И Янек отозвался каким-то странным, будто не своим голосом:
— Как он сказал? Повтори еще раз.
Роза послушно повторила. На этот раз голос ее звучал менее торжественно, и смысл легче дошел до моего сознания, пробуждая не то ассоциации, не то смутные догадки.
— «Мне доверяют, сказала Роза», — вдруг вспомнив, автоматически процитировала я: древний девиз рода Розенкранцев приобрел новый и неожиданно злободневный смысл.
— Принеси лопату, лягушонок! — скомандовал Янек.
Роза покорно отправилась выполнять приказание, а я стала думать, зачем это Янеку называть Розу «лягушонком», если у нее такое красивое имя, но тут же я вспомнила, что один мой знакомый долго называл свою жену, носившую романтическое имя Виолетта, «таракашкой», а когда он начал именовать ее Виолеттой, они разошлись. Это меня успокоило. Интересно, как же Роза называет Янека?
«Лягушонок» принесла из сарая лопату и мотыгу и, обращаясь к Янеку, проворковала:
— Мишук, розы в такую жару нельзя пересаживать.
Мое любопытство было удовлетворено. Янек стал «Мишуком». О, да ведь их, наверное, вдохновила песенка «Мишка и лягушка». До чего ж сильно воздействие искусства!
Мы выкапывали куст осторожно, боясь повредить его корни. Роза придерживала ветки, чтобы они не поломались. Янек копал, я отбрасывала землю в сторону. Это заняло не много времени — все кончилось куда быстрей, чем с тайником на замковом холме. Когда, наконец, Роза приподняла, держа обеими руками, тяжелый куст, от густого сплетения его корней ударило запахом теплой сырой земли. Роза бережно поставила куст на траву и прислонила его к пышно разросшимся георгинам.
Мы наклонились над ямой. На дне ее явно что-то лежало; сквозь тонкий слой земли тут и там пробивался металлический блеск. Янек счистил ладонью землю, и мы увидели большой плоский ящик. Еще несколько взмахов лопаты, и перед нами, на траве, покрытой серебристой росой, очутилось то, что Шимон Лагуна доверил нежной опеке черной розы, так заботливо перенесенной им из розариума графов Розенкранцев.
Сомнений больше не было: мы нашли бумаги Юлиуша Лингвена. Итак, «з» означало Заколье. Я припомнила, что доктор Свитайло очень хотел купить у Розы этот куст. А Феликс Свист и Зентара хотели приобрести весь дом вместе с садом…
Был ли причиной тому рассвет, так непохожий на мрачную ночь в развалинах замка, или на нас подействовало чрезмерное нервное напряжение, которое за последние часы все возрастало, но это открытие мы встретили совсем иной реакцией, чем первый, обманчивый успех с тайником на холме. Янек начал танцевать над ящиком победный танец в ритме рок-н-ролла, а я и Роза обниматься, выкрикивая нечто нечленораздельное.
Потом я начала брюзжать:
— Вот видите… все дело случая! А вы, молодежь, не верите в чудеса.
— Да нет же, тетя, — возразила Роза. — Ведь рано или поздно я-то сделала бы, что дедушка велел, и бумаги нашлись бы. Я только не могу себе простить, что не подумала об этом раньше.
— Надо всегда слушаться старших, — с достоинством изрекла я.
Туман, будто решив, что выполнил свое назначение, наведя нас на путь истинный, растаял. Лишь еще кое-где цеплялись за кусты его прозрачные полосы. Из-за леса все шире разливался по небу карминно-розовый оттенок — свет утренней зари. Было тихо, ранние птицы несмело пробовали голоса. В соседних виллах люди еще спали. Было воскресенье. К сожалению, ни Роза, ни я не были в этот день выходными и должны были, как всегда, отправиться на работу.
Думая об этом, я стояла и глядела вокруг. Вдруг мне показалось, что в густых зарослях орешника, тянувшихся до самой заводской территории, шевельнулась и мелькнула какая-то тень. Вряд ли это был ветер, его вообще не было, потому туман так долго и держался.
— Там кто-то есть, Янек, — тихо сказала я, указывая глазами в ту сторону.
— Пойду посмотрю! — предложила Роза.
— Даже и не думай! — рассердился Янек. — Этого еще не хватало! Что с того, что там кто-то есть? Нам-то что до этого?
— Мне тоже кажется, что нам сейчас следует держаться вместе, — согласилась я. — Пожалуй, будет лучше всего, если мы пойдем в дом.
Домик Лагуны невелик — в нем две комнаты и маленькая кухня. Вдоль фасада тянется цветник, огороженный высокой прочной металлической сеткой; короткая тропинка ведет от дома к калитке, за которой начинается дорога в город. Другой выход из домика находится около кухни; через крохотные сенцы там можно пройти в сад и огород.
Когда мы вошли в дом, я почувствовала сквозняк. «Наверное, открылась дверь со стороны кухни», — подумала я и направилась к кухне, чтобы закрыть дверь, потому что не люблю сквозняков.
Но едва я сделала несколько шагов, как мне преградили дорогу и, целясь прямо в меня из револьвера, холодно приказали:
— Стой! Руки вверх! Не кричать!
