Каково слышать такое из уст одиннадцатилетнего мальчишки?!
Я долго бился над разгадкой и вот к какому выводу пришел — возрожденный к жизни найденыш после испытаний, выпавших на его долю, утратил целостность воспоминаний, ведь каждому смертному прошлое представляется единым клубком, который всегда, по мере необходимости, можно размотать до выбранной даты. Прежняя жизнь, как объяснил Антиной, для него оживала кусками, мало связанными не только между собой, но и самим с Антиноем. Мальчик признался, что единственное, в чем он уверен, это в своем имени. Потом добавил — «похоже, у меня была мама. Порой я вижу женское лицо, оно прекрасно. Женщина смотрит на меня издали с печалью и любовью» Все остальное происходило как бы не с ним, помимо него.
Я задался вопросом, неужели судьба, лишая его прежних воспоминаний, каким‑то таинственным образом готовит его к какой‑то иной жизни? Поверь, мой друг, мне сразу пришло на ум трудное, безрадостное детство Вакха. Неумолимая Юнона с рождения преследовала его. Мстительная богиня убивала всех, кто был дорог будущему покровителю виноградной лозы. Эта догадка сразила меня, ведь Антиною тоже пришлось не сладко. Всякий обратил бы внимание на подобное совпадение. Что уж говорить об императоре, в чьи обязанности входит особая проницательность. Не умолчу и о звездах, вычерчивающих в небесах пророчествующие знаки! Я составил его гороскоп и изумился — его ждет величественная и трудная судьба. Удивительно, но природная доброта ни в коей мере не изменила Антиною. Не лишился он и разума.
Мой человек предложил приютившему Антиноя старику и его жене гражданство города Мантинеи, что в Аркадии* (сноска: город на полу — ве Пелопонесс, в области Аркадия. Этот город упоминается у Гомера. В 362 г. до н. э. войска Фив под командованием Эпаминонда разгромили неподалеку от Мантинеи армию спартанцев. Быть гражданином Мантинеи было очень почетно, и доставляло практические выгоды) у старик должен был забыть, что когда‑то приютил брошенного ребенка. Сошлись на десяти золотых аурелиях, которые Флегонту пришлось прибавить к гражданству. Полагаю, это была выгодная сделка…».
Куда более длинный и обстоятельный разговор состоялся у цезаря с Эвтермом, который ведóмый известным только ему расчетом, пусть даже с опозданием, сумел добраться до Вифинии и даже докопаться до тайны бегства Сацердаты и брошенного им мальчишки.
Чужеземца, настойчиво допытывавшегося, что случилось с брошенным лжепророком мальчишкой, взяли под стражу и привели к Адриану. Император не поленился лично дать объяснения вольноотпущеннику.
— Я не знаю, каким образом ты вышел на верную тропу, Эвтерм. Возможно, тебе помог твой Господин, но мой Господин, называемый Зевсом, Создателем мира или Вселенским Разумом, оказался ловчее. Ты опоздал, Эвтерм. Опоздал во всех смыслах. Теперь я не выпущу свою добычу. Я первый нашел мальчишку, так что забудь о нем.
Эвтерм пожал плечами.
— Я бы с радостью, но мой патрон… Что мне сказать Лонгу?
Адриан помрачнел, задумчиво повторил.
— Действительно, что сказать Лонгу?.. Это трудный вопрос.
Он замолчал, затем неожиданно повернулся и быстрым размашистым шагом направился на балкон. Эвтерм почти рысцой последовал за ним.
На балконе император оперся о балюстраду и некоторое время изучал пейзаж — изжелта — зеленые горы Анатолии, левее искрившуюся неправдоподобно живописную морскую гладь. Еще левее врезавшуюся в береговую линию гавань Никомедии, у причалов которой толпились многочисленные корабли.
Эвтерм с нарастающим беспокойством посматривал на цезаря. Наконец не выдержал и спросил.
— Случилась беда?
Император кивнул. Не оборачиваясь, выговорил.
— Зия не смогла отыскать тебя в Азии. Она попросила сообщить тебе горестную новость. Твой хозяин скончался в пятый день до июльских календ (28 июня).
Эвтерм обмер.
Император, ускоряя шаг, прошелся вдоль балюстрады, потом тем же скорым мелким шагом вернулся к оцепеневшему вольноотпущеннику, заговорил быстро.
— Поверь, Эвтерм, мы редко ладили с твоим господином, но смерть утишает споры и лечит обиды. Смерть способна исцелить даже ненависть. Мы с Лонгом были разные люди, мы не любили друг друга, но это не означает, что я не скорблю. Это был отважный человек, настоящий гражданин, верный сын Рима. Нам всем неплохо поучиться у него умению исполнять долг. Даже то, что он послал тебя в Азию, говорит о многом. Он всегда держал слово. Он был лучшим другом моего отца, они так дополняли друг друга. Я до сих пор не могу найти себе места, ведь его смерть — это рубеж. Ушла целая эпоха, я бы сказал, героическая эпоха. Мой отец с помощью таких, как Лонг, поднял Рим из руин.
Он отвернулся, глянул вдаль. Затем также страстно продолжил.
— Вообрази, утром я наткнулся на Антиноя, а вечером того же дня мне вручили письмо Зии. У меня все смешалось — радость, скорбь. Не могу сказать, что я и сейчас пришел в себя. Я уверен, это не просто совпадение. Впрочем, об этом меня предупреждали звезды. Эвтерм, ты веришь звездам?..
