Во всяком случае, уже не вызывало сомнения, что именно Шимон Лагуна помог Юлиушу Лингвену спрятать документацию изобретения. Он, вероятно, и вернулся в Липов, чтобы выполнить обещание, данное Лингвену, — стеречь тайник. Кто-то постарался устранить единственное человеческое звено, связывающее прошлое с настоящим, отца с сыном. Основной вопрос мы не включили в список. Потому что его можно было решить, лишь ответив на все остальные вопросы. Знает ли этот «кто-то», где тайник, или он будет ходить по пятам за Янеком, думая, что Лагуна уже открыл ему тайну?
4. Камин из черного мрамора
В погожий июльский день добрая половина жителей Липова столпилась на маленьком кладбище за старым костелом, чтобы присутствовать при похоронах садовода.
Несколько дней пришлось выполнять разные неприятные формальности, связанные с похоронами. Вскрытие трупа не дало ничего нового. Приезжал уездный прокурор, еще раз допросил с дюжину людей, в том числе, разумеется, и нас. Наконец Розе дали разрешение похоронить деда.
Все это было уже позади, когда мы во главе погребальной процессии шли по узким тенистым аллеям кладбища к открытой могиле. К торжественной печали обряда все же примешивалась атмосфера сенсации. Собственно, удивляться было нечему: в нашем тихом Липове много лет не случалось ничего подобного. И далеко не все явились на кладбище лишь для того, чтобы выразить сочувствие молоденькой девушке, у которой погиб единственный близкий человек.
— Посмотри, — шептала за моей спиной своей подруге продавщица из кооператива, — это ее новый парень.
— Который, который? — усиленно шипела та.
— Вон тот, высокий, в узких брюках.
— Наш Томек и оглянуться не успеет, как этот блондинчик у него из-под носа девку утащит.
— Неужто Зентара так уж интересуется Розой? И что это он в ней нашел?
В другое время я охотно послушала бы рассуждения о вкусах первого липовского кандидата в мужья, Томека Зентары. Но сегодня меня злила эта болтовня. Я повернулась к девушкам. Они узнали меня и умолкли, смутившись.
Я освободилась от работы в киоске на весь день. Пани Анастазия проявила снисходительность, достойную изумления.
— Я же понимаю, дорогая пани Зузаина! Не надо объяснять, это совершенно излишне. Ведь глаза-то у меня есть, я вижу.
— Что вы видите, пани Анастазия? — спросила я вежливо, но с холодком.
— Ну, не сердитесь же! Не стоит. Красивая девушка, эта Роза. Правда, в большом городе ваш Янек, наверное, нашел бы девушку и покрасивей и вообще более ему подходящую, но с любовью ничего не поделаешь. Хорошо хоть, что она не бесприданница. Говорят, что не все у них забрали. Хватит молодым до конца жизни.
Тут я уже всерьез разозлилась:
— А кто же это такие глупости говорит?!
— Ах, дорогая пани Зузанна, — мне показалось, что в ее голосе слышится нотка злорадства, — вы хоть от меня-то не скрывайте. Столько лет мы с вами знакомы…
— Но я в самом деле ничего не знаю ни о каких сокровищах Лагуны, — с жаром доказывала я. — Это выдумки какие-то.
— Ну, если вы ничего не знаете…
— Ровно ничего, — заверила я.
Действительно, кроме коротких встреч у киоска или у моих ящиков с петуньями, я почти не имела повода разговаривать с Лагуной. Если б не Янек с его сенсационным сообщением, я и вправду могла бы поверить в сокровища, которые якобы прятал старый садовод. Ведь, по существу, я мало что знала о нем. Кстати, потому-то я за все эти годы ни слова ему и не сказала о моем девере. Как мог узнать старик, что Лингвен — мой родственник? Когда Янек приезжал в Липов на каникулы, он был еще ребенком, и я говорила о нем: «Янек» либо «мой племянник». Лагуна в первый раз услышал фамилию Янека лишь в день своей смерти.
Пани Анастазия нашептывала, пока я укладывала в сумку сегодняшние газеты для Янека:
— Когда он работал тут во время войны, он часто ходил в замок. Мало кто из работников мог вот так разгуливать по замковому холму. Но старый граф Розенкранц выращивал розы, а его садовника в армию забрали. Вот Лагуна и присматривал за розами. Розенкранц раздобыл на это разрешение. А когда немцы отсюда выехали, Лагуна выкопал то, что граф спрятал в подвалах замка. Говорят, там были большие ценности.
Пани Анастазия и не предполагала, как важны для меня эти сведения, хоть и совсем по другой причине.
За обедом я рассказала об этом Янеку. Между нами разгорелась ссора — на тему «идти или не идти». Я считала, что наша экспедиция вызовет ненужные толки. Я хорошо знала наш городок и назойливость его в общем-то добропорядочных обитателей.
— Сразу же скажут: «Ого, пошли за графскими сокровищами». А ведь ты говорил, что хочешь действовать тайком.
Янек был другого мнения:
— Совсем тайно я действовать не могу. Все равно на нас уже все обратили внимание. И даже хорошо, что болтают о каких-то сокровищах. Пускай себе думают, что мы ищем клад. А те, кто знает, в чем суть, увидев, что мы действуем, тоже зашевелятся. Начнут действовать. Выйдут из укрытия. Тогда их удастся поймать.
