Любовь к профессии моряка, верность лучшим традициям отечественного флота, созданным еще в петровские времена, — вот что характерно для всех подлинных представителей военно-морского искусства, имена которых вошли в историю. Характерно и для
Григория Андреевича Спиридова, отдавшего ровно пятьдесят лет жизни неустанной борьбе с внешними врагами Русского государства на море и с противниками флота внутри страны. Сохранить на протяжении такого срока твердость в своих убеждениях, неизменно отстаивать их, несмотря на самые неблагоприятные условия, в каких находился флот, идти раз навсегда выбранной дорогой, не сворачивая в сторону, преодолевая все препятствия на пути, успевая в буднях текущих дел заботиться о будущем флота, — для этого недостаточно было качеств моряка-служаки; для этого надо было обладать мышлением государственного деятеля-патриота и отчетливо представлять значение двух основных принципов, сформулированных еще Петром Первым, для общего развития страны в тот исторический период.
Принципы эти гласили:
флот необходим государству, как и армия;
в мирное время деятельность флота — дальние плавания, исследовательские экспедиции, поиски и освоение новых морских путей для торговых связей с окраинными районами своей страны и с другими странами.
Оба принципа существовали на равных правах в ту пору, когда Григорий Спиридов — второй сын майора Андрея Спиридова, служившего комендантом Выборга, — пришел на флот десятилетним мальчиком-волонтером (добровольцем). Все, что находилось тогда у причалов и на рейдах Кронштадта и Ревеля, представляло собой могучую организацию, созданную за двадцать лет с небольшим, пока продолжалась борьба за выход России на берега Балтики, — свыше ста боевых судов, готовых в любой момент к действиям на море. Сверх того, почти сорок судов были в достройке на верфях. Рост флота не прекращался, несмотря на подписание мирного договора со шведами в Ништадте; только теперь задачи флота все более подчинялись второму принципу.
Наступало время экспедиционных походов, дальних плаваний, и многим из них еще предстояло внести свой вклад в дело просвещенного мореплавания, географических открытий, научных исследований, торговых связей.
Так было осуществлено в 1717 — 1719 годах плавание корабля «Армонт» от Кронштадта до Венеции. Так были задуманы еще при Петре Первом, в 1723 году, когда Спиридов поступил в Балтийский флот, на линейный корабль «Св. Александр», которым командовал капитан-командор Бредаль, два других дальних похода. Один из них предполагался в Испанию, куда перед тем ездил Бредаль по специальному заданию Петра. К берегам Пиренейского полуострова должны были идти с грузом различных товаров 52-пушечный корабль «Девоншир», 44-пушечный фрегат «Эсперанс» и 12-пушечный гукор «Кроншлот» под общим командованием капитана 3 ранга Ивана Кошелева (он же командир «Девоншира»), в прошлом воспитанника Московской навигацкой школы. Каперство на морях, широко распространенное в ту пору, вынуждало снаряжать в поход вооруженные корабли, чем и объяснялось выделение «Девоншира», «Эсперанса» и «Кроншлота» — боевых судов, а не транспортов — для плавания в Испанию. Второй поход намечался на двух фрегатах — «Амстердам-Галей» (командир — капитан-лейтенант Мясной) и «Декронделивде» (командир — капитан-лейтенант Киселев); им предстояло идти под общим командованием вице-адмирала Вильстера вокруг Африки, в Индийский океан, к острову Мадагаскару, где Петр Первый намеревался основать русскую колонию для торговых связей с Индией. А через год, в декабре 1724 года, был разработан план третьего похода, известного затем под названием Первой Камчатской экспедиции Беринга. Ей было поручено пройти из Охотска через северную часть Тихого океана как можно дальше на север, чтобы отыскать пролив между материками Азии и Америки.
Два из трех дальних походов, задуманных Петром Первым, состоялись, но оба после смерти инициатора их. Отряд кораблей под командованием Кошелева достиг в 1725 году Гибралтара и благополучно возвратился в Кронштадт. Первая Камчатская экспедиция под командованием Беринга (при помощниках Мартине Шпанберге и Алексее Чирикове), начатая еще при жизни Петра, продолжалась пять лет с лишним и проторила путь для величайшего географического предприятия XVIII века — Великой Северной, или Второй Камчатской экспедиции, открывшей в свою очередь дорогу от берегов Камчатки через Тихий океан к северо-западным берегам Америки.
На фоне этих замыслов началась в летнюю кампанию 1723 года морская жизнь Спиридова, и он получил возможность сравнить все, что успел застать в Кронштадте и Ревеле, с тем, что оказалось там же вскоре после смерти Петра.
Застал мощный флот, четкую организацию, подчиненную правилу Морского устава: «всякий человек, когда ни спросят, должен знать свою должность и место». Застал верность традиции, которая внедрялась в умы моряков с первого дня их службы на флоте: «Во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Был в том же 1723 году, когда возвратился с моря на рейд между Кроншлотом и Котлином, участником торжества встречи знаменитого ботика — «дедушки русского флота», устроенной Петром в назидание будущим поколениям, а затем свидетелем закладки новой крепости и превращения Кроншлота в Кронштадт. То есть в первый же год своей морской жизни Григорий Спиридов проникся уверенностью в непреложность именно такого порядка вещей, какой был создан необходимостью существования флота.
