— Что я наделала… Это все из-за меня… из-за меня!
Я тогда не поняла, о чем идет речь. Лишь потом, по секрету от Янека, Роза призналась мне — ибо Хмура по-рыцарски хранил ее тайну до конца, — что она перед роковой экскурсией к замку сделала то, что я должна была сделать уже давно. А именно, пошла к Хмуре и рассказала о наших намерениях. Молодость нетерпелива, она жаждет не только успехов, но и немедленных аплодисментов. Роза хотела, чтобы Хмура стал свидетелем триумфа ее Янека. А кроме того, она, как и полагается влюбленной, оберегала своего любимого. Она боялась, что наши противники, следящие за каждым нашим шагом, отправятся за нами к развалинам. Как мы узнали потом, Роза была права. Присутствие милиции, невидимой лишь для нас, помешало планам противника.
При свете полной луны мы гуськом сошли вслед за капитаном Хмурой к подножию холма. Там, под прикрытием буйно разросшегося ольшаника, ждал милицейский «газик». Хмура усадил нас сзади, сам сел рядом с водителем и тихо сказал ему что-то.
Я совершенно не сознавала, каким путем мы едем. Очнулась я лишь, когда водитель затормозил, и Хмура сказал, что мы приехали. Удивление мое было безгранично: мы находились на Заколье, у домика Лагуны, а вовсе не в тюрьме и не в милицейском участке. «Ну да, — подумала я вслед за этим, — сейчас обыск произведут, ясно».
Однако я не заметила поблизости никого, кроме Хмуры. А он велел шоферу вернуться в милицию. Если будет что-нибудь срочное, добавил он, пускай сюда придут. Он наверняка пробудет здесь по меньшей мере час.
Я совсем уж ничего не понимала. Что происходит? Что это за тактика? Автоматически вынув из сумки ключи, открыла дверь, зажгла свет и пригласила Хмуру войти, ибо он стоял у порога, будто ожидая разрешения. Когда мы уселись вчетвером вокруг стола, Хмура заговорил первым. Он сказал, и я уловила при этом в его глазах насмешливые огоньки: — Нельзя ли попросить у вас стаканчик хорошего крепкого чая? Извините, что в такую пору… Но я ужасно люблю свежезаваренный чай…
10. Марка с зимородком
— Однажды, — говорил капитан Хмура, принимаясь за второй стакан чаю, темного, как старопольский мед, — мы в Варшаве получили странное письмо. Нет, нет, не думайте, оно не было написано на той же машинке, на которой якобы печатал письма и посылал из Липова в разные города Ян Лингвен. Это была обычная анонимка, написанная, как это часто делается, левой рукой. Нам сообщали, что в Липове начал действовать опасный и ловкий диверсант. Просили обратить внимание на одного молодого человека. Он прибыл погостить к своей родственнице и шныряет по окрестностям, ища неизвестно что. Этот молодой человек, сообщали нам, является сыном инженера, который во время войны работал в Липове на немецком военном заводе, а потом был эвакуирован вместе с другими работниками этого завода в глубь Германии и после окончания войны не вернулся на родину.
— А, чтоб их черти побрали! — пылко выругался Янек.
Хмура дружелюбно усмехнулся.
— Вот видите, как по-разному можно осветить факты, на первый взгляд однозначные.
— Не перебивай, Янек, — тихо сказала Роза.
— Мы вообще-то не любим анонимов, — продолжал Хмура, — но в этом случае данные были уж очень конкретными. Мы связались с липовской милицией и узнали, что недавно при загадочных обстоятельствах погиб некий Шимон Лагуна, о котором ходили слухи, будто он спрятал где-то клад.
— Так милиция тоже верит в клады? — я не смогла удержаться от колкости.
— Дорогая пани, — серьезно ответил Хмура, — как же не верить в клады, когда в мире существуют женщины, умеющие заваривать такой чай? Дайте, пожалуйста, еще стаканчик. Вы говорите о кладах с насмешкой. Не надо так говорить. В этой земле кроется еще немало тайн. Тут перед бегством прятали всякие ценности, и бывало, что из-за нашего легкомыслия и легковерия эти ценности потом удавалось вывезти из Польши.
— И это заставило вас приехать в Липов? — спросила Роза.
— Именно. Мне поручили расследовать это дело.
— А когда вы приехали, перед вами предстала небольшая, но теплая компания, которая вела себя так подозрительно, что дальше ехать некуда, — кисло усмехнулась я и посмотрела на Янека: он выглядел так, будто срезался на экзамене.
— Ну да. Должен признаться, что вы очень много сделали для того, чтобы обратить на себя мое внимание. Собственно… слишком много.
— Но, — сказала я поколебавшись, — кто-то направлял ход событий, вынуждая нас вести себя так, а не иначе.
— Безусловно! — согласился Хмура. — Однако вы должны признать, что этот «кто-то» мог так действовать только потому, что вы облегчали его задачу. Если бы вы сразу решились поговорить со мной откровенно…
Я попробовала защищаться:
— Не знаю, лучше бы получилось, капитан. Пожалуй, эта ситуация, при которой противник все больше наглеет и распоясывается, поможет его обнаружить. Во всяком случае, это дает нам некоторые козыри.
