Вот почему Орлов струхнул и «ужастнулся», как сам же заявил в письме к Екатерине, рисуя перед ней подробности встречи и сражения, решивших судьбу турецкого флота, господство в Архипелаге и подъем национально-освободительного движения в странах, порабощенных «Блистательной Портой». Реакция фаворита, когда он сравнил силы сторон, была понятной при его полной неосведомленности в морском и вообще в ратном деле. Он судил по внешним показателям, не учитывая главного, ибо не подозревал о нем. Главное же заключалось не в числе судов, втрое большем у противника, и не в количестве пушек на турецких кораблях, в два с половиной раза превосходившем артиллерийское вооружение русской эскадры, а в мастерстве командиров, в новаторских или консервативных взглядах флагманов на морскую тактику, в боевых достоинствах личного состава — судовых команд и десантников.
Привыкший пренебрежительно относиться вообще к людям, видевший в них лишь угодников перед ним среди придворной челяди, тайных завистников его головокружительной карьере среди дворянской знати, фаворит судил о командирах и флагманах объединенной эскадры не по их качествам моряков — выразителей тех или иных взглядов на морскую тактику (поскольку ровным счетом ничего не смыслил в ней), а только по степени подобострастия и готовности соглашаться с его мнением. Иной разницы между Спиридовым, Эльфинстоном, Грейгом, Елмановым и другими моряками он не замечал. Не видел, что Эльфинстон, например, был просто-напросто наемником-ремесленником, служившим без особого усердия, да и вряд ли способным внести что-либо новое в морскую тактику, прославить русский флот. Не видел настоящих достоинств Спиридова, принесших адмиралу заслуженную популярность и уважение. Вовсе не замечал, разумеется, ни матросов, ни солдат.
Для Алексея Орлова это были «крепостные души», десятками тысяч раздаваемые Екатериной в подарок своим любимчикам. Правнук простого стрельца, участвовавшего в антипетровском заговоре царевны Софьи, приговоренного за это к смертной казни, но пощаженного Петром Первым за храбрость у плахи, а впоследствии получившего дворянство, — фаворит с его высокомерием вряд ли гордился своим простым происхождением. Известно, что он принадлежал к числу самых заносчивых людей в окружении императрицы и самых беспощадных крепостников того времени. Он был убежден, что мир создан лишь для него и еще немногих, для тех, кто сумел пробиться поближе к трону и урвать для себя от власти над миллионами покорных людей. Все, по мнению фаворита, должно было подчиняться ему и трепетать перед ним. Естественно, что до поры до времени Алексей Орлов, как и брат его, охотно верил в трусость противника, и столь же естественно, что он, едва успев столкнуться лицом к лицу с непредвиденной им реальностью, растерялся.
Только беспомощностью и растерянностью фаворита перед надвигавшимися событиями был вызван его вынужденный визит Спиридову. Забыв о своей несусветной спеси, он явился на «Евстафий» к адмиралу, чтобы попросить совета — как быть?..
Спиридов тоже был воспитан на понятиях, свойственных любому помещику-крепостнику восемнадцатого века. Разница между ним и Орловым наверняка была отнюдь не в справедливом отношении к людям. Нравы командиров-помещиков на флоте и в армии ничем не отличались от нравов тех же самых помещиков у себя в усадьбах, на барских дворах в столице и в других владениях, и тогдашняя флотская дисциплина являлась прежде всего отражением таких нравов, основанных на беспрекословной, не рассуждающей покорности крепостного раба — матроса и солдата — командиру-помещику. Однако Спиридов видел за этой покорностью и другое: не только слепую подчиненность раба, но и возможности человека, доведенного каторжными условиями быта и унылой бесперспективностью своей жизни (двадцать пять лет матросской рекрутчины или солдатчины гарантировали такую бесперспективность) до готовности выполнить все что угодно.
Лучшим свидетельством этого явился поход, совершенный «обшивной» эскадрой вокруг Европы. Не зря считали его невозможным все зарубежные специалисты, имевшие в общем правильное представление о конструктивных недостатках судов, о скученности на них, о массовых заболеваниях среди матросов и десантников. И все-таки, несмотря на отчаянные трудности и лишения, русские моряки сумели привести свои корабли в Архипелаг, сделать их вновь боеспособными после затяжного дальнего плавания и, главное, не потерять своих воинских качеств. Вот что хорошо знал Спиридов и вот что не забывал, учитывая все элементы, ведущие к успеху в бою, безразлично где — на море или на суше: силу морального фактора. Знал он и качества противника, его моряков. Перебежчики и пленные с призовых судов предоставили полную возможность для того, чтобы люди объединенной эскадры заблаговременно уяснили себе основную слабость противника при всем его численном преимуществе.
