Противник за ночь успел подготовиться к встрече. По свидетельству Грейга, «турецкая линия баталии была превосходно устроена, расстояние между кораблями было немного более длины двух кораблей...» Неприятельские суда стояли двумя рядами-линиями: десять линейных кораблей в одном ряду, семь линейных кораблей, две каравеллы и два фрегата — в другом. Все они были обращены бортами к русской эскадре и расставлены так, что суда второй линии занимали промежутки между судами первой линии и вместе с ними могли вести огонь всем бортом. Со стороны казалось безумием намерение Спиридова действовать шестью судами авангарда (тремя линейными кораблями, фрегатом, бомбардирским кораблем и пакетботом) против этой двойной стены, перегородившей Хиосский пролив, и пробиться вдоль нее к вражескому флагману.
Взгляды всех моряков объединенной эскадры были обращены к турецкому флоту. Напряжение нарастало с каждой минутой. Тишина, еще более подчеркиваемая слабым гудением ветра в парусах, становилась невыносимой; но и это учел Спиридов, категорически приказав не вступать в перестрелку с противником до сигнала с «Евстафия». Даже приблизясь к передовой линии турецкого флота на расстояние пушечного выстрела, русские артиллеристы все еще не открывали огня.
В полном молчании, которое больше всего подействовало на моряков неприятельских кораблей, суда авангарда под всеми парусами продолжали свой путь на сближение вплотную с противником. Застыли наготове у пушек, зарядив их двойными зарядами, матросы-канониры; укрылись за высоким фальшбортом десантники, готовые к абордажному бою, с интрепелями (вроде топора с обухом в форме четырехгранного заостренного зуба, загнутого назад), несущими смерть; заняли свои места музыканты корабельного оркестра, вызванные наверх по распоряжению Спиридова; а сам адмирал стоял на возвышении шканцев, не отрывая глаза от подзорной трубы, устремленной на передовую линию вражеских судов.
У противника не хватило выдержки. Над бортами турецких кораблей, когда расстояние между ними и русским авангардом сократилось до трех кабельтовое, заклубились дымки выстрелов. Неприятельские артиллеристы начали беспорядочный обстрел русских кораблей, пытаясь остановить их пугающее движение. Тщетно. Никакое количество ядер и брандскугелей уже не могло помешать ему.
Наконец расстояние между передовой линией турецкого флота и головным кораблем русского авангарда сократилось до дистанции мушкетного выстрела. Только тогда, ровно в полдень, Спиридов приказал музыкантам:
— Играть до последнего!..
И тут же распорядился поднять сигнал:
— Начать бой с неприятелем!..
Загремели залпы двухсот с лишним пушек русского авангарда.
Линейный корабль «Европа» уже находился рядом с передовой линией турецких судов. И вдруг — Спиридов не поверил глазам — корабль стал быстро уклоняться в сторону, будто командир его исчерпал весь запас мужества и решимости.
Разгневанный адмирал, когда «Евстафий» проходил мимо изменившей курс «Европы», крикнул, завидев на ее шканцах Клокачева:
— Поздравляю вас матросом!..
Клокачев негодующе показал на греческого лоцмана, стоящего там же на шканцах, ибо отвернул по его требованию. Лоцман уверял, что перед кораблем находились подводные камни.
Ждать, пока «Европа» обогнет препятствие, было некогда, и Спиридов велел командиру «Евстафия» Крузу:
— Александр Иванович! Вам и вашему кораблю надлежит занять место корабля господина капитана Клокачева!
«Евстафий» стал, в силу необходимости, головным в авангарде и принял на себя всю мощь артиллерийского и ружейного огня трех неприятельских кораблей.
Участники этого неравного боя засвидетельствовали и поведение Спиридова, и поведение рядовых моряков, безотказно выполнявших любой приказ.
С обнаженной шпагой адмирал расхаживал по шканцам, хладнокровно распоряжаясь боем, подбадривая матросов, время от времени обращаясь к музыкантам:
— Играть! Играть до победы!..
Артиллерийский огонь неприятеля, сосредоточенный на «Евстафии», причинил немало бед последнему. Потеряв способность к самостоятельному движению (вражескими ядрами были перебиты снасти), корабль оказался в дрейфе. Увлекаемый течением, сильным в проливе, он теперь независимо ни от чьей воли приткнулся к борту флагманского судна турецкого флота — линейного корабля «Реал-Мустафа», уперся в него бушпритом и остался в таком положении.
Завязался абордажный бой. Все пространство на верхней палубе «Реал-Мустафы» между бизань- и грот-мачтой кишело рукопашными схватками, а стрелки на реях и вантах «Евстафия» вели ружейный огонь, расчищая путь группе матросов и десантников, которая пробивалась сквозь толпу вражеских моряков на ют «Реал-Мустафы», чтобы завладеть кормовым флагом турецкого корабля. Было хорошо видно в пороховом дыму, как один из марсовых матросов «Евстафия» прорвался к флагу и протянул к нему правую руку. Мгновение — и она бессильно опустилась, пробитая ятаганом. Марсовой протянул левую руку, но турецкий матрос, защищавший флаг, нанес удар и по ней. Тогда марсовой зубами вцепился в полотнище вражеского флага и упал вместе с ним, проколотый насквозь.