Эвтерм едва наскреб силы, чтобы отрицательно помотать головой.
Император страстно воскликнул.
— А я верю! Впрочем, это все чепуха! Важно, что теперь пришел мой черед. Антиной — мой Рубикон. Боги подсказали — у тебя развязаны руки, Публий. Поверишь ли, раньше, пока был жив твой хозяин, я не мог отделаться от ощущения, что за мной его глазами надзирает Траян. Что бы я ни делал, эти оба сурово следили за мной. Порой это было невыносимо. Теперь я избавился от опеки. Это совсем не означает, что я дам волю худшему. Наоборот, теперь я тем более обязан утверждать добродетель. Мой отец учил меня — сила должны быть доброжелательной и справедливой, а этого можно добиться, если каждый гражданин будет работать над собой. Каждый из нас обязан приложить все силы, чтобы завтра стать лучше, чем сегодня. Я постараюсь вбить эту истину в головы моих подданных. Я начну с себя, Эвтерм. Но мое завтра должно быть моим завтра и ничьим иным. Тебе понятно?
— Очень, государь! — взволнованно откликнулся Эвтерм.
— Рад. Для этого мне как раз понадобится Антиной. У него необычная судьба, он явился мне как знамение, как обещание нового света, как указующий перст, ведь, согласись, заря может воссиять не только в нищей пархатой Иудее, но и в Риме. Почему бы в Италии не произойти чуду? Почему посланцу небес не быть найденным в Вифинии? Или ты возражаешь? Ты уперся в распятого сына плотника и ничего не хочешь слышать? Вот для таких, как ты — я имею в виду не только христиан, но и всех, бредущих в разные стороны, — мне нужен Антиной. Мне кажется, он будет достоин моих надежд.
Он вновь резво прошелся вдоль балюстрады. Когда вернулся, застал вольноотпущенника плачущим и шепчущим. Император обнял его за плечи. Так они стояли некоторое время, пока Адриан не подал голос.
— Я хочу попросить тебя об одолжении. Не как император, но как частное лицо. Не надо никому рассказывать, что случилось с сыном Лалаги. Если спросят, скажи, мальчишка — уроженец Клавдиополиса, его родители — потомственные граждане Мантинеи. Их предки давным — давно переселились сюда из Аркадии. Они обеднели, но не потеряли достоинства.
Эвтерм кивнул.
— А как император, — голос Адриана посуровел, — я хотел бы предостеречь тебя. В том случае, если кто‑то проявит неумеренную прыть и начнет настойчиво интересоваться прошлым Антиноя, ты должен будешь сообщить мне об этом. У найденыша нет прошлого, его день рождения — это день встречи со мной, ясно?
— Яснее не бывает, государь.
Адриан сделал паузу, потом попытался как бы оправдаться.
— У меня свои виды на этого ребенка. Он будет первым, кто войдет в мой Педагогиум. Я решил открыть школу для сирот, куда буду лично отбирать детей. Мне нужны разумные, не испорченные, любознательные дети. Когда мои питомцы вырастут, они помогут мне управлять империей. Вольноотпущенникам нельзя доверять. Государство — это не усадьба, не постоялый двор, а сила, и эта сила всегда должна питаться свежей кровью
Эвтерм встрепенулся.
— Благая мысль, государь. Учить детей, дать им основы знаний о мире, о том, кто создал его — это очень важно.
Император поморщился
— Давай пока оставим Зевса — создателя в покое. Ты сам мог бы принять участие в воспитании детей, если дашь слово, что не будешь касаться вопросов, связанных с вашей верой. Ты же прекрасный знаток Зенона и Эпиктета. Флегонт считает себя твоим учеником. Твой ум и способности ярче всего проявились в характере Таупаты. К тебе бегали за советами вся челядь в Палатинском дворце. Молодая поросль Целийского холма ценит твои суждения. Мой свояк Анний писал мне, что даже его внук Марк обращается к тебе с вопросами.
Эвтерм не удержал улыбку, она скользнула по губам.
— Да уж! Вообрази, император вот такого, — он показал рукой рост внука Анния, — карапуза, который нахмурил брови и вполне серьезно спросил — если ударить демона палкой по голове, он вправду растает?
Они оба рассмеялись, потом император предложил.
— Вот и передай свои знания юному поколению.
— Нет, государь. Без веры мне будет трудно. Ради чего тогда я отправился в путь?
— Ради чего?
— Чтобы успокоить несчастного, не пройти мимо обиженного. Ради того, чтобы ответить, если спросят.
— Это пустое, Эвтерм, — возразил император, потом неожиданно заинтересовался. — И что, спросили?
— Спрашивали, государь. В Антиохии, в Эфесе. Но к тому времени властям доставили твое разъяснение, посланное эдилу в Брундизии. Он тогда еще поделился со мной новостью, что ты якобы приказал оставить в покое моих единоверцев.
— В каком‑то смысле, — кивнул Адриан.
— Это известие очистило мне душу.
— Рад за тебя, Эвтерм. Рад за твою душу. А мне вот пока не очень‑то везет. Одна надежда на Антиноя.
Император сделал паузу, потом, словно вспомнив о чем‑то, сообщил.
— В письме Зия просила меня передать тебе просьбу Постумии Лонги. Старуха хочет, чтобы ты как можно скорее возвратился в Рим и занялся хозяйством. На том же настаивает Зия. Тебе должно быть известно, эта женщина не умеет просить, она приучена брать, но в данном случае, она, скорее всего, права.