Роза тоже считала, что надо «выманить волка из лесу». Я настаивала, чтоб она легла и отдохнула, — у нее оставался еще один свободный день. Но Роза не хотела и слышать об отдыхе.
Теплый июльский день клонился к вечеру. От реки тянуло прохладой. Мы шли медленно, будто прогуливаясь, но шоссейной дороге, которая вилась среди лугов, плавно поднимаясь на холм. Лазурь чистого, безоблачного неба и зелень лугов оттеняли белизну шоссе и желтовато-белые глыбы известняка, раскиданные то там, то здесь. Замковый холм как-то неожиданно вырастал на плоской равнине, словно кто-то сгреб в кучу разбросанные кругом глыбы, чтобы выстроить на них свое жилье.
Здание дворца строилось и достраивалось в различные эпохи. На древних стенах, сложенных из грубо тесанных каменных глыб, высились темно-коричневые кирпичные надстройки. Те части дворца, что строились или перестраивались позднее, хуже выдержали атаки огня, снарядов, дождей и снега. Искрошившиеся ярко-красные стены, груды погнутого и проржавевшего железа, осыпи штукатурки и бетона мешали представить, как выглядело раньше это здание. Повсюду пышно разрослись высокие травы, на обломках зеленел мох. Мы невольно понизили голоса. Наши шаги среди этого запустения сопровождало громкое эхо, и казалось, что еще много людей блуждает по развалинам, старательно избегая встречи с нами.
Сначала, чтоб замести следы, мы обошли вокруг замка. Если кто-нибудь за нами наблюдает, пускай думает, что мы тут слоняемся просто, чтобы полюбоваться красотой пейзажа. С холма открывается действительно необыкновенный вид. Липов со своими белыми домиками под красными крышами выглядит отсюда как драгоценный камень, укрепленный на голубой ленте реки и выставленный напоказ на зеленом бархатном фоне.
— Тут, наверное, был розарий, — шепнула Роза.
Знаменитый питомник роз графа Розенкранца сейчас представлял собой подлинный символ бунта растений против человеческой воли, которая в свое время навязывала им формы и размеры. Уже много лет розы никто не подрезал, и они брали реванш за то, что некогда им велели трудолюбиво производить цветы как можно крупней и ароматней. Непроходимая чаща разросшихся, переплетшихся ветвями розовых кустов заполнила большой четырехугольный участок, примыкающий к одной из сравнительно неплохо сохранившихся стен. Одичавшие розы цвели белыми, алыми, розовыми, желтыми цветами; цветы, однако, были мелкими и пахли слабо. Вот об этих розах заботился во время войны Шимон Лагуна. Интересно, заходил ли он сюда потом, чтобы увидеть, как пошли прахом его старания?
— Дедушка любил розы, — задумчиво говорила Роза, будто угадав, о чем я думаю, — он подчас заглядывал сюда.
— Тебя потому и назвали Розой? — спросила я.
Она кивнула. На глазах ее снова показались слезы.
Янек прервал эти грустные воспоминания.
— Знаете что? Я вас сфотографирую на фоне этих роз!..
Он отошел на несколько шагов назад — хотел поймать объективом не только нас, но и потрескавшуюся стену и чащу роз.
Потом мы углубились в развалины. Прежде всего, подсвечивая фонариками, спустились в подвалы. Спускаться туда было не трудно. В поисках сокровищ до нас тут побывали многие, и они по возможности облегчали свой путь. Где перебросили доски над глубокой расселиной, где уложили плоские каменные плиты и обломки так, что получилось нечто вроде ступенек. Нет, если, убегая отсюда, старый граф и в самом деле решился оставить в этих погребах свои сокровища, то их уже давно отсюда выудили.
Сырость, тьма и безлюдие настраивали на невеселый лад. В одном из переходов гнездились летучие мыши. Спугнутые лучами фонариков, они снялись и бесшумно закружились в воздухе, вызывая у меня дрожь отвращения.
Со вздохом облегчения выбрались мы наружу. Выщербленные, почерневшие от огня стены показались мне теперь идиллическим пейзажем. Мы сидели во дворе на срубе старого колодца, когда за углом, у разрушенных ворот, послышались мерные, неторопливые шаги. Может, теория Янека начала уже подтверждаться? Я ждала появления непрошеного гостя настороженно и, что уж там говорить, с некоторым страхом.
Однако, увидев пришельца, я расхохоталась.
— Ну и напугали же вы нас, пан Симони!
— А уважаемая пани Зузанна, может, думала, что это дух графа?
— Тут, говорят, духи водятся, — деловым тоном пояснила Роза Янеку, который недоверчиво приглядывался к пришельцу.
— Янек, ты ведь знаешь пана Бернарда… Пан Бернард, узнаете моего Янека?
Рослый, сильный мужчина лет пятидесяти, с загорелым, свежим лицом, положив руки на плечи Янеку, с веселым любопытством разглядывал юношу.
— Этот серьезный молодой гражданин и есть Янек? Прямо не верится. А помнишь, парень, как я тебя за уши из муравейника вытащил?
— Янек поспорил с товарищами, что целый час просидит в муравейнике, — объяснила я Розе. — Испытание характера. Если б не пан Бернард…
Янек засмеялся.
— Как вспомню, так вся кожа деревенеет. С тех пор я не люблю муравьев.