Эта ночь прошла спокойно, немецкие части, что стояли на отдыхе, я обходил далеко стороной. Потом снова днём отсыпался в овражке, а как проснулся, то продолжил готовку, благо котлы свободные были, и печь хлеб. Иметь запасы – это хорошо, лучше, чем не иметь их. А вот следующей ночью, едва двинул в путь, как у рощи наткнулся на своих. Точнее, я её обходил, ещё не хватало пересекать, мало ли на кого наткнусь, и вот группа в нашей форме, под две сотни голов, неся на самодельных носилках раненых, вроде три десятка, тоже покидая рощу, двинула на восток. Вот и решил, почему бы и не присоединиться? С другой стороны, удивлён, немцы хорошо контролируют свои тылы, а тут такая большая группа окруженцев, как же их ещё не поймали?
– Стой, кто идёт! – крикнул я передовому дозору окруженцев.
Двое из четырех упали на землю, выставив винтовки, один просто присел, а старший дозора, младший унтер, да ещё артиллерист, спросил напряжённо:
– Кто тут?
– Солдат русской армии. Наверное. Не помню, память отбило германским снарядом.
– Так тут не наши? – с разочарованием спросил тот, что присел.
– Один я тут.
Подошедший дозор опросил меня, узнали, что есть тридцать патронов, и попросили поделиться, у них по два-три патрона на брата было. Дал по обойме. Дальше отправили с посыльным к основной группе, где старшим оказался полковник Сербинович, начальник штаба как раз моей Четвёртой пехотной дивизии. Вот так и описал, как очнулся в воронке, немцы вокруг, тихо полз к окопам, изучая тела убитых русских воинов. Нашёл только одну воинскую книжицу. Вообще, этот отряд шёл дальше, время не теряли, полковник с парой офицеров остались и слушали, пропуская остальных. Сообщил, что убил двух трофейщиков, оба офицеры, и когда меня обнаружили, бежал к лесу и по пути убил шесть всадников, там была погоня. Так как остальные немцы были далеко, собрал с них документы, которые тоже предъявил. Потом ночью наткнулся на лагерь тех самых трофейщиков и, пользуясь темнотой, вырезал всех. Документы тоже сдал. С тех пор двигаюсь следом за отступающей русской армией. Документы унтера передал полковнику. Один из офицеров зажигалкой осветил их, изучая.
– Из Четырнадцатого полка нашей дивизии, получается, – пробормотал Сербинович. – Есть у нас солдаты из этого полка, вчера встретились, даже офицер. Но он раненый. Пока, рядовой, встаньте в строй, как рассветёт, вызовут. Может, опознают вас. Солдатской книжицы точно не было?
– Карманы пустые.
– Молод ты для солдата, – когда огонёк зажигалки осветил моё лицо, сказал полковник. – Вольноопределяющийся, скорее всего. Всё. Солдат, в строй.
– Ваше высокоблагородие, мне есть что сказать.
– Что у вас?
– Я вижу ночью хорошо, вы двигаетесь на дозор немцев у перекрёстка. Ещё километр, и обнаружат.
– Понял, рядовой. Значит так, бегом в дозор, будешь вести группу. Свободен.
– Есть.
