— А-а, — пробормотал Сергей растерянно.
— Стержень, работающий на сжатие, рассчитывать нужно по этой формуле. Видишь, как изменяется результат? И ошибка поехала дальше… Гляди, во что она вылилась. Снежный ком.
— Да-да, я понял, спасибо.
— И вот этот узел ты сделал слишком сложным. Зачем? Можно его упростить безо всякого ущерба, Глянь-ка, я набросал эскиз.
— Да, так гораздо лучше. И проще в изготовлении, и вес…
— Вот я тебе принес справочник конструктора. Возьми его себе, он маленький, но очень компактный, почти все, что тебе нужно, в нем есть.
— Спасибо.
— Давай поглядим дальше…
Григорий Михайлович и Сергей просидели допоздна. Мария Николаевна позвала их ужинать, они в один голос ответили: «Сейчас-сейчас!» Но это совсем не означало, что они поняли, о чем им говорили. Тогда Мария Николаевна взяла их обоих за руки и как детей повела в столовую.
«Вернувшийся в Одессу председатель одесского кружка планеристов тов. Курисис передает, что на всесоюзных состязаниях было представлено 10 планеров, Состязания продолжались 18 дней. Летчику Юнгмейстеру удалось продержаться над Коктебелем на высоте 70–80 метров в течение одного часа и двух с половиной минут. Результаты Первых состязаний в СССР следует считать исключительно удачными».
ВЫБОР ПУТИ
Лозунг Фаерштейна «Нам нужны проекты! Много проектов! Пусть проектируют все!» многими был понят буквально. И в ОАВУК потянулись школьники, продавцы, все, кому не лень. Фаерштейн сказал, что, если в одно прекрасное время известный одесский бандит Яшка Япончик принесет свой проект летательного аппарата, удивляться не следует. И поэтому он был несказанно рад проекту Курисиса, который в отличие от проекта Яшки Япончика и подобных ему авиационных специалистов был технически обоснован. Фаерштейн хотел тут же строить планер и отпускал средства.
Но Фаерштейна и Курисиса остудил командир истребительного отряда Лавров. Он нашел несколько ошибок в аэродинамическом расчете, которые чем дальше, тем становились все грубее, потом заявил, что профиль крыла выбран безо всякого на то основания. А тут еще Королев набросал что-то на бумажке и сказал, что с таким хвостовым оперением может случиться неприятность: от действия аэродинамических сил скрутится фюзеляж, так как ферма фюзеляжа рассчитана неправильно. Но тут же он успокоил Курисиса, что неприятности быть не может, так как планер вообще не полетит из-за необоснованности выбора профиля. Решение вынесли единогласное: «Проект доработать».
После защиты Василий Долганов сказал:
— Лихо ты его.
— Не его, а его проект.
— Толково ты говорил, но он тебе покажет на твоей защите.
— Пусть показывает, если есть что показать.
Возвращаясь домой, к своим чертежам, он встретил Лялю. Он покраснел, кашлянул, опустил голову.
— Здравствуй, — сказал он.
— Здравствуй, Сережа, ты куда?
Она была без чулок.
— Да вот… гуляю, А ты… куда идешь?
— Домой.
— Я гуляю, и мне все равно, куда идти. Я пройдусь с тобой. Можно?
— Конечно.
«Она совершенно, совершенно ничего не чувствует, — думал он, насупившись. — А если и догадывается о чем-то, то делает вид, что не догадывается. Но ведь Меликова читала в Новый год на вечере свои вирши и в виршах сказала. Как это там у нее получилось?
Вот Сережа Королев,
Делать «ласточку» готов
Он хоть каждую минуту,
И, подобно парашюту,
Через стол его несет!
Он летает, как пилот!
Я б желала поскорее
Ему крылья приобресть,
Чтоб летать он мог быстрее
В дом, где цифры шесть и шесть!
И как это она, чертовка, догадалась? И Ляля все, конечно, знает».
— Ты что надулся, как мышь на крупу? — спросила Ляля.
— Думаю.
— О чем?
— О тебе.
Ляля засмеялась. Она смеялась, как будто ей рассказали анекдот. Сергея это начало злить.
— Я не договорил, — засмеялся он. — Я сказал: «О тебе…» Но не договорил: «Не думаю».
— А о ком?
— О Калашникове, — проворчал он.
Это Ляле показалось также необыкновенно смешным. И Сергей понял, что говорить с ней рано, она не подготовлена к разговору. Вот похихикать — это сколько угодно.
Наступили сумерки. И листья платанов казались дрожащими, как крылья ночных бабочек. Стали загораться фонари, освещая зелень и стены домов: бородатые старики, львы, атланты, кариатиды, кружевные балконы. Синела брусчатка.
Они шли рядом и молчали. Когда рука Сергея случайно касалась ее руки, он вздрагивал.
«В каждом ее пальце такой заряд счастья, что даже страшно, — думал он. — Но она ничего не чувствует».
Он перемахнул через забор. За чугунной оградой была видна его белая рубашка, а загорелое лицо и руки сливались с темнотой. Но вот его рубашка взлетела над забором. Теперь были видны и его зубы. И цветок, который он держал в руке.
— Спасибо, — сказала Ляля и приставила цветок к носу.
Началась практика. Практиканты чинили крышу медицинского института.