Пять лет, проведенных юным моряком в практических плаваниях на Балтике, два года службы гардемарином на Волге (в Астрахани) и на Каспии были испытанием не из легких. И не только потому, что жизнь моряка на корабле в плаваниях проходила среди таких лишений, о каких не слыхивали на берегу. Появились иные трудности, намного усложнившие жизнь, делавшие ее невыносимой для многих.
Флот очутился в загоне.
Первые годы после смерти Петра на кораблях и в Адмиралтейств-коллегии еще действовали законы и правила, благодаря которым флот являлся безукоризненным механизмом, стройной организацией, реальной мощью; но все это, если сравнивать с механизмом, напоминало механизм, заведенный давным-давно, пока продолжавший действовать, однако, чем дольше, тем слабее.
Да так оно и было на самом деле. Прежде всего упала дисциплина, без чего флот не мог существовать как организация. Даже в кампанию 1725 года на Балтике, по свидетельству генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, «мало не все (т. е. чуть ли не все. — Е. Ю.) корабли шли непорядочно и своему командиру (флагману) не следовали; даже в боевом строе некоторые капитаны шли не так, как по морскому искусству довлеет» (следует). Затем возникли финансовые затруднения. Дошло до того, что Апраксин был вынужден выдать Адмиралтейств-коллегии на всякие неотложные нужды 2000 рублей из своих личных средств.
Наконец, все вместе взятое привело к тому, что флот захирел и почти потерял боеспособность, о чем не преминул сообщить своему правительству шведский посланник в Санкт-Петербурге Цедеркрейц, отписав уже в ноябре 1728 года:
«...русский галерный флот, сравнительно с прежним, сильно уменьшился; корабельный же приходит в прямое разорение: старые корабли все гнилы, так что более четырех или пяти линейных кораблей вывести в море нельзя, а постройка новых ослабела. В адмиралтействах такое неосмотрение, что флот в три года нельзя привести в прежнее состояние, но об этом никто не думает...»
Понятно, что многие моряки стали покидать флот.
В таких условиях формировался и закалялся характер Спиридова. Наибольшие испытания выпали на его долю, как и на долю всех моряков-патриотов, оставшихся верными флотским традициям, в пору бироновщины, когда стечением обстоятельств у власти оказались случайные люди, проводники иностранных влияний, тормозившие все, что было начато и осталось незавершенным при Петре Первом.
Под знаком пренебрежения к флоту и печального «неосмотрения» прошли тридцатые годы. Только поэтому стало бременем для страны прекрасно задуманное, небывалое по масштабам географическое предприятие, вошедшее в историю под названием Великой Северной экспедиции. Стало бременем, хотя заслуги экспедиционных отрядов колоссальны: результатами плаваний, совершенных участниками экспедиции, были исследования Северного морского пути на всем протяжении от новоземельских проливов до выхода в Тихий океан и ряд важнейших открытий, в том числе открытие северо-западных берегов Америки. Именно из-за пренебрежения к флоту не нашло поддержки предложение, выдвинутое членом Адмиралтейств-коллегии адмиралом Сандерсом, об отправке тех отрядов экспедиции, которым были поручены исследования северной части Тихого океана, морем от самого Кронштадта. Сандерс, один из немногих оставшихся в то время на флоте соратников Петра Первого, по-настоящему заботился о воспитании нового поколения моряков, почему и предложил целиком морской маршрут для тихоокеанских отрядов экспедиции:
«...Прекрасный метод воспитания молодых морских офицеров, посылка их в такое плавание. Это упражнение в изучении моря и ветров в разных местностях земного шара, тщательное изучение компаса, муссонов и пассатов и всего, что нужно опытному мореплавателю; все это даст одна такая экспедиция, которая может вполне заменить десять маневров под Красной Горкой» (в Финском заливе).
Адмиралтейств-коллегия поддержала предложение Сандерса. Тогдашний президент ее контр-адмирал Н. Ф. Головин составил специальный доклад для Сената, в котором писал:
«...В будущую весну отправить отсюда в Камчатку чрез море два фрегата военные российские с ластовым судном, на которых положить всякого провианту в запас на год или больше по рассуждению...»
Таково было разумное предложение, отвергнутое Бироном, едва Адмиралтейств-коллегия доложила об этом временщику. Тем самым флот еще раз лишился возможности получить необходимый для его людей опыт дальнего плавания.
Отправленные по сухопутью через Сибирь до Охотска тихоокеанские отряды экспедиции во главе с Берингом и Чириковым претерпели ужасные лишения, прежде чем достигли берегов Охотского моря, откуда предстоял вояж на судах. Вдобавок эти суда еще надо было построить. В итоге на подготовку плавания ушло почти восемь лет вместо десяти месяцев, необходимых для похода морским путем из Кронштадта. К тому же экспедиция вызвала огромные затраты из-за долголетней подготовки ее и явилась бедствием для населения Сибири, которому пришлось взять на себя все расходы, связанные с подготовкой.