После этого я побежал к дозору, где сообщил унтеру, что поступаю в его распоряжение по приказу полковника Сербиновича. Как видящий в темноте. Унтер быстро понял, какие я ему даю преимущества, и дальше вёл группу, обходя дозоры и посты, пару раз секреты попадались, но мы и их обходили. Всю ночь шли, с двумя отдыхами по полчаса. Люди голодные были, но шли. Кстати, часам к двум ночи, после первого отдыха, я сообщил старшему дозора, что вижу немецкий обоз, отдыхают на обочине дороги, даже костры не жгут, три десятка повозок, а чуть дальше пехотинцы лагерем в поле встали, палатки видны, и на двух телегах обоза характерные коробки с галетами, а есть охота всем. Многие двое суток без пищи, листочками питались. Сообщил, что могу снять тихо обоих часовых, и если не шуметь, то можно унести коробки, не разбудив остальных, и уйти. И дальше двинуть. Нам шуметь нельзя, быстро обнаружат, окружат и уничтожат. Или пленят. А я в плен не хочу. Есть хотели все. Унтер оставил дозор и лично сбегал к основной группе, там пообщался с полковником. Возражений не было, тот тоже голодал, выделили тридцать солдат и штабс-капитана, что командовал этой группой. Обоих часовых я действительно снял, оружие с ремнями забрали те солдаты, что его не имели, были и такие, обе повозки, где я приметил припасы, вымели, все загрузились, я тоже ящик консервов нёс, и не разбудили остальных немцев.
Там, отойдя, мы и поели. Отошли на три километра, на большее силы воли не хватило. Все настолько голодны были, что многие были готовы упасть от бессилия. Фельдфебели в отряде были, даже двое, те быстро подсчитали и сообщили, что отряду тут на пять дней припасов, не экономя, быстро разделили порции, и мы поели. Среди солдат два медика были, санитар и фельдшер, причём из того же полка, что и я теперь. Просили много не есть, проблемы с желудком будут. К моему удивлению, полковник выделил мне премию. Две банки мясных консервов и две пачки галет. Они по полкило. Я в вещмешок убрал, а так, как и все, свою порцию получил.
Когда рассвело, – мы неплохо так прошли, чуть замедлила речка, пришлось переплывать, но преодолели и двинули дальше, – встали на днёвку в четырёх километрах от неё, даже не в лесу, в глубоком овраге, поросшем кустарником, он вполне вместил всех, выставили часовых и секреты, и спать. Многие так и повалились, сразу уснув. Хотя и ненадолго, всех поднимали поесть, силы нужно возвращать, а то ослаблены голодом. А меня вызвали к полковнику, тот хоть и устал сильно, а не забыл, лично сопроводил к раненым, и офицер из Четырнадцатого пехотного полка сразу меня опознал. Поручик, в распахнутой форме, с бинтами через голый торс и раненой ногой, воскликнул:
– Так это Артемий. То есть рядовой Семёнов. Из вольноопределяющихся. У меня в планшетке его документы, старший унтер-офицер Сергеев забрал. Сказал, погиб Тёма.
– Документы? – заинтересовался полковник, и тут же посыльному рядом: – Унтера Сергеева сюда.
Козырнув, солдат убежал, а полковник спросил у поручика:
– Кем числился вольноопределяющейся Семёнов?
– Посыльный при командире третьей роты. Я как раз служил в ней обер-офицером.
Дальше поручик попросил принести его вещи, точнее, подать планшетку, что в ногах лежала, я это и сделал, тот покопался в ней и нашёл документы, теперь уже мои. Тут и Сергеев подбежал, что-то быстро жуя. Проглотил с усилием и доложился, удивлённо тараща на меня глаза.
– Узнаёшь? – спросил полковник.
– Так точно, это Семёнов… Но я же проверял, дважды… не билось сердце. В воронку ещё столкнул, как похоронил.
– Память потерял солдат, расскажешь всё, что знаешь.
