В 5 часов вечера Гуссейн подал пример, спустившись на фордевинд, а за ним побежал врассыпную и весь турецкий флот. Ушаков тоже приказал спуститься и бросился в погоню, но здесь сказалось плохое качество кораблей Черноморского флота. И обводы их были хуже турецких, которые к тому же были все обшиты медью, тогда как у нас не было ни одного такого корабля, и парусность меньше (из-за меньшей осадки русских кораблей, которые приходилось пока строить на речных верфях). Турки легко уходили от Ушакова и в исходе 8-го часа скрылись в темноте, а ночью они, вероятно, повернули, так что к утру 9 июля на горизонте не было видно ни одного паруса.
Здесь я привел версию Ушакова, изложенную менее современным языком в рапорте Потемкину. Но вот что удивляет – цитирую: «…легкость в ходу их кораблей спасла от сего предприятия и совершенной их гибели. Я по учиненному сигналу о погоне, имея на флоте все паруса, гнал за бегущим неприятелем и спускался к нему ближе, но как в скорости догнать их на порядочную дистанцию не мог, потому последовавшая ночная темнота весь флот неприятельский закрыла от нас из виду, и через то лишились видимой уже бывшей почти в руках наших знатной добычи. Хотя ж я всю ночь, находясь в линии, следовал за ним, спускаясь от ветра, но при весьма темной ночи не мог видеть, куда они сделали свой оборот, к Синопу или к Румельским берегам, неизвестно. Поутру 9 дня при рассвете оного нигде уже не видал, и потому, имея на флоте некоторые повреждения в мачтах, реях и стеньгах, для поправления потребностей пошел и остановился на якорях против Феодосиевской бухты»[156].
Итак, 8 июля в 17 часов турки начали убегать. Ушаков всю ночь, до рассвета гнался за ними, а затем русская эскадра каким-то чудом перенеслась в 6 часов утра 9 июля на рейд Феодосии, хотя, в соответствии с рапортом, она должна была идти туда как минимум сутки, а то и более, так как Ушаков преследовал турок по ветру. А уже в 10 часов утра 9 июля на всех кораблях, стоявших на якоре, служили молебен. Риторический вопрос: за кем и где гонялся всю ночь Ушаков? Может, он просто кружил в видимости Феодосии?
Потери эскадры Ушакова составляли убитыми 2 офицера и 27 нижних чинов и ранеными 4 офицера и 64 нижних чина. «Повреждения в корпусе на судах весьма мало, кроме что ядрами простреляны на некоторых кораблях мачты, стеньги и реи, перебито немалое число такелажа и паруса простреляны».
Следует заметить, что Ушаков вывел к Керчи все, что могло плавать, а Гуссейн-паша распылил свои силы. Так, два корабля было направлено в Синоп для конвоирования в Стамбул спущенного в Синопе 74-пушечного корабля. Из 14 турецких фрегатов, находившихся в Черном море, в бою участвовало только 8. А где были остальные? Наконец, 2 корабля и 11 фрегатов занимались ловлей в Архипелаге пирата Ламбро Качиони, о котором будет рассказано далее. Если бы у турок хватило ума собрать весь флот в кулак, то вместо 10 кораблей и 8 фрегатов они имели бы у Керчи 14 кораблей и 25 фрегатов.
Это было первое сражение, где Ушаков командовал всей русской эскадрой. Официально считается, что тут он отошел от ряда рутинных приемов морского боя. Он не побоялся в начале боя расчленить свой строй, когда это потребовалось для сосредоточения сил в главном месте боя – в авангарде. Он также не задумался и прорезать турецкую линию, когда это позволила перемена ветра, и стал во главе флота, разрешая своим кораблям не соблюдать порядка номеров в то время, когда считалось незыблемым правилом – начальнику или находиться в середине кардебаталии (центра), или наблюдать за боем и управлять им со стороны, имея свой фланг на фронте. Наконец, он в заключительный период боя (5 часов вечера) сделал попытку сосредоточить силы против неприятельского арьергарда, что явилось, вопреки рутине, естественным преимуществом занявшего наветренное положение.
Князь Потемкин не преминул разрекламировать керченское сражение перед императрицей: «…бой был жесток и для нас славен тем паче, что и жарко, и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее, у которого были учители [иностранные инструкторы. – А. Ш.]. Как и прежде доносил: разбил сильно и гнал до самой ночи; три корабля у них столь повреждены, что в нынешнюю кампанию, не думаю, быть им в море, а паче адмиральский, которого флаг шлюбкою с корабля “Георгия” взят. Контр-адмирал и кавалер Ушаков отличных достоинств. Знающ, как Гоу, и храбр, как Родней. Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель. Не оставьте, матушка, его».
Екатерина в том же духе отвечала Светлейшему: «Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным». Хотя сама прекрасно понимала, что результат сражения был ничейный, или, как говорят в спорте, Ушаков выиграл по очкам. Соответственно, была невелика и награда императрицы Ушакову – орден Святого Владимира 2-й степени.
