Адриан вновь хлопнул ладонями. Когда опцион вошел в зал, распорядился.
— Уведи.
На следующий день, выдержав нелегкий, долгий разговор с Сабиной и Люпусианом, Адриан смягчил наказание Таупате. Сабина и ближайший друг убедили цезаря не губить мальчишку, виновного только в том, что он провожал Тимофею в тюрьму и сопровождал ее до дома. Цезарь согласился предоставить мальчишке возможность выступить на арене. Ему дадут оружие, пусть он сразится с опытным гладиатором. С Витразином, — настояла Сабина. Хорошо, пожал плечами Адриан, пусть будет Витразин.
Потом усмехнувшись добавил.
— Если ты надеешься подкупить этого красавчика — гладиатора, чтобы он проявил милосердие, оставь надежды. Витразин не из таких. Он родную мать зарежет и глазом не моргнет.
Глава 7
Бой между Витразином и рабом Лонга был проведен в третий день апрельских нон (3 апреля) во время праздника Геркулеса.
День был ясный, теплый, ветреный.
С утра плебс начал сбегаться в Колизей. В программе было заявлено несколько боев, но прежде травля зверей, затем, в полдень на арену должны были выпустить несколько пар преступников, схваченных в Риме и его окрестностях. Среди них были два разбойника, дезертировавших из армии, остальные были уличены в мошенничестве. Мошенникам были выданы сети и трезубцы, с помощью которых они должны были изловить кровожадных бандитов, вооруженных мечами и щитами. Предполагалось, что неумение владеть оружием заменит мошенникам искусство улавливать простаков на самые дешевые трюки, такие, например, как игра в кубки, когда под одним из трех кубков прятался предмет и игрок должен был угадать, под каким именно.
Существовали и другие приемы для одурачивания зевак. Очень выгодным считался, например сбор денег на восстановление Трои или легендарного святилища Ромула. Теперь искусство обмана преступники должны были продемонстрировать на арене.
К сожалению, эти области знаний оказались очень далеки друг от друга. Мошенники, как, впрочем, и бандиты оказались бездарными бойцами, они рыдали и взывали к милосердию. Неуклюжая беготня отчаявшихся, без конца моливших о пощаде людей не вызвала интереса на трибунах. Многие зрители воспользовались этим боем, чтобы сытно перекусить перед главным номером программы — выходом успевшего прославиться Витразина. В соперники ему был определен молоденький раб, уличенный в приверженности распятому галилеянину.
На трибунах шутили, что учителем у этого раба была небезызвестная Лалага, так что Витразину следовало опасаться скорее зубов преступника, чем его меча. Другие делились последними новостями — последователи Христа якобы несколько ночей молились в катакомбах за невинную душу Таупаты. Епископ Телесфор объявил, что мальчишке дарована надежда, пусть он воспользуется ею во имя распятого галилеянина. Это обстоятельство еще более раззадорило публику — сможет ли распятый оказать помощь уверовавшему в него?
Обстановка на трибунах была праздничная. Особого рода фонтаны выбрасывали в воздух струи благовонных жидкостей. Правда, аромат по большей части доставался сидевшим на нижних рядах патрициям, весталкам, жрецам всех римских коллегий, но и на верхних ярусах, где собирался плебс, ощущался аромат благовоний. Здесь, как и в нижних секторах, мальчишки — рабы разносили программки, играла музыка. Громадные полотнища, натянутые на мачтах, защищали трибуны от солнечных лучей, и только арена была наполовину освещена солнцем.
Лонг тоже явился на игры. Сел в сторонке, подальше от роскошно одетой публики. Впрочем, мало кто решился поприветствовать попавшего в немилость префекта. Таких смельчаков оказалось немного, тем более что Адриан время от времени мельком посматривал в ту сторону, где сидел отставной префект. Первым к Лонгу подошли сенаторы Тит Арий Антонин, Марк Анний Вер, затем прежние армейские друзья. Аррий Антонин не побоялся присесть рядом с уважаемым ветераном, расспросил его, почему он один, почему явился без Эвтерма?
Ларций ответил
— Просто хочется побыть одному, Тит. Эвтерму тоже. Заперся у себя в каморке. Юпитер с ним, а тебе спасибо.
— Держись, Ларций, не вешай нос, — подбодрил его сенатор.
— Не буду, — пообещал Лонг.
Нынешний наместник Дакии Марций Турбон, вечный соперник Лонга тоже не побоялся подойти и поздороваться. Ларций был особенно благодарен Турбону, оградившему его от гнусных выкриков, на которые всегда была щедра римская толпа.
Все то время, пока бандиты гонялись за рыдающими мошенниками, а мошенники за умолявшими о снисхождении бандитами, он через силу заставлял себя мысленно подсчитывать, какие шансы у Таупаты выстоять в схватке с Витразином?
Шансов не было, разве что распятый ритор из Назорета призовет на помощь небесное воинство и ангелы обрушатся на негодяя со всех сторон. В это верилось с трудом.
Когда Лонг впервые услышал имя гладиатора, с которым по приказу Адриана должен был сразиться Таупата, он испытал легкое замешательство.
Где‑то он уже слышал это имя.