В июле Королев свернул двенадцать листов проекта с пояснительной запиской и двинулся в ОАВУК на официальную защиту. В технической комиссии были командир истребительного отряда Лавров, инженер Курисис, Долганов.
Сергей коротко рассказал о задачах, какие он ставил перед собой, о том, как произвел основные расчеты и выполнил отдельные узлы конструктивно. Во время защиты он поглядывал на Курисиса. Тот поднялся первым и сказал:
— Я все проверил. Можно строить. Молодец.
Проект приняли единогласно.
Фаерштейн составил бумагу:
«В Центральную спортсекцию. Препровождая при сем проект планера Королева и объяснительную записку, прошу проверить расчет и прислать возможно скорее обратно. Приложение: 12 листов чертежей и объяснительная записка. Предс. Губспортсекции Фаерштейн».
И отправил ее в Центр, в Харьков.
Вечером Мария Николаевна сказала:
— Сережа, как ты намерен строить свою жизнь дальше?
— Н-не знаю. Хотелось бы строить аэропланы и летать на них.
Он вспомнил Лялю.
— Ты закончил школу, надо думать уже серьезно. Как ты смотришь на Одесский политехнический институт?
— Не знаю. Хотелось бы в Военно-воздушную академию. Но туда принимают только офицеров…
— А что? — сказал Баланин. — Поступай в Политехнический. Одесса — прекрасный город, здесь твои друзья, море, здесь ты дома, учись спокойно и не думай о куске хлеба…
— Не знаю, — повторил Сергей, — может быть, вы и правы.
Он подумал, что не сможет уехать из того города, где живет Ляля.
— Все очень просто, — сказал Баланин, — нечего путаться в трех соснах. А работа инженера не самая плохая, поверь мне. У тебя к ней есть все данные. При старании ты сможешь стать неплохим инженером.
Сергей молчал: он знал, что все не так просто, как кажется взрослым.
На другой день он решил пойти к Ляле. Он долго ломал голову над таким сложным вопросом: утром идти или вечером. Ему казалось, что это имеет значение. Наконец решил, что лучше вечером.
Утром он не мог усидеть дома и пошел купаться. Потом бесцельно бродил по городу и думал, нечаянно оказался у гидроотряда.
— Здорово, Сережа! — услышал он голос и вздрогнул. Это был Алатырцев.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Что с тобой?
— А черт его знает.
— Влюбился, что ли?
— Да.
Алатырцев не ожидал такого ответа и растерялся.
— Ну-ну, — сказал он. — «Только влюбленный имеет право на звание человека». Цитата.
— Прокати.
— Завтра. Сейчас приехали стажеры, им надо сделать вывозную. Зеленые ребята. А ты завтра. Подождешь до завтра?
— До завтра не умру, конечно.
Алатырцев улыбнулся и обнял Сергея за плечи.
— Все в порядке. А что ты собираешься делать дальше? Ведь школу закончил?
— Закончил, Не знаю, что делать. На распутье: «Направо пойдешь — будешь женат, налево — богат, прямо — смерть найдешь». Тоже цитата, Русская сказка.
— Поступай в Одесский политехнический.
— Не знаю.
— Ну, прощай!
— До свидания.
Алатырцев побежал к отряду. На ходу обернулся, помахал рукой.
В пятом часу он прибыл на Островидова, 66. Ляля была дома.
— Может, погуляем? — спросил он.
— Погуляем, — сказала она. — Куда пойдем?
— Куда глаза глядят. Вниз по Торговой, к морю.
Они двинулись по Торговой.
— Что с тобой? — спросила Ляля. — Ты какой-то весь напряженный.
— Да-да. Я думаю.
—. О чем?
— О жизни.
— Ну а я здесь при чем?
— Ты-то как раз и при чем. Я тебя люблю. — Сергей поразился той легкости, с какой произнес эти слова.
— Ну и что делать? — спросила она.
— Выходи за меня замуж.
— Сережа, какие ты говоришь глупости. Кто мы такие? Тебе семнадцать, мне еще меньше. Мы… мы дети. На что мы будем жить? Нам нужно учиться…
— Я буду работать и учиться, и ты учись…
— Ну какой ты муж?
Ляля засмеялась. Потом увидела его сердитые | лаза, и новый взрыв искреннего смеха потряс ее тело.
Сергей вспыхнул, перемахнул первый попавшийся забор и исчез. Ляля ждала. Может, он явится с цветком. Но его не было. Она пожала плечами и повернула к дому. Сергея она не видела. Он следил за ней издали: вдруг к ней кто-нибудь пристанет, тогда он придет на помощь. Но к ней никто не приставал.
Ему было плохо. Он долго не мог заснуть. За окном шумело море и поскрипывал ржавый фонарь. Может, это кто-то пытается снять жестяной абажур с фонаря? На стене раскачивались тени. Он попробовал представить блестящие железные крыши и шум дождя, чтобы заснуть, но не мог. Тогда он стал считать. И каждая цифра представлялась ему живым недоброжелательным существом и гнала сон: вот колючая, корректно холодная, подтянутая, глупая единица, вот сутулая двойка, себе на уме, со взглядом исподлобья, вот тройка, делающая вид, что она добродушна и улыбчива, как восьмерка, но на самом деле лицемерная, со вспышками хитрецы в цепких старушечьих глазах. Цифры будили. И за окном какой-то бездельник залез на столб и вот который уже час пытается содрать абажур. Зачем ему этот проржавленный насквозь абажур?