Исключительные боевые успехи этого сражения объясняются зрелым флотоводческим мастерством Ф. Ф. Ушакова, который обеспечил русскому флоту тактические преимущества в бою. Ушаков умело использовал момент внезапности, атаковав противника тремя походными колоннами. Таким образом он не потерял времени на перестроение в боевую линию.
Угрозой отрезать арьергард Ушаков заставил отступавшего противника принять бой в невыгодных для себя условиях.
Выделив резервный отряд, он усилил авангард и нанес мощный концентрированный удар по флагманским кораблям противника, чем дезорганизовал всю его линию и принудил к отступлению.
С другой стороны, победа была достигнута благодаря превосходной боевой подготовке и высоким моральным качествам личного состава флота.
Победа у острова Тендры очень обрадовала Потёмкина. Он назвал её знаменитой и предложил Черноморскому правлению вписать «сие достопамятное происшествие в журналы Черноморского адмиралтейского правления, ко всегдашнему воспоминанию храбрых флота черноморского подвигов»[182].
В донесении Екатерине II о победе Потёмкин дал Ушакову восторженную характеристику: «Я не могу довольно описать храбрости, искусства и доброй воли командующего контр-адмирала и кавалера Ушакова»[183].
5 сентября пленённый корабль «Мелеки-Бахри» под надёжным конвоем отправился в Херсон для исправления. Но из-за глубокой осадки он не прошёл в херсонскую базу и был приведён в Севастополь. Здесь его починили, поставили семьдесят четыре пушки и назвали «Иоанн Предтеча». В будущую кампанию он участвовал в решающей битве с турецким флотом при Калиакрии.
6 сентября Ушаков снялся с якоря и через два дня с флотом прибыл на севастопольский рейд. По прибытии в гавань Ушаков объявил в приказе «наипризнательнейшую свою благодарность» личному составу флота «за храбрые подвиги» и в ознаменование победы приказал «выпалить» с флагманского корабля из пятидесяти одной пушки[184].
Вместе с эскадрой пришли из Лиманской флотилии корабли «Навархия», «Вознесение Господне» и три фрегата — «Макроплия», «Федот Мученик» и «Григорий Великия Армении».
В Севастополе быстро устранили повреждения на судах, и эскадра снова была готова к боевым подвигам. На севастопольский рейд была вызвана еще Таганрогская эскадра, состоящая из двух 46-пушечных кораблей и девяти мелких судов под командованием бригадир-капитана П. В. Пустошкина.
Несмотря на то, что турецкий флот сильно пострадал и ушёл в Константинополь, Потёмкин опасался появления его снова у Дуная, где Лиманская гребная флотилия участвовала в операциях вместе с сухопутной армией.
Для охраны подступов к Дунайскому гирлу Потёмкин приказал Ушакову вывести флот к устью Дуная.
16 октября Ф. Ф. Ушаков с четырнадцатью кораблями, четырьмя фрегатами и двадцатью мелкими судами направился к Аккерману, «поспешая в соединение с лиманскою флотилиею». Пять фрегатов и другие суда остались охранять Севастополь. Флот шёл тремя колоннами в тесном строю. 19 октября он подошёл к Гаджибею. Здесь Ушаков узнал, что Лиманскан флотилия под командой генерал-майора де Рибаса 18-го числа пошла к Аккерману. Флот направился туда же. На следующий день Ушаков получил сообщение, что флотилия ушла к Дунаю, куда направился на всех парусах и флот. Здесь Ушаков поставил корабли между сулинским и индийским рукавами и охранял флотилию, вступившую в борьбу с береговыми батареями, прикрывавшими вход в рукава Дуная, и турецкими речными судами.
Крейсерские суда Ушакова непрерывно вели разведку. Пребывание флота поздней осенью в открытом море становилось небезопасным.
31 октября Потёмкин приказал Ушакову пройти вдоль румелийского берега и посмотреть, нет ли где турецкого флота, после чего отправиться в Севастополь и заняться приготовлением судов к будущей кампании. Ушаков осмотрел побережье до мыса Калиакрии, нигде не обнаружив противника, и вернулся в Севастополь 14 ноября. В то время как Ушаков с флотом охранял подходы к Дунайскому гирлу, Лиманская флотилия помогала армии штурмовать крепости, расположенные в многочисленных рукавах Дуная. При активном участии флотилии были взяты крепости Тульча и Исакча с главными складами турецкой армии.
18 ноября флотилия подошла к первоклассной, сильно укреплённой крепости Измаилу и приняла активное участие в осаде и навеки прославленном суворовском штурме Измаила (11 декабря 1790 г.).