Несколько дней Лонг досадовал на себя за забывчивость. Озарило, когда наведался в гладиаторские казармы, где содержался парнишка. Наткнувшись в проходе на верзилу, возвращавшегося с тренировки — тот вытирал плечи расшитым покрывалом, — Лонг вспомнил, что видал этого молодчика в доме Сацердаты. В ту пору Траян послал своего префекта арестовать бандита. Витразин, тогда сопляк и трус, получив рукоятью меча по голове, сразу выдал место, где прятался разбойник. История была давняя, однако стоило Витразину мельком глянуть на Лонга, как удивление в глазах гладиатора сменилось секундным торжеством.
Видно, Витразин тоже узнал префекта и решил, что час отмщения пробил, ведь подоплека этой схватки была ему хорошо известна от приближенных Сабины. Сколько бы Лонг не тренировал парнишку, какое бы вознаграждение не предлагала императрица, участь шестнадцатилетнего раба, давным — давно ставшего ему «сынком», была решена. Так что без божьей помощи Таупате рассчитывать было не на что.
Эти дни Ларций провел в одиночестве — сидел в своей комнате, читал Юлия Цезаря, описывавшего похождения в Галлии, а то рассматривал золотую руку, добытую им у Сацердаты. Как‑то вызвал раба и потребовал принести хранившуюся у Эвтерма древнюю книгу, в которой рассказывалось, как маленький Давид ниспроверг наземь великана Голиафа. С надеждой ознакомился с этой историей и с тоской признал — теперь не тот случай. Камнем Витразина не повалишь. Затем приказал вернуть книгу, заодно поинтересовался, чем занимается Эвтерм. Раб ответил — молится, бьет поклоны. Лонг только плечами пожал. Какая польза от поклонов? Не лучше ли принести жертву семейным ларам, Марсу Непобедимому!?
Юпитеру Громовержцу, наконец?
В последний день перед играми он этим и занялся. Полил вином домашний алтарь, зарезал козленка, попросил деда и отца Тита помочь «малому». Для большей пользы не забыл и любимого матерью распятого пророка, а также храброго Давида. Всем им предоставил возможность полакомиться козлятиной, запить ее лучшим вином. Сходил на Капитолий, сделал богатый взнос в храмовую казну, попросил за гражданку Тимофею и верного раба Таупату.
…Запели трубы, их победоносный, оглушающий вой подхватил оркестр, а также выстроенный неподалеку от императорской трибуны хор. Певцы, пропустив момент вступления, поспешно заголосили вразнобой, не в лад замахали кипарисовыми ветвями. Император поморщился и, повернувшись к хористам, укоризненно глянул в их сторону. Те сразу замолчали, а руководитель хора густо покраснел. В публике раздались смешки, кто‑то выкрикнул обидное и гнусное словцо.
В следующее мгновение шум стих, все повернулись в сторону арены. Во входном портике, в тени, освещаемой тускло горевшим факелом, блеснуло что‑то огромное, грузное, смутно напоминавшее человеческую фигуру. Пятно двинулось на свет, очертилось яснее, в сумраке портика прорезались вскинутые меч и щит. На границе света и тени гладиатор помедлил, потом тяжелым шагом вышел на арену. Забрало его шлема, напоминавшего каску с широкими полями, было откинуто набок. Каска была украшена алым плюмажем из страусиного пера, грудь прикрывал панцирь, на правой ноге понож. Доспехи, как и часть поверхности щита, были отполированы до зеркального блеска.
Витразин подождал, пока гром приветствий не достиг предела, затем торжественно — упругим шагом двинулся вкруг арены. Рук не опускал. Оказавшись перед ложей, где сидели Адриан и Сабина, он склонил голову и ударил рукоятью меча по щиту. Звон металла вновь привел римский народ в восторг. Красавец, успевший за короткий срок прослыть непобедимым, сделал несколько кругов, прежде чем на арену выбежал его соперник. Публика встретила Таупату смехом. Действительно, парнишка, увидев перед собой десятки тысяч зрителей, яркие полотнища, натянутые над трибунами, на мгновение остановился, покрутил головой, затее громко выговорил: «Ну и ну!» Потом он заметил отсалютовавшего ему мечом Витразина. Он, как его учили, повторил это движение, затем, не обращая внимания на гладиатора, несколько раз зигзагом обошел арену. Распорядитель игр представил его как знаменитого воина — дака, страшного в бою и для утоления жажды пьющего кровь побежденных врагов. «Он ненасытен как горный лев!» — выкрикнул распорядитель, чем вызвал хохот на трибунах. Император, императрица, даже Корнелий Лонг улыбнулись. В руках Таупата держал изогнутый дакский меч, плечи и верхнюю часть обнаженной груди прикрывал кожаный торквес, ниже юбка из кожаных ремней, как у легионеров. Обе ноги прикрыты поножами, однако большая часть туловища и, прежде всего, брюшная полость, бока и спина, оставались открытыми. Шлем Таупате заменяла сферическая стальная каска с кольчужной оборкой. Этот по части приветствий был совсем неуч. Неуклюже поклонился императору, неловко помахал рукой трибунам.
Адриан подал знак. Распорядитель сделал отмашку. Вновь запели трубы, опять же нестройно заголосило хорье. Витразин опустил руки, принял боевую стойку и грузным тяжелым шагом двинулся в сторону соперника.