оповестить всех не успели. В полдень первого октября, во время обеда, матрос на салинге крикнул:
— Паруса слева!
Выбежав на палубу, Сенявин понял, что это довольно большой трехмачтовый «купец», похожий на бриг. Взять судно было несложно. Трюмы судна оказались заполненными продовольствием — ячменем, мукой, сухарями, вином.
— Возьмем добрый приз. В Севастополь явимся не с пустыми руками, — весело проговорил Сенявин.
На судно послали офицера с матросами, а пленных турок разместили на своих крейсерах.
Все эти дни на редкость для осени были погожими, небо ясное, дул ровный восточный ветер. Но, как это часто бывает на море, погода вдруг закапризничала. Вначале ветер покрепчал и постепенно стал заходить к северо-востоку. К вечеру свистящие порывы следующих один за другим шквалов начали рвать паруса, и их пришлось уменьшить. В полночь шторм разыгрался вовсю, и утром крейсера проваливались между гребнями соседних волн так, что едва просматривались верхушки их мачт. Шторм не утихал весь следующий день и вечером с плененного «приза» начали жечь фальшфейер. Только теперь стало заметно, что его нос сильно перегрузили и бушприт чиркал по набегавшей волне. Сквозь шум ветра офицер с «купца» крикнул в рупор:
— Обшивка разошлась, трюмы полны воды, помпы не работают!
«Велика Федура, да дура, а право, жаль без приза являться, — подумал Сенявин. — Однако так мы и через неделю в Севастополь не доберемся».
— Передайте на «купца»: экипажу спустить шлюпки и покинуть судно, — распорядился он.
С большим трудом моряки вывалили за борт две шлюпки и разместились в них. Еще две разлетелись в щепки, с силой ударившись о борт, когда их спускали на талях.
Когда все моряки, невредимые, поднялись на борт крейсера, Сенявин полушутя сказал Ганале:
— Прикажите открыть огонь и потопить «купца», а то, не ровен час, не утонет и опять к туркам возвратится.
Избавившись от тихоходного спутника, крейсера прибавили парусов и сквозь шторм направились на север. Через два дня, когда отряд отдал якоря в Севастопольской бухте, весь город только и судачил, что о лихом поиске сенявинских крейсеров.
Войнович послал Сенявина с донесением к Потемкину. Тот с нетерпением ожидал вестей о корсарском набеге к Анатолии. Когда Сенявин вошел, князь довольно прочувственно облобызал его, что случалось с ним редко. Выслушав доклад, обрадовался:
— Сделав поражение неприятелю, истребив суда многие, возвратился ты невредим с пленными и богатой добычей. За то похвала. Нынче же матушке отпишу. — Он погрозил рукой в сторону Очакова: — Ну, турок, берегись! Страх нынче по твоим анатолийским берегам разносится.
Под Очаковом дела шли неважно. Наступила осень, на носу была зима, а крепость держалась. Этому в немалой степени способствовала эскадра капудан-паши Эски-Гуссейна под Очаковом. Снабжение крепости по морю не прерывалось. Видимо, известие о набеге Сенявина на Анатолию еще не достигло Очакова. Потемкин тщетно пытался вытянуть Войновича из Севастополя: «Пребывание флота, вам вверенного, в гавани не приносит пользы службе ее императорского величества». Тот трусил и под предлогом большого риска не покидал Севастополя. Наконец князь, после приезда Сенявина, приказал Войновичу немедля выйти из Севастополя, соединиться с эскадрой Мордвинова у Лимана и ударить по туркам. Видимо, об этом проведал капудан-паша и испугался. Турецкая эскадра Эски-Гуссейна в начале ноября оставила Лиман и ушла в Константинополь.
Следом за турками в Лимане появились посланные Потемкиным запорожские казаки на стремительных чайках. Флотилию казачьих лодок под командой войскового судьи Головатова прикрывали фрегаты и канонерские лодки под начальством бригадира де Рибаса. Казаки стремительно высадились на острове Березань и захватили крепость. В плен попало триста двадцать турок и двадцать одна пушка. Это закрыло окончательно морскую отдушину Очакова.
Застоявшееся под Очаковом огромное войско начало готовиться к штурму. Лиманский флот блокировал Очаков с моря. Потемкин задумал направить главный удар против северных укреплений, упиравшихся в море. Для этого он выделил две колонны под начальством своего племянника, генерал-поручика Самойлова.