Кажется, я застонала. Да и как тут было удержаться от стона из одного только чувства изумления: револьвер-то держал не кто иной, как моя добропорядочная, богобоязненная, добродушно сплетничающая напарница, пани Анастазия! Увы, в этот момент она не казалась добропорядочной и богобоязненной и тем более не собиралась, вероятно, сообщать мне, с кем целуется у реки рыжая Зося Потыч, думая, что ее никто не видит.
Я попыталась оглянуться, но почувствовала у себя под ложечкой твердый предмет и, поняв, что это револьвер, которым так энергично и ловко орудует моя бывшая напарница, покорно подняла руки. Однако, пробуя оглянуться, я успела заметить, что в плен попала не я одна. Белая, как бумага, Роза тоже стояла у стены с поднятыми над головой руками. Черные глаза ее были полны гнева и ужаса. Возле Янека, приставив к его виску револьвер, стоял Бернард Симони. А между всеми нами лежал на столе большой плоский, металлически поблескивающий ящик…
У меня в мозгу беспорядочно мелькали бессвязные мысли. Наверное, они оба вошли со стороны огорода, через кухню, и ждали, пока мы кончим копать. И как это нас угораздило так спокойно влезть прямо в западню? Не их ли я видела в орешнике? Пожалуй, нет, они не успели бы добежать оттуда. Тогда кто же был в орешнике? Должно быть, кто-то еще из их банды стоит там на стреме.
Видно, пани Анастазия была здесь старшей. Она молча кивнула головой в сторону ящика, давая Симони понять, чтобы он взял ящик.
Но для этого он должен был сделать хоть один шаг, хотя бы на мгновение отойти от Янека. «Вот тут-то и надо действовать, — мелькнуло у меня в голове. — И пани Анастазия… не может быть, чтобы женщина так легко выстрелила в другую женщину, тем более в свою хорошую знакомую!» Я решила рискнуть и внезапно повернулась. Я была права. Пани Анастазия только грозно прикрикнула на меня и передвинула дуло револьвера чуть повыше, на ребра. Так мне было даже удобней. Под ложечкой у меня иногда бывают боли.
Теперь я могла видеть все, что делалось в комнате. Не опуская револьвера, Симони отвел его от виска Янека и протянул руку к ящику. Янек только и ждал этого. Он молниеносно присел и сбил Симони с ног. Оба они упали и начали кататься по полу. Симони не выпускал револьвера. Пани Анастазия выстрелила, целясь в Янека, но пуля попала в пол. Тогда на помощь Янеку бросилась Роза. Она старалась вырвать револьвер у Симони. Я видела, как ее тонкие пальцы царапали и дергали его сильную руку, сжимающую револьвер. Кажется, я кричала. Снова раздался выстрел. Это стрелял Симони. В глаза мне блеснуло огнем, я инстинктивно зажмурилась.
В тишине, наступившей после выстрела, вдруг будто эхо снова прозвучало недавнее:
— Стой! Руки вверх!
Я открыла глаза. В дверях, так и оставшихся открытыми, стояли, направив револьверы на пани Анастазию и Симони, двое высоких крепких молодых людей.
Я узнала в них помощников Хмуры.
Солнце уже взошло, в саду пели птицы. «Хмура был прав, говоря, что виновники смерти Шимона Лагуны и Эмиля Розена будут пойманы, — думала я, — только так ли он представлял себе их поимку?»
Пожалуй, я недооценивала его проницательности, ибо не более чем через десять минут я услыхала его голос:
— Дорогая пани! Неужели же вы могли подумать, что я оставлю вас тут одних, без опеки? Да и куда же мне было ехать, как не сюда, если эти милейшие люди отсутствовали в столь раннюю пору дома и кровати их пустовали?
12. А я люблю сплетни
«И жили они долго, в счастье и радости. Крепко любили они друг друга, и все их любили. И я на свадьбе была, мед-пиво пила, а что услыхала, то в сказке рассказала…»
Может, именно так я и должна была бы окончить свое повествование. Потому что я верю не только в сказки, но и в то, что люди, если они того действительно хотят, могут устроить свою жизнь лучше, чем в сказке.
Роза и Янек еще не поженились, но они счастливы. Янек готовит дипломную работу. Роза по-прежнему сидит у своего окошечка на почте. Однако в ее взаимоотношениях с начальником, паном Мацеей, произошли кардинальные изменения. Пан Мацея утверждает, что, если Роза теперь считается одной из лучших почтовых работников воеводства, эта заслуга принадлежит ему, как воспитателю молодых кадров. Я все же склонна приписывать перемену в характере Розы ее любви к моему племяннику. Теперь, появись сам Збышек Цыбульский, Роза обойдется с ним весьма мило и любезно, но и с необычайным достоинством. Будущие супруги Лингвены переписываются, наверное, ежедневно, потому что Роза отлично осведомлена обо всех, даже самых незначительных событиях в жизни моего племянника. Кроме того, она, конечно, просматривает почту, привозимую автобусом, и немедленно вылавливает оттуда письма Янека, тем более что отличить его письмо — дело, не требующее особого труда: Янек пользуется бумагой и конвертами из почтового набора «Роза ветров» и печатает адрес на присвоенной им без зазрения совести машинке со светло-голубой лентой.
У Розы еще побаливает нога, которую ей прострелил Симони, но доктор Свитайло утверждает, что это вскоре бесследно пройдет. «Самое главное — молодость, пани Зузанна», — говорит он мне, когда я прихожу делать те самые уколы «прямо в колено», от которых недавно отказалась с таким ужасом.