Мне кажется, меня вскоре разбудили, но незаметно глянув на часы, понял, что проспал пять часов. Так что быстро собравшись, ничего не оставляя, я следом за посыльным проследовал к землянке, два километра до неё топали, да через небольшие ёлочки ещё, в большую такую землянку прошли, видать, недавно строить закончили, свежо и сыро ещё. Доложившись, тут и полковник Сербинович был, но старшим другой полковник, местный хозяин, и начштаба моей дивизии велел доложить, что было с тех пор, как я очнулся беспамятный, и что делал. За полчаса с подробностями описал. В подтверждение немецкие солдатские и офицерские книжицы, что были у Сербиновича. Тот ещё от себя добавил, что именно я всех вывел, хорошо ночью вижу, иначе точно бы на немцев наткнулись, скоротечный бой, и бежать остаётся в разные стороны. Оказалось, полковник был вполне благодарной личностью, и кто их вывел, не забыл. Мне дали звание ефрейтора, на погоне одна нашивка, и награждают Георгиевской медалью «За храбрость» четвертой степени. Оказалось, у командира полка было две такие награды в запасе, выдали для награждения отличившихся солдат, а они погибли, не успели получить, и Сербинович выпросил одну. Ну, или договорился, точно не знаю. Так что прямо тут забрали мои документы, штабные писари внесли поправки и выдали наградной квиток на медаль, оформив в штабе местного пехотного полка, как полагается. Так что награду прицепил сам полковник Сербинович, а вот погоны, их мне новые дали, сам пришью. Так что сияя лицом от радости, надо же его порадовать, что не зря награждал, оценил, поблагодарил искренне обоих офицеров, и меня выпроводили.
Вот так, скинув свою потрёпанную гимнастёрку, сидел недалеко от землянки наверху окопа и, споров старые погоны, пришивал новые. Спокойно закончил, покрасовался у других местных солдат наградой, после этого собрался и дальше вернулся к своим досыпать. Когда побудка была, многие на меня изумлённо таращились. Когда успел? А потом нашу группу, там три сотни набралось из нашей Четвёртой пехотной дивизии, направили туда, где её собирали. До вечера добраться не успели, заночевали в какой-то деревне. Я, кстати, полковнику Сербиновичу ту офицерскую шинель штабс-капитана отдал ещё дня три назад, только погоны снял, а то холодало ночью, а она ему по размеру была. Удивился, но принял с благодарностью. Даже не спросил, откуда взял. А двадцать второго августа, ближе к обеду, прибыли к пункту сбора нашей дивизии. О нашем скором приходе знали, поэтому сразу покормили горячим, что не могло не радовать. А вот то, что я готовлю лучше, и те блюда, что храню в хранилищах, куда выше качеством, это факт.
Два полка тут было, бригада артиллерийская нашей дивизии, мой полк тоже, вот и полнился. А штаб бригады, куда входил наш полк, из окружения пока не вышел, поэтому полк еще подчинялся напрямую штабу дивизии. Рота наша уцелела на две трети, сто тридцать солдат при двух офицерах. Копали окопы, наша дивизия на второй линии обороны. Пришлось тоже из запасов лопату доставать и присоединяться. Меня второй нужник направили копать. Ротный жив был, штабс-капитан, не его ли шинелька-то была? Меня также к нему посыльным.
Ближе к вечеру я сбегал в самоволку, подобрался к штабу и, высмотрев полковника Сербиновича, маякнул в окно, мол, поговорить хочу. Тот велел часовому пустить меня, так что прошёл в здание. Моя рота на окраине крупного села разместилась в четырёх домах и постройках, землянки ещё не готовы были, а штаб дивизии в центре. Недавно совещание завершилось, и полковник был один, разбирался с бумагами. Работы много. Сербинович поинтересовался, когда я в кабинет прошёл:
– Что вам, ефрейтор?
– Ваше высокоблагородие. Хочу чин прапорщика. В благородия выйти. Что для этого нужно?
Тот с весёлым изумлением откинулся на спинку стула и стал меня рассматривать непонятным таким взглядом.
– А что, чин ефрейтора уже кажется мал?
– У меня гимназия, первый курс технического университета. Претендую на офицерский чин. Могу сходить к немцам и скрасть генерала. А если вы отдадите письменный приказ, то и вам награда будет. Когда генерала приведу. Да с теми бумагами, что при нём будут.
– Это не в моей власти, чины офицеров давать. Я могу попросить командира дивизии подать прошение на имя командующего армией, а он уже выше. И если удовлетворят, а взятый в плен генерал, думаю, даст вам, ефрейтор, выйти в офицеры, то только по решению самого государя. Может, и дворянство дадут, всё же в такое тяжёлое для нашей армии время, отступление с потерями, и взять генерала. Это подвиг. Это станет известно всем, и тот, кто его взял… А вы, ефрейтор, умны… Хм, вы уверены в своих силах?
– Так точно. Я, оказывается, немецкий язык знаю, офицеры заговорили – и всё понял. Спрошу, где найти, взяв пленного, это сократит время поисков. Хотел бы сейчас получить приказ и немедленно выдвинуться. А то пока дожди не зарядили, хочу успеть сделать.
– Один?
– Другие мешать будут. Сами знаете, как я дозор вёл. Друг друга за ремень держали. Не видно же было ничего.
– Без одобрения командира дивизии не могу. Вот что, подожди снаружи, как что решится, вызову.
