— Правда, что можете? — глаза Побрея засияли надеждой. — Тогда я вас нанимаю!
— Подработка не помешает. Будем проводить опись имущества. И изымать, — заявил Витёк. — Всё, как положено. За мной! — громко выкрикнул он и первым отобрал… кактус.
— А как же микрофон? — растерялся Побрей.
— Это не микрофон, это телепорт! — добавил Толян в полной уверенности в современных технологиях.
— Активируем, — добавил с начальным научно-техническим знанием дела Витёк.
Остальные обитатели сумасшедшего дома встрепенулись. Если до этого они робко прислушивались к диалогу, то теперь решили принять непосредственное участие в поисках имущества Врунова и активации телепорта заодно.
Даже психам ясно, что без камеры в телевизор не попасть. А тут такие возможности стать звездой нарисовывались.
— Поможем Побрею Врунову! — заголосил старичок.
— За Побрея! — поддержала дама в бигуди из туалетной бумаги.
Врунов едва не прослезился, разглядев, как его любят зрители. Никогда ещё ему не оказывали такой поддержки люди вне студии. Таким если и заплатили за умные лица и аплодисменты, то только манкой. А это уже жертва в его честь!
В следующий момент Побрей решил, что любой ценой снимет сюжет об этих замечательных людях. Прав был старичок, никакие они не сумасшедшие. Вполне себе адекватные, добрые, отзывчивые романтики. А настоящие психи там… за забором.
Витёк дернул дверь, но та оказалась заперта. Дёрнул ещё раз для верности. Впрямь заперто. Затем повернулся к следовавшим за ним пациентам и произнёс важно:
— Что делать будем?
— Активируй кактус! — подсказал Толян очевидное.
Витёк кивнул, как следует размахнулся и изо всех сил швырнул кактус в дверь.
Фёдор Андреевич единственный не принимал участия в массовом телепорте. Он находился в палате и пытался вспомнить, как правильно рисовать пентаграммы, чтобы призывать кого-нибудь полезного, но не из санитаров.
Последним отчётливым воспоминанием директора был крик гуся, угнездившегося на его голове. А потом явились люди в белом и вытащили его из дымного кабинета, наградив серией уколов.
«Наверняка происки какого-то тайного ордена», — ещё подумал Фёдор Андреевич: «Вражеский тайный орден гусененавистников. Скрутили, одурманили и скрывают в своём тайном логове, чтобы люди не узнали правды».
Но больше всего опечалило директора школы отсутствие гуся. Он привык к его мягким лапкам и теплу на голове. Пернатый заменял ему удобную мягкую шапку.
Но даже гусь ушёл следом за Дарьей Сергеевной!
— На кого же вы меня покинули-и-и-и, — протяжно завыл Фёдор Андреевич, вспоминая мягкие тёплые пальцы коллеги в шевелюре.
Например, когда учительница русского языка и литературы вытаскивала жвачку, оброненную директору на голову хулиганами со второго этажа в лестничном пролёте.
Он вновь завыл в голос, но оборвал сам себя на высокой ноте. Взгляд вдруг изменился, стал осмысленнее. Голову посетило озарение!
Не осталось больше никаких сомнений, что Дарья Сергеевна жива. Он ведь сам видел! Просто теперь она — гусь.
По мнению директора, реинкарнация была очевидна. Пальцы — это те же лапки. А лапки — это пальцы. Только жвачки не хватало. И хулиганов.
Радостно подпрыгнув, Фёдор Андреевич едва не свалился с больничной койки. Вприпрыжку забегал по палате, приговаривая:
— Гуся мне, гуся! Мне нужен гусь!
Гуся не было. Были вопросы и пустота в палате. Психи как раз ушли на прогулку и не мешали сосредоточению.
Тогда Фёдор Андреевич пошарил по карманам в поисках мобильного телефона. Но вместо привычного средства связи обнаружил дырявое блюдце для призыва. Если и нашли, то опасным не посчитали.
Блюдце он использовал для общения с духами. В другом кармане валялся отобранный у престарелой школьницы мелок.
Что ещё нужно-то?
Недолго думая, директор школы решил воспользоваться нестандартным способом связи. Усевшись прямо на пол, он принялся чертить пентаграмму и положил блюдце внутрь схемы.
Любой ценой требовалось выяснить местонахождение гуся. С геометрией у него всегда порядок был. Так пусть теперь отвечают на призыв!
— О, духи, к вам взываю, — начал распевать директор. Затем резко спросил. — Где гусь? Пусть уйдёт грусть! К тебе взываю! Гуся вызываю!
Хитрые духи не ответили, явно намекая на то, что пентаграмма не готова и буквы на ней не все нанесены. За такую домашнюю работу он и сам бы выше тройки не поставил. Поторопился.
Не дождавшись ответа, директор принялся дочерчивать на полу пентаграмму и наносить буквы по алфавиту. Сию процедуру Фёдор Андреевич проводил не первый раз. Заклинание из старинного манускрипта выучил наизусть. И дух, какой бы ни явился по его зову, непременно ответит на один-единственный вопрос. Главное сосредоточиться. А ещё нужен… дым!
Не найдя дыма, директор принялся быстро дышать, создавая пар изо рта. Он же тоже почти дым, только пар. Но духи не такие уж и привередливые.