Схватка на юте закончилась победой русских моряков. Кормовой флаг «Реал-Мустафы», изодранный чуть не в клочья, был доставлен Спиридову.
Бой распространялся по всему кораблю противника.
В час дня огонь из единорогов «Евстафия» вызвал пожар под шканцами «Реал-Мустафы», после чего турецкий флагман Гассан-паша (как выяснилось, главнокомандующий Хосамеддин еще накануне перебрался на берег Хиоса, в лагерь сухопутных войск), позабыв про обещание, данное султану, поспешил спуститься в шлюпку, поджидавшую у противоположного борта, и, чтобы избежать плена, ретировался на 100-пушечный корабль «Капудан-паша». Это сразу повело к панике среди турецких моряков, и они стали прыгать за борт.
А пожар на «Реал-Мустафе» разгорался, угрожая перекинуться на «Евстафий». С одобрения Спиридова командир «Евстафия» попытался отбуксировать свой корабль при помощи шлюпок, но это не удалось, как не удалось залить водой крюйт-камеру турецкого корабля.
Волей-неволей адмиралу пришлось перенести свой флаг на линейный корабль «Три святителя». Так требовал Морской устав: старший флагман, руководивший боем многих судов, не имел права оставаться на корабле, который подвергался опасности погибнуть, и был обязан перейти на другой корабль.
Шлюпка только-только успела увезти Спиридова и, конечно же, Федора Орлова, как произошло непоправимое. Рухнула охваченная пламенем грот-мачта «Реал-Мустафы», и горящие обломки ее попали в открытую крюйт-камеру «Евстафия», откуда непрестанно подавались наверх боеприпасы.
Моментально вспыхнул порох в крюйт-камере, затем раздался огромной силы взрыв, и с «Евстафием» было кончено. Спустя несколько минут последовал второй взрыв — это «Реал-Мустафа» разделил участь «Евстафия». Надстройки и мачты обоих кораблей разлетелись множеством пылавших частей далеко вокруг, а корпуса пошли ко дну.
Весьма характерно, что противник и не подумал оказать помощь хотя бы своим морякам, уцелевшим после взрыва и державшимся на воде за обломки. В то самое время, когда от всех русских судов к месту катастрофы спешили шлюпки, чтобы подобрать потерпевших бедствие людей, на турецких судах торопливо рубили якорные канаты, стремясь лишь уйти подальше от этого места.
Подобрать удалось немногих. По счастливой случайности уцелел командир «Евстафия» капитан 1 ранга Круз. Он взлетел на воздух вместе со шканцами, ухватился за обломок мачты и, несмотря на то, что был изранен и обожжен, продержался среди пылавших останков своего корабля, пока не был подобран в шлюпку[3].
Из всего экипажа «Евстафия» спаслось, кроме Круза, не более шестидесяти человек. Погибло — около шестисот сорока[4].
Количество погибших турецких моряков осталось неизвестным. Противнику было не до спасения экипажа «Реал-Мустафы». Двойной взрыв и гибель флагманского корабля настолько деморализовали подавляющее большинство личного состава неприятельских судов, что флот перестал повиноваться Гассан-паше. В подчинении у турецкого флагмана оказался лишь 100-пушечный корабль «Капудан-паша» и две каравеллы, которые еще продолжали артиллерийскую дуэль с кораблями русского авангарда и кордебаталии (корабли арьергарда под командованием Эльфинстона подошли к месту боя, когда последний был закончен), обстреливая преимущественно «Три святителя» и «Три иерарха». Остальные суда турецкого флота в беспорядке покинули боевую линию и, кто как мог, торопились уйти в Чесменскую бухту.
Стойкости у Гассан-паши хватило ненадолго. Он, как и предвидел Спиридов, не собирался жертвовать собой. В половине второго последние корабли противника вышли из боя и взяли курс к Чесме.
Маневр, задуманный и осуществленный Спиридовым, всецело оправдал себя: он позволил русским морякам одержать победу над сильнейшим противником, причем в условиях незнакомого для них морского театра, и стал началом конца старой линейной тактики парусного флота.
И все-таки бой в Хиосском проливе не изменил соотношение сил. Численное преимущество по-прежнему оставалось на стороне турецкого флота, потерявшего только один линейный корабль.
Осталось, опять-таки из-за безветрия, и преимущество в скорости хода. Буксируемые гребными галерами, неприятельские суда легко ушли от объединенной эскадры.
К исходу дня турецкий флот укрылся под защитой береговых батарей в Чесменской бухте, а русские корабли заняли якорную стоянку неподалеку от входа в нее с таким интервалом (на расстоянии кабельтова один от другого), чтобы пресечь любую попытку противника выскользнуть или прорваться из бухты в море.
Тогда и возникла мысль, подсказанная хвастливым обещанием Гассан-паши султану и тем, что случайно произошло с «Евстафием» и «Реал-Мустафой». Взгляд на Чесменскую бухту, битком набитую неприятельскими судами, помог Спиридову и другим морякам увидеть такую возможность уничтожения турецкого флота, о какой и помыслить не мог Алексей Орлов.