Личный состав турецкого флота был пестрым и разношерстным. Матросами служили и те, кому было ненавистно иго «Блистательной Порты»: порабощенные ею греки, албанцы, далматинцы. Нетрудно было догадаться, что они без особого усердия станут защищать своих угнетателей и при первой возможности сложат оружие. Да и командный состав на турецких кораблях далеко не отвечал своему назначению. Еще со времен Азовской кампании Спиридову было известно, что командование боевыми судами в турецком флоте не поручалось наиболее достойным морякам, а покупалось, как выгодная должность. Конечно, в нем было много прекрасных моряков и еще больше религиозных фанатиков, которые могли попытаться осуществить хитроумный план уничтожения русских кораблей, придуманный коварным Гассан-пашой; но против такой опасности у Спиридова был свой план, рассчитанный в правильном предвидении того, что вражеский главнокомандующий и его жестокосердный помощник не пожелают рисковать собой.
Успокоив фаворита, адмирал решительно посоветовал ему не упускать случая и навязать противнику «генеральный бой», действуя тремя колоннами линейных кораблей, чтобы предотвратить осуществление Гассан-пашой его замысла, для чего построить объединенную эскадру в следующий боевой порядок:
первая колонна (авангардия под командованием Спиридова) — флагманский линейный корабль «Евстафий» (командир — капитан 1 ранга Круз), линейный корабль «Европа» (командир — капитан 1 ранга Клокачев) и линейный корабль «Три святителя» (командир — капитан 1 ранга Хметевский);
вторая колонна (кордебаталия под флагом главнокомандующего) — линейные корабли «Три иерарха» (командир — капитан-бригадир Грейг, он же фактический командующий кордебаталией), «Ианнуарий» (командир — капитан 1 ранга Борисов) и «Ростислав» (командир — капитан 1 ранга Лупандин);
третья колонна (арьергардия под командованием Эльфинстона) — линейные корабли «Не тронь меня» (командир — капитан 1 ранга Бешенцов), «Святослав» (командир — капитан 1 ранга Роксбург) и «Саратов» (командир — капитан 2 ранга Поливанов).
Поддерживая колонны с фланга, действуя по обстоятельствам, должны были идти под общим командованием Ганнибала — вместе с авангардией фрегат «Св. Николай» (командир — лейтенант Паликути), бомбардирский корабль «Гром» (командир — капитан-лейтенант Перепечин) и пакетбот «Почталион» (командир — лейтенант Еропкин); вместе с кордебаталией — транспорт «Панин» (командир — капитан-лейтенант Боде); вместе с арьергардией — фрегаты «Надежда Благополучия» (командир — капитан-лейтенант Степанов) и «Африка» (командир — капитан-лейтенант Клеопин), транспорт «Орлов» (командир — капитан-лейтенант Арнольд) и остальные суда.
На себя Спиридов брал нанесение первого удара по неприятельскому флоту. Это было почетно, опасно и необходимо для примера всей эскадре. Головному кораблю авангарда предстояло атаковать ближайший к флагману корабль противника, а «Евстафию» — под прикрытием заднего мателота пробиться к флагману и взять его на абордаж.
Одно это уже являлось новшеством в тактике морского боя; но Спиридов не ограничился им.
Другое новшество изменило многое вообще в линейной тактике, о чем в то время и заикаться не смели ни в каком флоте, да еще после памятной всем флотоводцам истории в 1757 году с английским адмиралом Бингом. Тот по приговору британского военно-морского суда был расстрелян за нарушение правил тактики линейного боя, хотя и победил в бою. Об этом случае, гордясь незыблемыми законами британского флота, не раз вспоминал с обычной кичливостью Эльфинстон, когда командиры кораблей объединенной эскадры заводили разговор о возможностях иной тактики. На что Спиридов неизменно отвечал младшему флагману мудрыми словами Петра Первого: «Порядки писаны, а времен и случаев нет».
Понятно, что второе новшество, предложенное адмиралом Орлову, имело элемент внезапности, ибо противник не мог разгадать его сразу. Оно позволяло объединенной эскадре выиграть лишнее время для беспрепятственного продвижения к линии баталии, какую должны были избрать к моменту встречи суда турецкого флота.
Суть маневра состояла вот в чем.
Спиридов предлагал, говоря современным языком, идти на сближение не строем фронта (что неизбежно подставило бы русские корабли под артиллерийский огонь судов противника, стоящих на якоре лагом к объединенной эскадре), а строем кильватера до определенной дистанции, и лишь тогда начать движение вдоль неприятельской линии.
Маневр был прост и не вызвал возражений у фаворита.
Орлов безоговорочно принял план Спиридова.
Действия авангарда русского флота при Чесме (в Хиосском проливе) 24 июня 1770 года (старинная гравюра)
К рассвету 24 июня суда объединенной эскадры заняли места, отведенные им в колоннах.
В начале восьмого часа на мачтовых фалах «Трех иерархов» взвился сигнал:
«Гнать на неприятеля!»
И русские корабли начали путь к месту якорной стоянки турецкого флота.
Первыми, как было условлено, шли суда авангарда: линейный корабль «Европа», за ним «Евстафий» под флагом Спиридова и замыкавший колонну линейный корабль «Три святителя». На строго установленной дистанции от них двигались корабли кордебаталии и арьергарда. Обок, чтобы при повороте прикрыть с фланга эскадру, параллельным курсом направлялись к противнику суда под командованием Ганнибала.