— А для меня важнее всего, — заявила Роза, — что капитан с самого начала не верил, что мы, то есть что Янек и тетя… ну и я тоже…
— Конечно, не верил. Слишком уж много улик было против вас. Особенно против Янека. Это было очень подозрительно. Ваш противник, «отправитель», как вы его называете, перемудрил.
— Теперь уже я имею к вам претензию, капитан, — сказала я хмурясь, — что вы позволили нам…
— …валять дурака, — докончил за меня Янек.
— И наверное, вас это очень забавляло! — добавила Роза.
Хмура поднял руки вверх.
— Сдаюсь перед такой дружной атакой! Конечно, это меня забавляло. Но ведь и я имел права на маленький реванш за то, что вы скрывали от меня правду! А впрочем… В том, что сказала пани Мильвид, есть много справедливого. Ваше поведение служило приманкой для врага, и это было таким соблазном, которому я не мог противостоять.
— Но сейчас, — спросила Роза, — когда мы все вам рассказали? Посоветуйте, что нам делать теперь?
— Теперь? — с лица Хмуры сбежала улыбка, оно опять стало сосредоточенным и серьезным. — Мы должны раскрыть «отправителя» и попытаться найти бумаги Юлиуша Лингвена. Не думаю, чтобы они были спрятаны в тайнике вместе с оружием. Происхождение этого тайника мне кажется ясным. Замок должен был стать пунктом обороны. Внезапное наступление советских войск сделало эту оборону невозможной, и в последнюю минуту кто-то замуровал оставшиеся запасы амуниции. Через два-три часа мы узнаем, что находится во всех этих ящиках.
— Я тоже думаю, капитан, что бумаг Юлиуша там нет, — сказала я, — у меня есть предложение, не знаю, согласитесь ли вы на него… Давайте мы будем продолжать играть роль людей, находящихся у вас на подозрении.
— Да вы просто ясновидица, — улыбнулся Хмура, — я думал о том же. Вы понимаете, почему я привез вас для разговора именно сюда?
— Чтобы никто не видел нас вместе с вами! — торжествующе воскликнула Роза, ласково улыбнувшись капитану.
— Потрясающая ясность мысли! — ирония Янека явно свидетельствовала о новом приступе ревности.
Поскольку мы теперь были союзниками, я чувствовала себя вправе задавать вопросы.
— Кажется, вы были в Познани одновременно со мной. Мне хотелось бы знать… Вы интересовались мной… то есть тем, что я делаю? Или Розеном?
— Розеном, — Хмура явно хотел продемонстрировать добрую волю, — конечно, Розеном. Ведь я уже располагал информацией с почтамта, что Розену послали письмо из Липова. Я позвонил в Познань и выяснил, что такой человек действительно проживает по указанному адресу. Я поехал туда сам — не хотел впутывать в это дело тамошнюю милицию, чтобы не спугнуть его. К сожалению, мы разминулись. Я не думал, что в Липове с ним так быстро расправятся.
— Вот именно, в Липове… А вам удалось узнать, к кому он приезжал? Ведь не к Янеку же, по его вызову! К сожалению, мне не удалось узнать, когда я беседовала с дворником на улице Ратайчака, кто именно родственники Розена в Липове. А вы уже знаете?
— Если б мы знали, — Хмура снисходительно улыбнулся, — наша задача была бы разрешена. Однако я допускаю, что Эмиль Розен все же откликнулся именно на вызов, посланный ему от имени вашего племянника. Потому что Эмиль Розен был знаком с семьей Лингвенов, точнее, с Юлиушем Лингвеном.
Мы встретили это известие изумленными возгласами.
— Он не только знал Юлиуша Лингвена, — продолжал Хмура, — но и работал вместе с ним. И в Лодзи, до войны, и тут, в Липове, во время войны.
— Так, может, он… — Янек подумал о том же, о чем и я.
— Нет! — энергично возразил Хмура. — Это не он донес на вашего отца оккупантам. По-видимому, это сделал Курт Гинц. Чтобы еще больше удивить вас, сообщу, что Розен был вовсе не Розен, а Розенкранц, племянник графа Розенкранца, владельца замка. Но Эмиль Розенкранц был воспитан в Польше и чувствовал себя связанным с Польшей. Он не объявил себя фольксдойчем[6], когда ему это предложили, и его хотели отправить в концлагерь, но дядя благодаря своим связям добился того, что он отделался принудительными работами на заводе в Липове. После войны Эмиль Розен поселился в Познани. Работал он очень хорошо. Это был действительно честный, порядочный человек. По его просьбе ему разрешили изменить фамилию, придав ей польское звучание. Со своей семьей он не хотел иметь ничего общего.
— Но мы ведь никогда не слыхали, чтобы в Липове оставался кто-либо из семейства Розенкранцев! — сказала я, чувствуя себя уязвленной. Как-никак, хоть и в меньшей степени, чем пани Анастазия, я все же могу считать себя всесведущей, когда речь идет о липовских делах.
— Этого я не говорил. Но у Эмиля Розена была жена, с которой он очень давно разошелся, как говорят, из-за идейных разногласий. Дело в том, что, когда мужа увезли в Липов, Луиза Розенкранц осталась в Лодзи. Она была фанатичной сторонницей гитлеризма. После войны она исчезла. Сведения о ее дальнейшей судьбе весьма разноречивы. Одни говорят, что она находится где-то на Западе. Другие утверждают, что она снова вышла замуж, есть и такие, которые думают…