Следует отметить, что гребные суда флотилии оказались превосходно построенными и хорошо выдержали непогоду и все бои. Начальник гребной флотилии генерал-майор де Рибас в донесении Адмиралтейскому правлению писал: «Все суда гребной флотилии благополучно, в стройном порядке и без малейшего повреждения, вошли в Дунай. Бури, которые они перетерпели, проходя море, ясно доказывают крепость их состава, а сне свидетельствует полное искусство строителей оных, в чём имею долг отдать истинную справедливость»[185]. Потёмкин предписал даже именовать флотилию «Черноморским гребным флотом»[186].
Падение первоклассной крепости Измаил, считавшейся в те времена неприступной, произвело удручающее впечатление на султана и его правительство. Великий визирь Гассан поплатился головой за это. На его место был назначен видинский паша Юсуф. По приказу султана из Архипелага в Константинополь привели несколько турецких судов под русскими флагами и объявили, что они якобы захвачены в плен в бою.
Приняты были жестокие меры против сторонников мира с Россией. В Константинополе если кто-нибудь, забывшись, произносил одно только слово «Измаил», то его немедленно схватывали и ссылали на галеры.
Несмотря на падение Измаила, Турция продолжала упорствовать и не соглашалась на заключение мира. Предложения о перемирии были отвергнуты Потёмкиным, который требовал: «мир или война».
Теперь, когда Швеция вышла из войны, а Англия и Пруссия в своей ставке на Турцию явно потерпели политическую неудачу, Екатерина ещё более стояла на своём.
«Я уверена, что ты… не упустишь случай последний к заключению мира, — писала она Потёмкину 29 августа 1790 г., — неужели… султан и турки не видят, что шведы их покинули, что прусаки, обещав им трактатом нас и венский двор атаковать в прошедшую весну им чисто солгали, с них же требовать будут денег за издержки, что вооружались; чего дураки ждать могут; лучше мира от нас не достанут, как мы им даём; а послушают короля прусского — век мира не достанут, понеже его жадности конца не будет»[187].
В конце сентября Екатерина указывала Потёмкину, что только победы русского оружия приведут к миру, ибо «не побив их турецкие союзники будут всячески турок от мира удерживать»[188].
Несмотря на истощение страны, Порта под влиянием Англии и Пруссии собирала новые силы для продолжения войны.
Требовался ещё решительный удар по султанском армии и флоту, чтобы Турция признала своё окончательное поражение.
4. Разгром турецкого флота у Калиакрии
Весной 1791 г. международное положение России было очень напряжённым. В марте Англия и Пруссия договорились ультимативно потребовать от России выполнения всех их требовании, в противном случае грозить объявить войну. Глава английского правительства Питт просил у парламента кредитов на войну с Россией и спешно вооружал в Портсмуте флот в тридцать шесть кораблей и двенадцать фрегатов для нападения на Кронштадт и Петербург[189].
Однако английская торгово-промышленная буржуазия, имевшая деловые связи с Россией и очень заинтересованная в обширном рынке сбыта, подняла бурный протест против войны. Буржуазная партия вигов решительно выступила в парламенте против военных планов Питта.
Русский посол в Англин С. Р. Воронцов предупредил Питта, что он будет всеми средствами «стараться, чтобы нация узнала» о намерениях, «столь противных её интересам», что он «убеждён в здравомыслии английского народа» и надеется, «что громкий голос общественного мнения заставит» его «отказаться от несправедливого предприятия»[190]. Воронцов обратился к влиятельным членам парламента, бывшим в оппозиции к правительству, и настроил их против войны с Россией… Затем он составил «записки», в которых убедительно доказывал, что Питт ведёт Англию к «разорению посредством уничтожения её торговли» с Россией и «что всё это делается ради интересов ей чуждых»[191]. «Записки» такого содержания были разосланы в такие, например, промышленные центры, как Манчестер, Лидс, Уекфильд и др. Под влиянием их прокатилась волна митингов протеста с требованием к парламенту унять Питта.
Кроме того, более чем в двадцати газетах печатались статьи соответствующего содержания. В Лондоне на стенах домов появились надписи мелом: «Не хотим войны против России».
Под влиянием общественного движения некоторые министры отошли от линии своего премьера. Питт, боясь серьёзного внутреннего кризиса, вынужден был признать себя побеждённым и отказаться от агрессивной политики по отношению к России[192]. Готовый к походу флот был разоружён.
В мае князь Н. Репнин, принявший командование Дунайской армией, сообщая Ушакову некоторые известия из Стамбула, между прочим писал: «По настоящему обороту политических дел уповательно английский флот ни в Балтийское ни в Чёрное море не будет. Итак вам остаётся управляться только с одним турецким, с которым надеюсь вы скоро разделаетесь, и с тою же славою, которую вы уже себе приобрели»[193]