Пришлось подождать, аж час, там в штабе до ора дошло, бас генерала было хорошо слышно через открытые окна, но когда меня позвали, уже все успокоились. Приказ письменный выдали, один из штабных офицеров на немецком опросил и сказал, что говорю отлично, как чистый немец. А я в курсе, что в гимназии и техническом университете Артемию как раз немецкий преподавали. Поэтому сразу и слил знание языка. Вообще, письменный приказ давать не хотели, устный только, но я упросил, если какого офицера в тылу немцев обнаружу, мол, я на задании. Генерал обещал похлопотать о чине, на его двуколке меня отвезли на передовую, там весь день грохотала артиллерия, немцы пытались прорваться. Надолго их тут не удержат, историю помню, поэтому стоит поторопиться, а планов так много. Да, ротного предупредили, что я был откомандирован в распоряжение штаба дивизии, чтобы за дезертира не приняли. Так что когда стемнело, был на месте. Местные солдаты помогли перейти их позиции, со мной был адъютант комдива, что и разрешил все вопросы у офицеров воевавшего тут полка, и дальше сам, там только немцы.
Причины так поступить были действительно вескими. Четверо суток хранилище качалось, и уже есть возможность убрать внутрь имущество на двадцать тонн. Пока холода не ударили, нужно заполнить. Даже чуть больше свободного имею. Плюс не желаю быть простым солдатом, офицером – ещё куда ни шло. Хотя даже сейчас меня, моряка, и в пехоту? Хм, ладно, новый опыт. Поэтому идея скрасть высшего чина в германской армии так и витала в воздухе. Однако это всё ширма. Я хочу срубить верхушку русских генералов, что своими идиотскими и откровенно предательскими приказами сдавали наши дивизии и корпуса, отчего наши и отступали. Поэтому мне нужен скоростной воздушный транспорт, на дирижабль не замахиваюсь, – аэроплан, вот то, что нужно. Угоняю и лечу в наш тыл, убиваю генералов Рузского и остальных. Если повезёт, то и главнокомандующего. Чем раньше шлёпну, тем лучше. Но он в столице обычно.
В принципе, если будут награждать, то повезут как раз в столицу, там и повстречаемся, поэтому для всех я в тылу немцев, а на самом деле зачищаю генеральскую верхушку. Хоть наши войска вздохнут свободнее без них.
Дивизия моя находилась уже на передовой и в другом месте дальше на восток на сорок километров, то есть отступала. Неделю меня не было, а уже вон какие события. Впрочем, у меня тоже их хватало, ночная посадка на луг, по счастью, прошла успешно, не разбил аппарат, а то был у меня такой опыт. Заглушив двигатель, я выбрался из кабины пилота и стал помогать генералу фон Белов выбраться с места лётнаба. Самолёт был германский, два новеньких «Фоккера» увёл с германского аэродрома. Отведя генерала в сторону, я сбегал, убрал самолёт в хранилище и вернулся, урча движком автомобиля. Это был «Форд-Т», во вполне приличном состоянии. Себе-то я «мерседес» новенький затрофеил, нравился он мне, а этот в штаб передам с генералом, командиром резервного корпуса немцев. Усадив того сзади, всё же со связанными руками и коленями сложно передвигаться, только мелкими шажками, щиколотки не вязал. А нечего было в меня стрелять и саблей пытаться рубить. И вот так покатил в штаб дивизии, я в тылу её сел, между интендантами и артиллеристами двух батарей. Там уже тревога, шум слышали. Командование дивизии подняли, так что с бумагами стали работать срочно, как и с генералом, что всё жаловался на меня и моё к нему отношение. Особенно был обижен на пинки по костлявой заднице, коими я его поторапливал. Мол, нельзя так с генералами. Мне, кстати, сделали внушение, но и только.
А пока я писал рапорт, – сразу усадили, объяснили, как этот рапорт должен выглядеть, – ну и параллельно вспоминал, как прошли эти дни. Знаете, и выгодно, и вполне неплохо. Для начала прошёл передовые порядки немцев, увёл скакуна и поскакал в тыл. Осторожно, конь плохо видел и чуть не поломал ноги в ямах на дороге, хотя я старался обойти их. Да всё равно быстрее, чем пешком. Взял дозор из шести солдат, но те об аэропланах ничего не знали, а вот интенданты, что заночевали на ферме, – их ночь в дороге застала, они и свернули к огоньку в стороне, – как раз знали. Видели своими глазами его, да и недалеко тут. Добрался и, бросив коня, время два часа ночи было, осмотрел технику и прибрал в хранилище две новых машины. «Фоккеры» двухместные. Разведчики. Я на таких летал как-то. Потом топлива запасы сделал, моторного масла. Осмотрел другую технику, что была на аэродроме, из всех только «Форд» модели «Т» был в приличном состоянии, его и забрал. Потом отбежал подальше, тут луг, я прошёлся, ровный, вызвал самолёт, а он заправлен и готов к вылету, дважды крутнул винт, пока не запустил мотор, и как тот прогрелся, в шлемофоне и очках на голове, взлетел. Это услышали на аэродроме, там паника была, нашли убитого часового, но мне уже неважно, поднялся выше и полетел в наш тыл. Где примерно сейчас генерал Рузский, я знал, туда и летел. Дальности едва хватило, и посадка прошла хоть жёстко, уже светало, но никто не пострадал, так что, прибрав технику, отбежал к ближайшему леску, где и задневал. Дальше, понятно, выспался, привёл в порядок самолёт, заправив и обслужив, привычно, хотя мышцы болели, потренировался с двумя саблями и даже сготовил в двух солдатских котелках похлёбки лукового супа, и как стемнело, вызвав автомобиль, покатил к Варшаве, что была в семи километрах.