На этом полковник передал поручику документы убитого унтер-офицера, те, что я нашёл, из нашего полка, и отбыл отдыхать, а меня усадили рядом с носилками поручика, и стали просвещать, заодно и опрашивая, как очнулся и выживал, как немцев ночью резал… Впечатлил обоих слушателей. Ну, унтер вскоре уснул, он здоровый, из носильщиков был, устал сильно за ночь, а поручик ничего ещё, пообщались. Тот с Артемием – вот имечко – больше общался, чаще, и знал много. Значит, так, попал я в тело восемнадцатилетнего вольноопределяющегося Артемия Павловича Семёнова. Москвич, учился на первом курсе технического университета. Там трагедия, погибли его родители, несчастный случай при взрыве бомбы, взорвать хотели главу города, а пострадали мирные жители, девять человек погибло, больше двадцати ранено оказалось. Дядюшка его наследство-то быстро прибрал, тем более в долю входил, а ненужного племянника сплавил в армию, едва дав закончить первый курс и сдать экзамены, так что тот проходил четырёхмесячные курсы подготовки нижних чинов. Но не успел закончить, война началась, поэтому его быстро из учебной роты в полк, присягу приняли, документ, удостоверяющий воинскую личность, выдали, так что бегал тот по поручениям. Две недели боёв. Как заговорённый. Двоих посыльных убило, ещё двоих ранило, а этому хоть бы хны. Это всё, что мне стало известно. Сирота при живом дяде с его семьёй. Все офицеры знали историю его жизни. Не дворянин, из городской интеллигенции. На этом поручик Догилев устало прикрыл глаза и уснул. Я его покормил, воды дал попить, слушая, и сам, скинув с себя скатку шинели, расстелил, на одну лёг и другой прикрылся, и вскоре уснул.
Меня не будили, я главный проводник, отдохнуть должен. К слову, свободного места в хранилище снова не было. На тот момент, когда мы немцев на припасы грабили, когда солдаты те две повозки обирали на самое необходимое, я по остальным пробежался. Нашёл патроны к немецким карабинам, сразу десять ящиков прибрал, потом обнаружил патроны к пистолетам люгер, двух видов, в девять миллиметров и семь. Тот, что семь, подходил и к маузеру лейтенанта. По пять ящиков и тех, и других набрал. Остальное добрал мясными и сладкими консервами разных видов. В других повозках припасы тоже были.
Так мы дальше и шли, трое суток, во время остановок поручика Догилева навещал, если тот что обо мне вспоминал, о прошлом, рассказывал. Да и я его подкармливал. Например, подарил фляжку с водой, своя теперь у него есть. Так три ночи и шли. К нам прибивались другие группы, я их замечал в стороне, крадущимися, пока наша не стала размером в девять сотен солдат и офицеров. Счастливо избегая немцев, так и двигались, эту ночь мы их видели только до полуночи, а как дальше шли, никого. Похоже, обогнали, что я и передал полковнику Сербиновичу, который продолжал нами командовать. Никого выше чином и должности не было, так что хватит по оврагам и буеракам идти, а вышли на дорогу, пошли по ней. В ближайший городок разведка сбегала, я участвовал, подтвердила, немцев не было, недавно отступающие русские подразделения прошли, и всё. Так что в город втягивались уставшие солдаты, что готовились к днёвке. А полковник – на телеграфную станцию, она тут была и работала, – и отбил сообщение дальше. Похоже, паника началась в штабе армии с его сообщением. Сегодня, к слову, двадцать первое августа наступило, но ничего, отбой отменили, и мы двинули дальше. Даже когда рассвело, шли по дороге, уставшие, но шли. Припасы закончились, с новичками это быстро, те все тоже голодные, но мы ещё один тихий налёт на немцев устроили, увели припасы с очередного обоза. Жаль, немного, но ещё на сутки продержаться хватило. Ну а там и вышли к своим, ближе к обеду, где спешно выстраивалась оборона. Нас пропустили в тыл, солдаты попадали, кто где стоял, и засыпали. Я сам отошёл к раненым, узнал, что их уже осматривают медики и готовят отправить в тыл. Кому-то срочная операция требовалась, воспаление шло. В общем, попрощался с поручиком, того в тыл. Сам я ушёл под командование старшего унтер-офицера Сергеева, он в этой группе из нашего полка самым старшим по званию был. Хотя он уже полковнику Сербиновичу подчинялся, всё же из одной дивизии. Так что тоже у своих улёгся на шинели, моя гордость и зависть других, на всю группу шинелей едва сто, остальные побросали, когда бежали, и вскоре уснул.