В Стамбуле было торжественно объявлено о победе Гуссейна над Ушак-пашой и потоплении четырех русских фрегатов. Опровергнуть официальную версию было некому, так как эскадра Гуссейна после боя ушла в Варну.
Утром 2 августа 1790 г. к Ушакову прибыл гонец от секунд-майора Николаева, командира Греческого легиона (полка). Греки в Балаклаве увидели «разбитый» турецкий флот в числе 62-х вымпелов. Далее цитирую очередной рапорт Ушакова Потемкину: «Получая оный рапорт, нимало не мешкав ездил сам к Георгиевскому монастырю, и по осмотру моему оказалось флота неприятельского кораблей и фрегатов не более 12 и около 20 мелких разного рода судов, при северо-западном ветре путь свой продолжают к востоку и при осмотре моем проходили уже они и закрывались при Балаклавской бухте за мыс Айя»[157].
Думаю, что если эту цитату прочитать вне контекста, то можно подумать, что речь идет о каком либо гусаре типа Дениса Давыдова – прыгнул в седло и… Боевые адмиралы же, «не мешкав», приказывают поднять паруса – и в погоню за врагом!
Предвижу возмущение «квасного» оппонента: у Ушакова корабли еще не были отремонтированы после боя у Керчи. Тогда кто же выиграл баталию 8 июля, если разбитый Гуссейн опять шляется у Севастополя, а русские корабли настолько побиты, что даже из гавани выйти не могут?
Эскадра Гуссейна, как и месяц тому назад, повторила свой поход от Севастополя вдоль крымского берега до Двуякорной бухты, а затем вернулась назад и вечером 9 августа вновь показалась у Балаклавы.
Гуссейн и сам не считал себя побитым. 9 августа 29 турецких судов появились около Балаклавы. 10 августа турки были уже на траверзе Георгиевского монастыря у Севастополя. А Ушаков спокойно наблюдал в подзорную трубу неприятельскую эскадру и ничего не делал. Была же идеальная ситуация для сражения. В бою у Севастополя могли принять участие и все малые гребные и старые суда, например, 40-пушечные фрегаты «Лука Евангелист», «Осторожный», «Поспешный» и «Матвей Евангелист». Они имели мощную артиллерию, но из-за ветхости корпусов их не отпускали в дальние плавание – в шторм их могла постигнуть участь однотипного фрегата «Крым». При неудачном исходе боя можно было быстро уйти под защиту береговых батарей. Но, увы, русская эскадра так и не подняла якорей. А о причине этого можно лишь только гадать. Не принимать же всерьез версию В. Д. Овчинникова: «Федор Федорович немедленно распорядился о приготовлении флота. Однако выходить немедленно в море не было резона. Завязав бой с частью турецкого флота, он тем самым неминуемо бы подверг Севастополь опасности нападения другой части флота Гуссейна. Федор Федорович ждал случая для генерального сражения»[158]. Если бы Гуссейн сошел с ума и влез в Севастопольскую бухту, он в течение нескольких часов был бы расстрелян береговыми батареями. Вспомним, как турки еще в 1778 г. ретировались из Ахтиарской бухты, увидев полевые пушки Суворова. А в 1790 г. Севастополь прикрывали многочисленные береговые батареи, часть из которых имела каменные казематы.
17 августа 1790 г. опять секунд-майор Николаев из Балаклавы шлет гонца к Ушакову с сообщением о прибытии туда 34-х турецких судов. Адмирал, «нимало не мешкав», берется за перо строчить рапорт Светлейшему.
А Потемкин тем временем (18 августа) отписывает грозный ордер Ушакову: «Сейчас получил я рапорт от генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова, что 27[159] числа пополудни показался пред устьями Днестровскими флот неприятельский слишком в сорока судах. Тот ли, что был виден на берегах таврических, заключить точно нельзя, но пора вам выходить для соединения и потом искать его атаковать. При сих случаях не должно заниматься стрельбою издали, но подходить как можно ближе, чтобы заряды не терялись напрасно»[160].
Неужто у Светлейшего склероз, и он забыл, что во всех сражениях Ушаков подходит к басурманам «на пистолетный выстрел»?
25 августа эскадра Ушакова покинула Севастополь и двинулась к Очакову. В ее составе было 5 кораблей, 11 фрегатов[161], 17 крейсерских судов, бомбардирский корабль «Рождество Богородицы» и два брандера. Для защиты Севастополя там были оставлены бомбардирский корабль, три фрегата и шхуна.
Утром 28 августа русская эскадра появилась у острова Тендра, где стояли на якорях между Тендрой и Гаджибеем 14 турецких кораблей, 8 фрегатов и 23 малых судна. Между Гаджибеем и островом Ада находилась Лиманская гребная флотилия генерал-майора де Рибаса. Однако сия флотилия в сражении участия не приняла «за противным ветром и великим волнением». Думается, что волновалось не столько море, сколько сам генерал-майор.
Ушаков двинулся на турок, построив корабли и фрегаты в три колонны, а малые суда – в четыре колонны по пять судов в каждой. Гуссейн-паша выстроил свои корабли в линию, позади которой находилось 8 фрегатов, а за фрегатами – малые суда.