Продышавшись, Фёдор Андреевич замер на полу в позе лотоса. Глаза его были прикрыты, а пальцы едва касались дырявого блюдца. Всеми силами он взывал к потусторонним силам. Из головы не шёл образ Дарьи Сергеевны, махающей крыльями.
— Где гусь? Пусть уйдёт грусть!
Видимо, пара было мало. Блюдце даже с места не сдвинулось. Да и окна были приоткрыты, хорошо проветривая помещение.
Фёдор Андреевич тяжко вздохнул, решив, что ничего не вышло. И именно в тот момент, когда его посетило отчаянье, всё и произошло.
— Тресни моя указка! — вдруг услышал он до боли знакомый возглас.
Не веря собственному слуху, директор открыл сначала один глаз, затем и второй для лучшего контроля окружения.
— Дарья Сергеевна? — не веря самому себе, произнес директор.
Помотал головой, но призрачное видение никуда не исчезло. Даже знакомые контуры более материальным стали.
— Она самая, Фёдор Андреевич. Вызывали? — послышалось от повеселевшей училки русского языка и литературы.
— Вызывал, — кивнул он. — Но почему же вы не гусыня? Я ничего не понимаю.
— Гусыня? — удивилась Дарья Сергеевна. — Ах, не сбылась моя мечта.
Она картинно закатила призрачные глаза.
— Но зато я умею летать! — дух вдруг взмыл под потолок, а затем медленно опустился. — Здорово, да? Ни планёрок, ни планов. Можно даже действительно сосредоточиться на воспитании и обучении детей, если у тех есть время, чтобы дышать.
— Просто замечательно, — у директора даже шевелюра и усы с бородой привстали от воодушевления. — Вам так идёт полёт!
— А вы отрастили такую замечательную шевелюру, — захихикала училка. — Теперь ещё больше похоже на гнездо.
— Вам не нравится?
— Ну что вы, это очень даже сейчас модно. Чем больше безобразия на голове, тем теплее. Скоро зима, всё-таки.
Дверь в палату резко распахнулась. На пороге возник профессор Пипеткин, приговаривая:
— Ой, ой, ой, — и вытаскивая из халата на пузе колючки.
Он ещё не опросил новенького в отделении и спешил исправить ситуацию. С каждым из больных профессор встречался не менее одного раза за лечение. Меньше было нельзя. Отчетность брала своё.
Директор школы, расположенной на всё той же улице Садовой, поступил с диагнозом навязчивого бреда. Причиной бреда являлся гусь, что можно было пометить тегом #безгусяжизньнета
У профессора был повод предположить, что истинной причиной бреда директора является всё тот же синдром Садовой, а гуси могли быть мутировавшим фактором. Всё-таки болезни прогрессируют, пока диссертации пишутся.
Но летящий в светило науки кактус сбил профессора с мысли. И вытаскивая колючки из пуза и поглядывая на разбежавшихся по палатам пациентов, Пипеткин, получив неожиданный удар горшком под дых, вдруг позабыл, зачем зашёл в отделение.
Оказавшись же в палате директора, профессор замер, увидав не одного пациента, а целых два пациента. Директор школы, например, сидел на полу. А у окна стояла дама с указкой в руке. А окно он видел сквозь эту даму.
«Любопытно. Какая необычная симптоматика от отравления кактусом. Выходит, ядовитый», — отметил про себя профессор и улыбнулся на всякий случай.
Попутно он сделал в блокноте пометку «повышенная прозрачность» для неопознанной пациентки.
Дело серьёзное. Одно дело, когда выздоравливающие сбегали, и совсем другое — когда появлялись в отделении.
Профессор ещё раз внимательно посмотрел на Дарью Сергеевну и решил начать опрос с неё. Себе уже не помочь. Явно дошёл до последней стадии отравления галлюциногенными растениями… а ещё кактусами безобидными прикидываются.
— С чем, уважаемая, поступили? — начал опрос Пипеткин.
— Я не поступала, — призналась дух. — Меня призвали!
— На что жалобы? О чём бредите?
— Я давно никем не брежу, живу свободно, — поправил дух. — И сама преподаю. И вообще мне пора. Меня дети ждут.
Дарья Сергеевна взлетела под потолок, обратилась призрачным облаком и вовсе растаяла.
Пипеткин обратил взор к Фёдору Андреевичу.
— Так-так-так. Очень любопытно… Вы это видели? — спросил врач.
— Конечно, видел. Я даже верил, пытался, и вот — получилось, — признался пациент. — Но она уже мной не бредит, к сожалению. Вы же сами всё слышали. Слишком много в мире гусенаневистников развелось. Потусторонние силы с таким положением вещей мириться не собираются.
С лица доктора не сходила милая улыбка. Он кивал, снова что-то записывал в блокнот и спросил:
— Что это было по-вашему? Спор с диагнозом пациента или врачебная профессорская ошибка?
— Это была Дарья Сергеевна, — вздохнул директор школы, поднимаясь с пола и отряхиваясь от мела. — Она так и не стала гусыней, к сожалению. Масонская ложа гусенеавистников не позволила. Определенно, межправительственный заговор. А профессорский он или пациентско-диагностический, уже не так важно. Главное, что она летает. Я счастлив за неё.
— Вы уверены?
— Я уверен в том, что любил её и прямоходящей. А теперь и вовсе превозносить буду… Верите, доктор?